Неожиданный Брюсов, которого Цветаева назвала «мастер без слуха»

Валерий Брюсов в детстве. 
Будущий писатель Валерий Брюсов родился в богатой купеческой семье и воспитывался вместе с сестрой Надеждой. Несмотря на знатное происхождение, родители будущего поэта не были набожными людьми. Поэтому Валера с юных лет знал об идеях Чарльза Дарвина, увлекался литературой, причем без разбора читал все подряд: классические произведения, бульварные романы, научные статьи. Однако любимыми его авторами все же были Жюль Верн и Томас Майн Рид.

Яков Кузьмич Брюсов - отец поэта. 
Пробовать сочинять стихи мальчик начал в восьмилетнем возрасте. А в 13 лет Валерий написал свои первые стихотворения. Отец всячески поддерживал начинания сына, поэтому отсылал его творения во все печатные издания. Некоторые из них были опубликованы. Вместе с одноклассниками юный гений создал рукописный журнал.

Валерий Брюсов в юности. 
Брюсов получил отличное образование, учась в двух престижных гимназиях. Владел 9 языками, в том числе латынью и древнегреческим, проявлял интерес к математике, успешно решал сложные математические задачи и уравнения.

 Несмотря на такие способности к точным наукам, Валерий выбрал другой путь: по окончании гимназии он поступил в Московский университет им. М. В. Ломоносова на историко-филологический факультет.
Брюсов с ранних лет не отличался особой скромностью. В 22 года он опубликовал свой сборник стихов «Шедевры». В своем дневнике Валерий описывал свою юность как юность гения. Его поступки могли оправдать лишь великие деяния. Второй сборник стихов он выпустил под названием «Это я».

Валерий Брюсов считал себя гением. 
Осознавая свое высокое предназначение, Валерий Брюсов гордился собой и считал себя гением. Однако Марина Цветаева называла его «мастером без слуха», который знает секреты ремесла, но не знает тайн творчества.
Любовный дневник и несостоявшаяся женаВалерий Брюсов. 
У Валерия Брюсова гениальность проявлялась не только в творчестве, у поэта была бурная личная жизнь. С юности он мечтал о близости с женщиной и даже завел дневник, в котором писал о самом сокровенном, делился своими любовными похождениями.
Чтобы поднять мужскую самооценку, 19-летний Брюсов решил покорить «настоящую женщину». Он начал бывать в семействе Красковых, где встречался с 25-летней дочерью хозяйки Еленой Андреевной. Свои любовные отношения со «странной» девушкой Валерий описывал в дневнике. Иногда на страницах появлялась сестра Елены Андреевны Верочка, которую он описывал как костлявую девушку. В порыве страсти и в пьяном угаре поэт даже сделал Елене Андреевне предложение, о чем впоследствии пожалел.

Валерий Брюсов. 
Ситуация разрешилась сама собой. Девушка заболела оспой и вскоре умерла. Брюсов тяжело переживал потерю, высказав на страницах дневника свое желание самоубийства. Он видел в смерти возлюбленной элегию. Так молодой романтик воспринимал остроту чувств.
Брак с гувернанткой и трагическая гибель любовниц

Валерий Брюсов с супругой Иоанной Рунт. 
В доме Брюсовых служила чешка по происхождению - гувернантка Иоанна Рунт. Девушка была немногословной и вполне обыкновенной, что вполне устраивало поэта. Брюсов решил на ней жениться. Однако детей у супружеской пары не было. Иоанне приходилось терпеть постоянные любовные увлечения мужа, так как в отношениях с женщинами Валерий Яковлевич черпал вдохновение.
Однако некоторые возлюбленные писателя заканчивали жизнь очень трагично. Любовница Валерия Брюсова поэтесса Надежда Львова застрелилась из подаренного ей пистолета. Накануне она звонила поэту и просила приехать, но он заявил, что занят. Трагическое событие потрясло Брюсова. Он уехал в санаторий под Ригой, где пробыл полтора месяца.

Валерий Брюсов и Нина Петровская. 
С другой любовницей поэтессой Ниной Петровской у Валерия Брюсова отношения длились семь лет. Она была замужем за издателем, публиковала свои стихи, но особым талантом не обладала. Петровская часто посещала спиритические сеансы, которыми увлекалась вся богема.
Поэтесса стала прототипом Ренаты – героини поэмы Брюсова «Огненный ангел». Рената была истеричной, склонной к мистике, хотела гибели. Вжившись в образ, Нина сошла с ума. Она устраивала Брюсову сцены ревности, увлекалась наркотиками и даже чуть не умерла.

