Круглое морщинистое лицо, добродушная улыбка, волосы, убранные в пучок, и платье-халат — такой Нина Петровна Кухарчук запомнилась многим. Пока её супруг стучал по трибуне ботинком и грозился показать Америке «кузькину мать», она занималась домом, воспитывала детей, заботилась о многочисленных родственниках.
Но так ли проста была эта «советская бабушка» на самом деле? За образом рачительной домохозяйки скрывалась женщина со стальным характером, стоик, аскет и несостоявшаяся карьеристка, бросившая работу ради семьи. Её крепким нервам можно позавидовать. Впрочем, как и терпению её домочадцев.
На выставке американской графики. 1959 год.
Из гимназистки в пропагандистку
Нина Петровна Кухарчук родилась в 1900 году в селе Василев Потуржинской гмины (волости) Томашевского уезда Холмской губернии в украинской части Царства Польского. Её родители — Пётр Васильевич и Екатерина Григорьевна — были простыми крестьянами и владели небольшим наделом земли с хатой и фруктовым садом. Жили бедно. Нина Петровна вспоминала, что ей, как другим василевцам, приходилось работать у помещика. «Я должна была заготовлять крапиву и большим ножом нарезать её для свиньи, которую выкармливали к Пасхе или Рождеству. Нож часто попадал не на крапиву, а на палец, у меня долго держался шрам на указательном пальце левой руки», — рассказывала она в своих записках, с которыми мы можем познакомиться благодаря её сыну, Сергею Никитичу Хрущёву. Они полностью приведены во втором томе его воспоминаний об отце.
Резкой крапивы занятия Нины не ограничивались. Три года девочка ходила в сельскую начальную школу и делала большие успехи в учёбе. Учитель посоветовал Петру Васильевичу отправить дочь в город, чтобы та смогла продолжить обучение. Отец отвёз Нину к дяде в Люблин, где девочка поступила в гимназию. Через год дядю перевели на другую работу, и Нина переехала с ним в город Холм, где продолжила учиться. Первая мировая война застала её на каникулах в родном Василеве. Нина Петровна вспоминала:
«Осенью 1914 года к нам в село проскочили австрийские войска, стали безобразить: грабить, уводить девушек… Мама уложила меня за печкой, не велела выходить, а солдатам говорила, что у меня тиф. Те, испугавшись, уходили. Вскоре австрийцев отогнали русские войска, и нам велели всем эвакуироваться, куда и как — неизвестно. Мы с торбочками пошли из дома, лошадей у нас не было, взяли с собой то, что могли нести… Помню, мама долго несла примус — предмет её хозяйской гордости, а керосина не было, пришлось бросить и примус».
Какое-то время семья жила при части, где служил отец. Нина оставалась там совсем недолго. В 1915 году командир вручил Петру Васильевичу письмо к отцу Евлогию (Георгиевскому) и велел отвезти дочь в Киев. Благодаря Евлогию девушка смогла поступить холмское Мариинское училище и училась там бесплатно. Нина Петровна вспоминала об этом с благодарностью:
«Если бы не его [Евлогия] вмешательство, никогда бы я не смогла попасть на учёбу на казённый счёт в это училище, туда не принимали детей крестьян. Учились там дочери попов и чиновников по особому подбору. Я попала туда в силу особых обстоятельств военного времени…»
В 1919 году Нина Петровна окончила училище, а в начале 1920 года вступила в партию большевиков. Так как она хорошо владела польским, летом того же года её направили на Польский фронт, где назначили агитатором при военной части. Тогда же образовался ЦК компартии Западной Украины, и работы у девушки прибавилось: ей дали должность заведующей отделом по работе среди женщин. Осенью её отправили в Москву для обучения в недавно сформированном Коммунистическом университете имени Свердлова.
Её карьера пошла вверх. По возвращении из Москвы в 1921 году Нина Петровна получила назначение в Донбасс в бахмутскую партийную школу, где работала преподавателем истории революционного движения и политэкономии. Затем — тиф, подхваченный в очередях за хлебом, долгое выздоровление, переезд в Таганрог, реабилитация и работа на курсах учителей. Поправив здоровье, она снова стала преподавателем в партийной школе — на этот раз в Юзовке (ныне Донецк). Там Нина Петровна Кухарчук познакомилась Никитой Сергеевичем Хрущёвым, который к тому времени уже успел обзавестись двумя детьми и овдоветь.
