Революция и патриотизм

Алеся Ясногорцева

1

С самого основания партии большевиков её обвиняют в антипатриотизме. Особенно усилились эти обвинения с началом Первой мировой войны, когда буржуазные политики рады были возможности представить их как государственных изменников. Они же потом распространили и миф о том, что революция была сделана на германские деньги.

Во-первых, основными противниками Германии в годы Первой мировой войны были Англия и Франция, а совсем не Россия. От России она хотела отхватить только восточную Польшу и Украину, тогда как от Англии – и южноафриканские её колонии, и Индию, от Франции – Индокитай и центральноафриканские колонии. Североафриканские колонии этих стран должны были отойти Турции. Это была война за колонии.

Правда, теперь есть версия, будто это США натравили европейцев друг на друга, чтобы ослабить Европу6, но это – миф. Никакой дипломатии не под силу разжечь конфликт между государствами, если у тех нет своей заинтересованности в нём.

Россия участвовала в войне на стороне Англии и Франции потому, что в ней оказались сильнее кланы буржуазии, связанные с этими государствами. С Францией Россию связывал, кроме того, крупный денежный долг. А что решающим фактором была ненависть к Германии матери императора (датчанки по происхождению) – это легенда. Экономические интересы вошедших в силу кланов ломают через колено любые личные предпочтения правителей.

Первая мировая война была, по сути, противостоянием трёх государств - Англии, Франции и Германии. Остальные были их сателлитами, ставшими таковыми лишь потому, что там взяли верх кланы, экономически связанные с той или другой стороной. Даже больше – Италия до войны считалась союзницей Германии, но с началом войны там усилились группировки, связанные с Антантой. Против прогерманских кланов они боролись целый год, пока не победили и не заставили власть вступить в войну на стороне Антанты.

Были ориентированные на Германию кланы и в России. Самым известным их представителем был казачий генерал Краснов. И немцы, если бы хотели кого-то использовать внутри России – обратились бы не к Ленину, а к Краснову. К слову, на излёте своего существования, после уже ратификации и подписания Брестского мира, Германская империя помогала Краснову против большевиков. 10 апреля 1918 года она помола ему экипировать свою армию. Это и понятно – ведь они больше были заинтересованы в том, чтобы Россия была на их стороне, чем в нейтралитете России, во главе которой стоит партия, призывающая немецких социал-демократов к поражению германского правительства.

Да, большевики настаивали на том, чтобы социал-демократы всех воюющих государств работали на поражение своей власти. В том числе – немецкие, австрийские, болгарские социал-демократы (в Османской империи тогда социал-демократов не было). В Германии об этом прекрасно знали.

Первая мировая война была несправедливой, захватнической для всех участвовавших в ней стран (кроме Сербии и Черногории, у которых захватнических устремлений не было). И прогрессивные силы не могли желать победы ни одной из основных сторон.

А в России массовое негативное отношение к войне было вызвано, к тому же, повальным воровством и взяточничеством. На войне наживались не только буржуа, но и чиновники, причём никто из них не был наказан.

Между тем, во всех воюющих странах складывалась революционная ситуация. Поражение своего правительства в этих условиях означало, что революционные силы должны, пользуясь тем, что руки у власти связаны, взять власть в свои руки и заключить мир, как тогда говорили, «без аннексий и контрибуций». Подтверждение этому мы находим в книге Ленина «Социализм и война»: «Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству, не может не видеть связи его военных неудач с облегчением низвержения его. Только буржуа, верящий, что война, начатая правительствами, непременно кончится как война между правительствами, и желающий этого, находит «смешной» или «нелепой» идею о том, чтобы социалисты всех воюющих стран выступили с пожеланием поражения всем своим правительствам»

Да и потом, если решающее значение имели германские деньги, то почему немцам не удалось сделать революцию в своих главных противниках – Англии и Франции? Ведь, по логике вещей, на это направление они должны были затрачивать больше средств, чем на российское.

Далее. В конце 16 года царское правительство начало переговоры с Германией о заключении сепаратного мира. То ли усилились прогерманские элементы в царской правительстве, то ли слишком ярко выявилась непопулярность войны в России, но факт остаётся фактом.