Валерий Брюсов. 
Долго лечилась, а потом уехала в Европу. Оттуда она писала письма поэту. В отчаянии Петровская выбросилась из окна. В результате сломала ногу и осталась хромой. Поэтесса пристрастилась к алкоголю и покончила жизнь самоубийством, открыв газ в общежитии.
Жена Брюсова Иоанна прожила долгую жизнь и сохранила архив поэта. После смерти мужа она опубликовала неизданные произведения супруга, в том числе и его дневники. Она умерла в возрасте 98 лет.
Он видел будущее
Бывшие друзья проклинали его. Но Брюсов, несмотря на все свое позерство, обладал историческим кругозором - не только по диплому и громаде прочитанного. В начале века он видел, что будущее за каменщиком, который еще расправит плечи. Потом предсказывал, что грядущие гунны уничтожат старый мир. А в революционном хаосе (который не соответствовал его характеру, его стилю жизни) он видел будущий гармоничный советский уклад, основанный на вере в науку. В значительной степени и это пророчество Брюсова сбылось. По крайней мере, он оказался гораздо трезвее и проницательнее тех, кто видел в большевиках чуть ли не оживших чертей и вурдалаков. И писал в те дни:
Еще, быть может, каждый атом -
Вселенная, где сто планет;
Там всё, что здесь, в объеме сжатом,
Но также то, чего здесь нет.
Их меры малы, но всё та же
Их бесконечность, как и здесь;
Там скорбь и страсть, как здесь, и даже
Там та же мировая спесь…
"Мой памятник стоит"
Он был отменным версификатором. В книге "Опыты" написал стихи на самые разные размеры, самые странные для русского языка. И подчас получалось неплохо - хотя это задача почти невыполнимая. Да и его "Памятник", сложенный в 1912 году - великолепная вариация на темы Горация, Державина и Пушкина. Он куда горделивее своих предшественников - это тоже поза. Но как сложено:
Мой памятник стоит, из строф созвучных сложен.
Кричите, буйствуйте, - его вам не свалить!
Распад певучих слов в грядущем невозможен, -
Я есмь и вечно должен быть.
И станов всех бойцы, и люди разных вкусов,
В каморке бедняка, и во дворце царя,
Ликуя, назовут меня - Валерий Брюсов,
О друге с дружбой говоря.
В сады Украйны, в шум и яркий сон столицы,
К преддверьям Индии, на берег Иртыша, -
Повсюду долетят горящие страницы,
В которых спит моя душа.
За многих думал я, за всех знал муки страсти,
Но станет ясно всем, что эта песнь - о них,
И, у далеких грез в неодолимой власти,
Прославят гордо каждый стих.
И в новых звуках зов проникнет за пределы
Печальной родины, и немец, и француз
Покорно повторят мой стих осиротелый,
Подарок благосклонных Муз.
Что слава наших дней? - случайная забава!
Что клевета друзей? - презрение хулам!
Венчай мое чело, иных столетий Слава,
Вводя меня в всемирный храм.
Славы с большой буквы он все-таки не снискал. Но в его книгах многие еще найдут пользу - а Брюсов к этому и стремился, если отбросить громкие слова. Именно ему принадлежит идея литературного образования в специальном учебном заведении - прообраз будущего Литературного института.
«Где вы, грядущие гунны?»
Иногда он и впрямь мнил себя сверхчеловеком. И современники находили в нем нечто дьявольское. В одном из рассказов Ивана Бунина Брюсов «демонически играет черными глазами и ресницами», а в воспоминаниях нобелевский лауреат окрестил его «садистическим эротоманом». Андрей Белый уважительно величал поэта «Мефистофелем в черном сюртуке». Его принимали за темного мага, который способен свести врага в могилу, и Брюсову, скорее всего, льстила такая репутация. Ему нравилось если не быть, то слыть сверхчеловеком, держать осанку гения. Чтобы никто не подозревал, что за величественными масками скрывается человек, бесконечно преданный литературе – с юношеским максимализмом. Это разглядел в нем поэт Вадим Шершеневич:
«При всей своей нарочитой сухости Брюсов был, как это ни странно звучит, с детства немолодым мальчиком».
Так, играючи, по примеру Горация, Державина и Пушкина он создал свой «Памятник» – более горделивый, чем у великих предшественников:
И станов всех бойцы, и люди разных вкусов,
В каморке бедняка, и во дворце царя,
Ликуя, назовут меня – Валерий Брюсов,
О друге с дружбой говоря.
Он часто писал об ассирийцах, македонцах, римлянах, но прославили его соплеменники царя Аттилы. В 1905 году Брюсов сочинил «Грядущих гуннов» – заклинание о великих катаклизмах, которые сметут с лица земли одряхлевшую цивилизацию. Он обратился к своим излюбленным образам древней истории:
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром!
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памирам.
На нас ордой опьянелой
Рухните с темных становий –
Оживить одряхлевшее тело
Волной пылающей крови.
В этих строках – впечатления от Кровавого воскресенья и московских баррикад…