Ноги в каше
Первая жена Хрущёва, Ефросинья Ивановна Писарева, умерла от тифа во время Гражданской войны. Она родила ему двух детей — дочь Юлию и сына Леонида, в будущем — военного лётчика, о гибели которого до сих пор ходят легенды. После смерти супруги Хрущёв недолго жил с некой Марусей, полное имя и судьба которой неизвестны. Маруся имела собственного ребёнка, была матерью-одиночкой и получала помощь от Никиты Сергеевича ещё долгое время после расставания с ним.
«В 1924 году мы с ним поженились», — вспоминала Нина Петровна. На самом деле пара заключила официальный брак лишь в 1965 году. Неизвестно, почему супруги так долго жили не расписавшись. По словам биографа Хрущёва, Уильяма Таубмана, причиной тому могло быть его нежелание окончательно порывать с Марусей.
После «свадьбы» супруги вместе работали на Петровском руднике Юзовского округа. Никита Сергеевич получил должность секретаря Петрово-Марьинского райкома партии, Нина Петровна осталась пропагандистом. «Интересная деталь, — вспоминала она, — пропагандистов оплачивали тогда из центральных фондов, а секретарей райкомов — из местных. Одно время я получала больше, чем Н.[икита] С.[ергеевич]».
В конце 1926 года Хрущёв перешёл на работу в Сталинский обком. Нину Петровну опять отправили в Москву — на повышение квалификации в Коммунистическую академию имени Крупской. В 1927 году она вернулась в Украину и снова начала работать преподавателем. Внезапно на семью обрушилось горе: умерла новорождённая дочь Надя.
Никита Хрущёв и Нина Кухарчук с детьми. Слева направо: Юля, Рада и Леонид. 1930 год.
В 1929 году появилась на свет вторая дочь Хрущёвых Рада. Осенью того же года Никита Сергеевич поступил в Промакадемию в Москве. Следующим летом Нина Петровна с Радой, Юлией и Леонидом переехала к мужу. Хрущёву пришлось подыскать няню, так как супруга не собиралась бросать работу. Нину Петровну направили на Московский электроламповый завод, где она сначала заведовала совпартшколой, а затем стала руководителем отдела агитации и пропаганды партийного комитета завода. Нина Петровна рассказывала:
«Парторганизацию на заводе составляли около 3000 коммунистов. Завод работал в три смены, у меня работы было очень много, выходила из дома в 8 часов, а возвращалась позже 10 часов вечера».
Несмотря на высокую загруженность, Хрущёва не забывала о семье. В её записках можно найти такой эпизод:
«…Радочка заболела скарлатиной, положили в больницу рядом с заводом. По вечерам я бегала смотреть через окно, что делает дитя, и видела: дали ей миску с кашей, большую ложку, а няня ушла к подругам поболтать. Рада была маленькая, немного больше года; вижу, ребёнок стал ногами в миску с кашей и плачет, а няня не идёт, и ничем помочь нельзя… Забрали ребёнка под расписку досрочно, еле выходили».
Личную жизнь Нина Петровна старалась не афишировать. Однажды вечером партсекретарь завода позвонил им домой. Когда Нина Петровна сняла трубку, он спросил, кто у телефона, и, услышав в ответ знакомую фамилию, удивлённо спросил: «А ты что там делаешь? Я звоню на квартиру товарища Хрущёва».
Нина Петровна ушла с завода только после рождения сына Серёжи в 1935 году. «Те годы считаю наиболее активными годами своей политической и вообще общественной жизни», — говорила она о своей работе. Среди интересных событий и достижений того периода отмечала выполнение пятилетки в два с половиной года, получение почётной грамоты от заводских организаций, общение с новыми людьми, а также «очередную, третью в моей партийной жизни чистку партии».