То, что Февральская революция случилась в скором времени после этих переговоров – дало немцам повод обвинить в её организации Англию. И в листовочной агитации, ведшейся на территории России, немцы обвиняли англичан в организации свержения царя, которого называли «законным». Из этого следует, что Германия делала ставку не на большевиков, а на самую непопулярную тогда в России силу – монархистов.

Но почему тогда кайзер пропустил через территорию Германии большевиков? – спрашивают обычно сторонники теории «подкупленности большевиков». Ответ на этот вопрос станет ясен, если мы зададим другой вопрос – «Почему Временное правительство во главе со Львовым, пропустило этот самый «пломбированный вагон» на территорию России»? Да просто потому, что не воспринимали большевиков как серьёзную политическую силу. По этой же причине пропустили их и германские власти.

Вообще-то, неумение смотреть серьёзно на пролетарских политиков очень характерно для идеологов буржуа. Ну не могут они воспринимать пролетариев как самостоятельную политическую силу. Понятно, почему – на человека они смотрят как на продолжение его собственности. И обвинения большевиков, будто они были куплены Германией, подтверждают это. Ведь сильны большевики были поддержкой именно пролетариата. А буржуазные политики, будучи не в силах это понять, придумали, будто большевики сильны помощью извне. И сами поверили в свою выдумку.

2

Да, риторика большевиков была антипатриотичной – все годы гражданской войны. Да, слово «патриот» в те годы означало контрреволюционера. Но почему так было?

Во-первых, до революции Россия три года вела захватническую войну. То, что у её противников цели тоже были захватническими – дела не меняет. Для прикрытия цели войны использовалась патриотическая фраза. В этих условиях понятно, откуда появилось возмутившее всех записных патриотов высказывание Луначарского «задача патриотизма заключалась в том, чтобы внушить крестьянскому парнишке или молодому рабочему любовь к «родине» заставить его любить своих хищников».

Во-вторых, война была спровоцирована кризисом во всех воюющих странах. В время войны кризис перерос в революционную ситуацию (опять-таки во всех воюющих странах, за исключением США. Поэтому в России в первые послереволюционные годы ожидалась общеевропейская революция, которая в тех условиях должна была стать мировой, потому что мир был разделён между европейскими странами. В этих условиях патриотизм казался лишним, ненужным, даже вредным.

С другой стороны, «патриотизма вообще» в классовом обществе не существует. Потому что понятие это для буржуазии и для пролетариата разное. Для буржуа патриотизм – это прежде всего, работа на расширение границ, потому что они заинтересованы в экстенсивном развитии. А вот для пролетариата, который заинтересован в интенсивном развитии, патриотизм – это работа на благо страны (естественно, воспринимаемое через призму интересов пролетариата). В условиях захватнической войны, которую тогда вела Россия, буржуазный патриотизм вытеснил пролетарский. Всем казалось, будто другого патриотизма, кроме буржуазного, и быть не может

Но, с другой стороны, противники большевиков, называвшие себя «патриотами», приветствовали интервенцию Антанты. Между тем, эта интервенция имела целью разделить Россию на клонили или сферы влияния, по примеру Китая. Ведь германских и османских колоний им было мало для расширения. Вожди белого движения не могли об этом не знать. Но – сотрудничали с интервентами. Потому что, называя себя «патриотами» - вполне искренне – они любили именно буржуазную Россию, и готовы были даже на утрату ею своей государственной независимости, лишь бы она оставалась буржуазной.

Эта позиция вызывала отторжение не только у большевиков. Многие офицеры царской армии служили у красных, при этом совсем малая их часть – потому что прониклись коммунистическими идеями. Большинство служило в Красной армии потому, что видели, что Россия превращается в колонию. И что предотвратить это превращение могут только большевики.

Это вынуждены были признать и некоторые идеологи белого движения. Один из них – Шульгин – писал: «Большевики думали, что воюют за Интернационал, а на самом деле они воевали за Великую Россию».

Конечно, этим он показал всю ограниченность буржуазного мышления. Для буржуазного патриота понятия «интернационализм» и «патриотизм» совместимы только в рамках одного государства. Другими словами, для буржуазного патриота неважно, кто по национальности человек, главное – что он гражданин его страны. А вот за границы государства у них интернационализм не распространяется. Понять, что можно быть одновременно и за Интернационал, и за Великую Россию, Шульгин был не в состоянии, потому что в буржуазном мире государство может быть великим только за чужой счёт.