История ускорила шаг. Радовался этому Брюсов или ужасался, было не до конца ясно. При любом исходе поэт готовился в жрецы нового мирового переустройства.
Брюсова сильно изменила война. Тогда ее именовали Второй Отечественной, мы привыкли к другому названию – Первая мировая. Он отправился в действующую армию корреспондентом газеты «Русские ведомости». Фронтовой быт не повлиял на его отношение к войне как к шансу для человечества стряхнуть «тлен веков».
Он восклицал:
«Пусть, пусть из огненной купели
Преображенным выйдет мир!»
В 1917-м Брюсов искренне поддерживал идею «войны до победного конца», был сторонником Временного правительства. Но и октябрьские события не вызвали в нем протеста. Как и положено вождю символистов, он вечно выше земной суматохи, выше морали. В ленинской политике поэта по большому счету не устраивало одно – Брестский мир. Остальное он полагал подходящим началом для строительства идеального общества, о котором мечтали Фрэнсис Бэкон и Томмазо Кампанелла. В его стихах непросто разглядеть сочувствие к жертвам Первой мировой и Гражданской. Брюсова интересовало другое – масштаб исторической драмы, и он снова, как в молодые годы, ощущал себя демиургом.Валерий Брюсов (стоит первый справа) на IV съезде работников искусств. Москва, 23 апреля 1923 года
Поэт при Наркомпросе
В 1919 году, когда исход Гражданской войны еще не был предрешен, Брюсов стал работать в Наркомате просвещения и вступил в РКП(б). Бунин, узнав об этом, записал в дневнике:
«Не удивительно. В 1904 году превозносил самодержавие, требовал (совсем Тютчев!) немедленного взятия Константинополя. В 1905-м появился с "Кинжалом" в "Борьбе" Горького. С начала войны с немцами стал ура-патриотом. Теперь большевик».
А Брюсов приступил к редактированию полного собрания сочинений Александра Пушкина, возглавил литотдел при Наркомпросе, начал преподавать в МГУ и Коммунистической академии, основал собственный Высший литературно-художественный институт, который все называли Брюсовским. Именно Брюсову принадлежит идея литературного образования в специальном учебном заведении – предшественнике Литературного института.
Его лекции врезались в память навсегда: никто с такой легкостью не ориентировался в тонкостях стихосложения, а историю литературы Брюсов знал как меню любимого кафе. Он возился с «пролетарскими поэтами» и по-прежнему много писал – стихов, рецензий, переводов.
В суматошном, неорганизованном мире первых лет новой власти Брюсов казался редким образцом тщательности и точности. По оценке наркома просвещения Анатолия Луначарского, поэт «относился к своим обязанностям с высшей добросовестностью, даже с педантизмом». В советской идеологии его больше всего привлекало прославление труда. В то время он посвятил этой теме несколько звонких стихотворений:
«В мире слов разнообразных…
Нет священней слова: "труд"!».
Для него это не просто декларация, а стиль жизни. К тому же, получив мандат Наркомпроса, он стал своего рода руководителем поэтического цеха: его рецензии считались директивными, Брюсов принимал решения, издавать или не издавать ту или иную книгу. К литературной власти он стремился всегда. В условиях плановой экономики она могла быть едва ли не абсолютной.
Узнав о тяжелой болезни Владимира Ленина, Брюсов, сам к 50 годам растерявший здоровье, заранее набросал несколько строф на смерть вождя:
Горе! горе! умер Ленин.
Вот лежит он, скорбно тленен.
Вспоминайте горе снова!
Горе! горе! умер Ленин!
Это, по его замыслу, следовало исполнять на музыку моцартовского Реквиема. Умри вождь поэтов раньше вождя большевиков и найдись в его черновиках преждевременная эпитафия – вот бы казус вышел…
"Спеши!"
Он выглядел крепким, не был стар, но после 45-ти болел все чаще, хотя не отстранялся от литературной жизни. Напротив, отстраивал ее. И писал до последних дней - стихи, простенькие газетные статьи и изящные, мудрые исследования, которые надо бы перечитывать.Похороны литературного мэтра, принявшего советскую власть, превратились в настоящий спектакль. Траурный кортеж медленно двигался от Поварской к Ново-Девичьему кладбищу. Возле памятника Пушкину, у Моссовета, в университетском саду на Моховой и во дворе Академии художеств на Пречистенке прошли митинги, на которых выступали Николай Бухарин и Отто Шмидт. Речи звучали по всему городу. Брюсова прославляли. Как ни странны, ему бы понравилось такое прощание. В день похорон пятидесятилетнего поэта вышел его последний сборник, названный, по обыкновению, по-латински - "Mea!", что означает "Спеши!". Он спешил писать, трудиться, познавать.
В литературе остался его рысий взгляд и пересуды о единственной в своем роде судьбе. Быть может, по большому счету, его час придет завтра.