Семеро по лавкам
В 1934 году Хрущёвы переехали знаменитый «Дом на набережной». Выстроенный для партийной верхушки в 1931 году, дом представлял собой огромное по тем временам 11-этажное здание с лифтами, мусоропроводами, центральным отоплением и горячим водоснабжением, которого в то время не было даже в Кремле. Большая и роскошная квартира Хрущёвых составляла разительный контраст с комнатами общежития академии на Покровке, где семье приходилось ютиться раньше.
К ним переехали родители Никиты Сергеевича — Сергей Никанорович и Ксения Ивановна. Рада обожала деда. Когда в доме ломался лифт, он, несмотря на преклонный возраст, относил девочку в ясли, которые находились на 11‑м этаже. А ещё ездил за продуктами в распределитель, сам тащил тяжёлые мешки с картошкой домой. У Ксении Ивановны был сложный характер. Нина Петровна вспоминала, что свекровь не могла привыкнуть к городской жизни. В деревне она любила сидеть на завалинке и судачить с соседками. То же было и в Москве: Ксения Ивановна выносила из дома табуретку и садилась у подъезда. Возле неё всегда собирались люди, которым она что-то рассказывала. Никита Сергеевич такие посиделки не одобрял, что вполне понятно: в то время одно неосторожное слово могло стоить жизни. Но мать не желала отказываться от опасной привычки, которая, к счастью, не имела последствий.
Ксения Ивановна Хрущёва, мать Никиты Сергеевича.
После декретного отпуска Нина Петровна снова вернулась к работе. Райком партии направил её ответственным секретарём во Всесоюзный совет научных инженерно-технических обществ (ВСНИТО). Через два года у Хрущёвых родилась дочь Лена, а ещё через год семья переехала в Киев, куда Никиту Сергеевича направили на должность секретаря ЦК компартии Украины. Нина Петровна всё больше погружалась в домашние дела, но оставаться в четырёх стенах не хотела: работала как общественница, преподавала историю партии в районной партийной школе, выступала с лекциями и даже училась на вечерних курсах английского языка.
В 1939 году она познакомила мужа с родителями. Повод для этого был, увы, нерадостный: немцы заняли Польшу и постепенно приближались к родному Василеву. Нина Петровна поехала во Львов, чтобы оттуда с оказией добраться до родного села и забрать отца с матерью. Перед поездкой ей и двум её попутчицам велели надеть военную форму и взять с собой револьвер — якобы «для удобства», чтобы не вызывать подозрений у военных патрулей. В то время во Львове находился и Никита Сергеевич. Встретив супругу, он сначала расхохотался, а потом заставил переодеться в платье и долго возмущался. «О чём вы думаете? — отчитывал он женщин. — Собираетесь агитировать местное население за Советскую власть, а сами приходите с револьверами? Кто вам поверит? Им десятилетиями внушали, что мы насильники, а вы с вашими револьверами подтверждаете эту клевету…»
Поездка прошла спокойно. Сначала Нина Петровна остановилась с родителями во Львове. Привыкшие к деревенской жизни, те ходили по квартире, в которой расположился Никита Сергеевич, и всему удивлялись. Нина Петровна рассказывала об этом визите:
«…отец спустил воду в уборной, удивлённо покачал головой, затем покрутил водопроводный кран и кричит матери: “Подойди, посмотри, вода льётся из трубы”. Все прибежали, ахали, только брат Иван Петрович сказал, что он видел водопровод, когда отбывал военную службу».
Затем Хрущёвы в полном составе вернулись в Киев, где в июне 1941 года их застала война. Незадолго до этого в семье случилась беда — заболели туберкулёзом Серёжа и Юля. Юля перенесла операцию на лёгких, а Серёжа, получивший осложнение на ноги, более двух лет был прикован к постели. В таком состоянии его перевезли в Куйбышев, куда эвакуировали всю семью Хрущёвых за исключением Никиты Сергеевича, находившегося на фронте. Нина Петровна оставила работу, занялась семьёй и домашними делами.
Дел было много: в военное время ей приходилось заботиться по меньшей мере о 15 родственниках! Вместе с ней и детьми в Куйбышев поехали мать Хрущёва и его сестра Ирина Сергеевна с двумя дочерями, затем к ним присоединились родители Нины Петровны и жена Леонида Люба с дочерью Юлей и сыном Толей. В 1944 году, когда семейство Хрущёвых вернулось в Киев, Нина Петровна взяла на себя заботу о двоюродной племяннице Зине Бондарчук и племяннике первой жены Хрущёва Вите Писареве.