А при том строе, который отстаивали большевики, и при котором наша страна хоть и недолго, но всё-таки прожила, возможно стать великой страной и не за чужой счёт. Поэтому советский патриотизм был вполне совместим с самым широком интернационализмом.

3

Итак, пролетариат ни как угнетённый класс, ни как класс господствующий в захватнических войнах не заинтересован. Но в помощи пролетариям других стран он заинтересован. Именно этим объяснялось то восторженное ожидание мировой революции и «Мировой Советской Социалистической республики», которое было характерно для гражданской войны и первых годов нэпа.

Это не было безумной утопией в те годы. Революционная ситуация сложилась тогда во всех воевавших государствах (за исключением США, но эта страна тогда воспринималась как периферийная). В Германии в 1918 году началась буржуазно-демократическая революция, которая в 23 году на территории Баварии переросла в социалистическую.  В 1919 году в Венгрии – осколке Австрийской империи, распавшейся годом ранее – была установлена Советская республика. В 21 году победила буржуазно-демократическая революция в Турции. В 23 – в Болгарии прошло антимонархическое восстание.

Но… в Венгрии и в Болгарии революции были подавлены, в Германии и в Тури остались на буржуазно-демократическом уровне. А вскоре и революционная ситуация в воевавших странах сошла на нет. Тогда Ленин и предложил западноевропейским коммунистам «переходить от штурма к осаде».

Вот тогда и начало набирать силу то направление, которое позже назовут «советским патриотизмом. В отличие от патриотизма буржуазного, он не отрицал приоритет классовой солидарности над гражданской, не призывал к захвату чужих территорий, предполагал гордость традициями освободительного движения. По сути, это было продолжение пролетарского патриотизма, при капитализме задавленного, незаметного, проявляющегося эпизодически и расцветшего сразу, как только пролетариат взял власть.

Но была среди большевиков группа, которая не захотела понимать, что обстоятельства изменились, и продолжала настаивать на мировой революции. Их называют «троцкистами» - по имени её лидера, Троцкого.

До 1917 года Троцкий был меньшевиком. Основное разногласие между большевиками и меньшевиками заключалось в том, что вторые считали, что Россия – страна отсталая, полуфеодальная, к социалистической революции не готова, и поддерживать надо буржуазных революционеров. Но было среди меньшевиков и такое течение, согласно которому русские социал-демократы, взяв власть. должны будут экспортировать революцию на Запад, в более развитые страны. Его идейным вождём и был Троцкий.

С учением Ленина, согласно которому для революции необходима революционная ситуация, троцкизм имеет мало общего. Но всё же, когда и в России, и в Европе стало ясно, что назревает революционная ситуация, троцкисты примкнули к большевикам.

Позицию троцкистов контрреволюционеры поспешили объявить «антипатриотической». На самом деле, в ней было не больше антипатриотизма, чем в таскании каштанов из огня для союзников или в приветствии интервентов, намеревавшихся закрепить зависимое положение России. Другое дело, что она была несоответственной действительности. Готова ли страна к новому срою – определяется не развитостью её, а совсем другими категориями. В конце концов, как заметил наш современник, А. А. Холодков, и феодализм впервые вызрел не в центре Римской империи, а на её окраине – в Галлии, и капитализм появился не в самых развитых, центральных феодальных государствах – Италии, Испании, Франции, а на периферии, в Голландии, бывшей тогда колонией Испании.

Именно отсталость России, именно феодальные пережитки, бусами из тяжёлых камней висевшие на шее России, вызвала Февральскую, буржуазно-демократическую, революцию. А неспособность буржуазных революционеров решительно убрать те пережитки (если даже такой уродливый рудимент, как сословия, они не убрали!) – Великую Октябрьскую социалистическую. И в ликвидации большевиками этих пережитков, диких и уродливых, было куда как больше патриотизма, чем в заклинаниях буржуазных политиков того времени о «войне до победного конца».

 .

.

.

.

.