Дом строгого режима
Атмосферу, царившую в большом семействе, сложно было назвать тёплой. Племянница Нины Петровны, Нина Кухарчук, так боялась старших Хрущёвых, что не осмеливалась их ни о чём просить. Внучка Юлия подтверждала, что отношения между старшим и младшим поколениями были натянутыми. Кроме того, Нина Петровна никак не могла ужиться с Ириной Сергеевной и всегда свысока смотрела на золовку — простую деревенскую женщину.
В разговоре с Уильямом Таубманом Рада вспоминала, что после ухода со службы мать стала «менее раздражительной» и никогда не жалела о том, что прекратила работать. По крайней мере, не говорила об этом вслух. Она быстро смирилась с ролью домохозяйки и неусыпно следила за порядком в доме. Сергей Никитич рассказывал:
«Мама не терпела, когда вещи покидали отведённые им места, аккуратно складывала в пачки разбросанные листы бумаги, следила, чтобы нигде не было пыли».
Рада говорила, что мать «считала заботу о семье своим партийным долгом и ввела в семье партийные порядки»: «держала у себя в руках» зарплату мужа, ввела режим строгой экономии и ничего не выбрасывала. После смерти Нины Петровны родственники обнаружили у неё дома залежи «латаных-перелатаных» платьев и свитеров.
Нина Кухарчук с дочерьми: Елена (слева) и Рада (справа).
Не менее строго она относилась к детям. Однажды, ещё до болезни, Сергей бросил на пол кусок хлеба и получил за это пощёчину от матери. Рада вспоминала:
«Очень трудно, почти невозможно было что-либо у неё просить. Маме всю жизнь было тяжело со мной, а мне с ней, хотя мы очень любили друг друга».
Каждый день в семье Хрущёвых был подчинён чёткому расписанию, нарушать которое не дозволялось. Простые удовольствия вроде купания в Днепре или зимних прогулок Нина Петровна заменяла уроками плавания, катания на лыжах и на коньках. Особое внимание уделялось английскому языку, которым дети занимались не только в школе, но и дома с репетитором.
В 1950 году Хрущёвы вернулись в Москву, и правила в семье стали ещё строже. Гостей больше не принимали. Сергей Никитич рассказывал:
«Здесь друзья и дружба таили в себе опасность. Никто не знал, как доложат Самому, что он подумает. Невинная встреча старых приятелей могла обернуться трагедией».
Зять Хрущёва, Алексей Аджубей, говорил Таубману:
«Нечего было думать о том, чтобы о чём-то спросить Никиту Сергеевича или Нину Петровну. Нина Петровна установила в доме строгие правила: „Не задавай ненужных вопросов! Не суй нос в разговоры, которые тебя не касаются!“».
По словам Аджубея, отношения в семье Хрущёвых были холодны и официальны. В присутствии детей Нина Петровна называла мужа Никитой Сергеевичем или отцом.
Расчётливая бабушка
Статус первой леди не изменил характера и привычек Нины Петровны. Она по-прежнему была равнодушна к роскоши, просто одевалась, не любила пышных застолий, отказалась от переезда в Кремль, когда Хрущёва избрали Первым секретарём ЦК. Сергей Никитич вспоминал:
«Отец же, а уж тем более мама, оставались до конца своих дней убеждёнными „строителями новой жизни“, и вся эта светская шелуха их абсолютно не занимала. В нарядах она [мама] не разбиралась и считала интерес к ним ниже своего достоинства…»
До Нины Петровны жёны первых лиц СССР не сопровождали супругов в зарубежных поездках. «Сталин очень ревниво относился к тому, если кто-нибудь брал с собой жену, — рассказывал Хрущёв в мемуарах. — Это считалось не то роскошью, не то чем-то обывательским, но не деловым актом». Никита Сергеевич изменил неписанному правилу по настоянию Микояна. Тот убедил генсека, что совместный визит будет «хорошо расценён американскими обывателями». В 1959 году состоялась поездка Хрущёва в Америку на переговоры с Эйзенхауэром, куда генсек взял с собой не только жену, но и детей. Нина Петровна общалась с высокопоставленными иностранцами легко и непринуждённо, со знанием дела обсуждала с ними сложные темы. После разговора с ней Рокфеллер был потрясён тем, как хорошо эта «русская бабушка» разбиралась в экономике.
Нина Кухарчук и Жаклин Кеннеди.
Знаменитая фотография Нины Петровны и Жаклин Кеннеди, сделанная во время визита Никиты Сергеевича в Америку в 1961 году, вызвала много насмешек. Похожее на халат платье первой леди СССР составляло разительный контраст с прекрасно скроенным, строгим, но стильным костюмом Жаклин. При этом сама супруга американского президента восхищалась вкусом Нины Петровны и её манерой держаться. Готовясь к встрече с четой Хрущёвых, она просмотрела все хранившиеся в запасниках Белого дома плёнки с их предыдущим визитом в США. «Нина Хрущёва плыла лебедем в нарядах немыслимой стоимости», — описывала увиденное мисс Кеннеди. Приятное впечатление произвели на неё и фотографии, сделанные тогда же. Жаклин отмечала:
«Она была одета куда уместней и элегантней, но при этом богаче Мейми Эйзенхауэр. Насмешливая пожилая дама в простом наряде, прекрасно понимающая скромное очарование настоящих бриллиантов, которые не выставлены в декольте, а скромно спрятаны в вырезе кружевного платья».
Увидев Никиту Сергеевича и Нину Петровну при личной встрече, супруги Кеннеди едва смогли сдержать удивление. Жаклин вспоминала:
«Лидер огромной страны выглядел словно простой рабочий, вышедший на пенсию. Она [Нина Петровна] была в простеньком цветастом костюмчике, больше похожем на домашний халат».
Однако вскоре хозяйка Белого дома поняла, что за внешним обликом Хрущёвых стоял тонкий расчёт:
«Хрущёвы просто играли чету пожилых, умудрённых опытом родственников, приехавших учить молодого выскочку, решившего поиграть в политику. <…> Хорошо, я буду играть роль молодой родственницы, ведь, как известно, будущее за молодыми».
Более того, на протяжении всей поездки Нина Петровна делала вид, что не знает английского. Она выдала себя, когда усмехнулась в ответ на слова Жаклин раньше, чем их произнёс переводчик. Почему супруга генсека решила скрыть знание языка — неизвестно. Возможно, хотела избежать лишних разговоров.
Никита Сергеевич, вдохните, вдохните!
14 октября 1964 года Нину Петровну, отдыхавшую в то время в Карловых Варах вместе с женой Брежнева, вызвали к телефону. Звонил посол СССР в Чехословакии Михаил Васильевич Зимянин. Он сообщил о только что состоявшемся Пленуме ЦК и снятии Хрущёва, а также похвастался своим выступлением, где «врезал» по методам хрущёвского руководства. Нина Петровна промолчала. Ничего не подозревая, Зимянин поздравил её с избранием на пост Первого секретаря ЦК Леонида Ильича Брежнева. Ответом снова была тишина. Наконец Зимянин понял, что по привычке попросил соединить его с Ниной Петровной Хрущёвой вместо Виктории Петровны Брежневой. Пробормотав что-то невнятное, посол повесил трубку.
Нина Петровна немедленно вылетела в Москву. По воспоминаниям Сергея Никитича, мать ничем не выдала тревоги, была, как всегда, сдержанна и внешне спокойна. Так же спокойно она отнеслась к переезду на дачу, когда Хрущёвых выселили из городской квартиры. Казалось, ничто не могло нарушить душевного равновесия хозяйки дома. Сергей Никитич рассказывал:
«Как всегда, жизнью дома руководила мама. Она успевала везде, следила, чтобы все были накормлены, чтобы отец надел свою неизменную чистую белую рубашку, а вещи не расползлись с привычных мест. Всё это она делала с надёжной, доброй улыбкой на круглом лице. Казалось, что никакой катастрофы не произошло — просто Центральный Комитет принял очередное решение, на сей раз об отставке её мужа, и она, как всегда, приняла его к исполнению».
Только спустя много лет, уже после смерти Никиты Сергеевича, Нина Петровна расскажет сыну, как тяжело ей приходилось в то время. Скрывая переживания, она оставалась деятельной, невозмутимой и всегда приветливой, причём делала это так умело, что никто из домочадцев не догадывался о её подлинных чувствах.
Арле, Франция. 1960‑е годы.
Через год Хрущёвым пришлось оставить правительственную дачу. Они переехали в небольшой одноэтажный бревенчатый дом на берегу Истры. Нина Петровна по-прежнему занималась домашним хозяйством, помогала мужу разбирать письма, которые приходили в огромных количествах. Позже она занималась его мемуарами, печатала под диктовку на машинке, на ходу редактируя текст.
Считается, что Хрущёвы официально оформили брак лишь в 1965 году. Однако правнучка Никиты Сергеевича и Нины Петровны, Нина Хрущёва, утверждала, что на самом деле регистрации не было, и пара всю жизнь прожила не расписавшись. Возможно, с этим были связаны имущественные тяжбы, возникшие между родственниками после смерти Хрущёва, из-за которых его супруга едва не осталась без крыши над головой.
В воскресенье, 5 сентября 1971 года, Никита Сергеевич и Нина Петровна собрались в гости к Раде на дачу. Поездка не удалась — Хрущёву стало плохо, защемило сердце. Таблетка принесла облегчение, но лишь на время. Ночью приступ повторился. Утром приехал врач и велел немедленно ложиться на лечение. В субботу, 11 сентября, Нина Петровна позвонила Сергею Никитичу и попросила его срочно приехать в больницу. Она встретила сына со словами:
«Я отошла на минуту, а когда вернулась… Там врачи что-то делают с ним… Реаниматоры… Меня попросили выйти. Я только слышала: „Никита Сергеевич, вдохните, вдохните!“»
В тот же день Хрущёв скончался. Узнав о смерти мужа, Нина Петровна расплакалась.
Дом, в котором жила семья, обыскали. Когда Хрущёвы вернулись из больницы, дверь уже была опечатана, на веранде стоял пост охраны. Изъяли множество документов и записей, якобы «для истории».
Несмотря на обрушившееся на семью горе, Нина Петровна не теряла самообладания, постоянно старалась чем-то себя занять. Но делала всё на автомате, по привычке. В дневнике она писала о том, как проводила первые дни после смерти мужа:
«Остаток субботы и воскресенье сидели мы все на даче, как потерянные, осиротевшие, взрослые и дети. Я занималась, сколько могла, хозяйственными делами: собирала ордена Н. С., переписала их, одежду, составляла примерный заказ на продукты… потом рассчитывала, когда продукты привезти… Показывала Юле (старшей) наши плёночные теплицы, ещё что-то делала, как каменная».
Через год от красной волчанки умерла младшая дочь Хрущёвых, Лена. Нина Петровна писала в дневнике:
«Болит душа за Лену, и не верится, что она никогда не придёт. И Н. С. тоже. Всё забочусь о них в мыслях. Теперь очередь за мной».
Угасшая искра
«Вдовий дневник» Нины Петровны, который полностью приведён в книге Сергея Никитича Хрущёва «Никита Хрущёв. Пенсионер союзного значения» — это строгое, сухое и лаконичное описание последних лет её жизни. Старость она провела на даче в Жуковке, куда переселилась после смерти мужа. Несмотря на ухудшающееся самочувствие, Нина Петровна продолжала придерживаться строгого расписания и старалась оставаться деятельной. Вспоминал Сергей Никитич: «Мама болела. Ей стало трудно ходить, ноги отказывали из-за отложения солей. Она мужественно, как и всё в своей жизни, переносила болезнь. Ухаживать за собой не позволяла, всё старалась делать сама».
В записи от 16 октября 1974 года Нина Петровна рассказывала, как прошел её день:
«…встала в 7:30 (как всегда), лечебная физкультура, завтрак, уборка спальни, столовой, крылечка. Молоко привозят к 10:30 утра, до этого решила вскопать мини-грядку и набросать в цветы торфа <…> решила почистить мойку, плиту, умывальник, чайник, кастрюли и даже лопату Маргариты Георгиевны. <…> До 3‑х (15 часов) почитала «Версты любви» (роман) Анатолия Ананьева. Автор мне незнакомый, пишет оригинально о современной деревне. С 3–30 вырезала остатки цветов „Шары“, немного малины и шиповника, убрала всё на мусорную кучу. В 17:00 иду гулять, потом буду читать, и так день завершится».
В записях Нина Петровна старалась быть предельно точной: указывала время, температуру воздуха, описывала погоду, иногда дословно цитировала выдержки из новостей. В начале дневника перечислила всех членов семьи и привела их краткие биографии. О свадьбе сына в записи от 19 августа 1978 года коротко сообщала:
«Серёжа зарегистрировал свой брачный союз с Олей в ЗАГСе. Выпили 11/2 бутылки шампанского и 1/2 бутылки водки…»
15 октября 1971 года указала полные имена, должности и адреса тех, кому направила письма в ответ на полученные соболезнования по поводу смерти супруга. Среди адресатов — Джеки Кеннеди-Онассис.
Иногда Нина Петровна записывала понравившиеся ей стихи или цитаты из книг. При этом она указывала страницу и, если это было периодическое издание, номер и год выпуска. Из записи, сделанной 14 июня 1978 года:
«Читаю „За тех, кто в дрейфе“ В. Санина („Знамя“, № 4, 1978 г.). Нашла мысль, которая мне всегда была близка. Выписываю: стр. 60… „Андрей любил… мечтать, но в острых ситуациях был холоден и трезв. Одно другому, кстати, не противоречит. То ли дело — сентиментальность, родная сестра жестокости. Андрей сторонился сентиментальных, он не верил слезам, вызываемым сладкой музыкой или сломанным цветком…“
В такой мысли я укрепилась во время войны: сентиментальные немцы оказались самыми жестокими людьми, человек способен был играть на скрипке сентиментальные арии, целовать фото своей жены и тут же убивать наших детей».
Она часто вспоминала мужа. В день его рождения указывала в дневнике, сколько бы ему исполнилось лет. 12 апреля 1980 года Нина Петровна писала:
«Ехала на днях в Москву через новый район, всё зелено — липы, кустарники, трава, всё ухожено.Опять вспомнила, что это Н. С. добился облагорожения этого района».
Хрущёвой становилось всё сложнее двигаться, немели руки, то и дело нападала сонливость. 6 июля 1975 года Нина Петровна писала:
«Странное настроение — ничего не хочется, ни есть, ни писать, даже читать. Всё время клонит ко сну. Какая-то жизненная искра выскочила из меня, хотя я делаю всё, что делала раньше».
В записи от 10 января 1982 года Нина Петровна перечисляла тех, кто умер за последнее время: «Суслов Михаил Андреевич, Марков Александр Михайлович, Поля Фельдман, Арсений — муж Маруси Писаревой…». Там же писала, что ей часто снятся Никита Сергеевич, Лена и старшая дочь Юля (умерла в 1981 году).
Последняя запись сделана ею 10 февраля 1982 года. Ничего личного — только сухая выдержка из новостей:
«8 февраля запущены в космос в корабле “Союз Т‑10” три человека и уже стыковались с орбитальной станцией “Салют‑7”. Кизим Леонид Денисович — командир корабля. Соловьёв Владим Алексеевич — бортинженер. Атоков Олег Юрьевич — врач.
На борту экипажу предстоит выполнить научно-технические и медико-биологические исследования и эксперименты».
Потом дневник был заброшен — не слушались руки. Здоровье стремительно ухудшалось. Через два года с небольшим, 13 августа 1984 года, Нина Петровна скончалась. Её похоронили на Новодевичьем кладбище рядом с мужем.
Кто знает — может быть, отчасти благодаря ей Хрущёв дошел до вершины советского олимпа. Нина Петровна взяла на себя все домашние заботы, убедила мужа взяться за изучение английского, прекрасно держала себя в обществе и умела произвести нужное впечатление на нужных людей. Уильям Таубман писал:
«Влечение Хрущёва к Нине Кухарчук так же понятно, как и женитьба на Ефросинье Писаревой. Обе они воплощали для него более высокий уровень культуры и более жёсткие этические стандарты, к которым он стремился, но достичь их в полной мере так и не мог».
Свежие комментарии