Сколько всего и как долго хранит человеческая память! Узнав о смерти Юрия Бондарева, читатели в социальных сетях сразу вспомнили о нем два ярких момента: смелую «окопную правду», высказанную в его повестях и романах, и сравнение перестройки с «самолетом, которому неведом пункт посадки».
На фоне тех дней, когда картины вируса, охватили огромное количество стран, на фоне карантина и невеселых прогнозов мог бы остаться незамеченным уход на 97-м году жизни великого писателя-фронтовика, чья проза во многом определяла развитие нашей литературы второй половины ХХ века.
Однако смерть Юрия Бондарева не осталась незамеченной, ибо его произведения — символ художественного воплощения поражений и побед в годы Великой Отечественной войны — не забыты.
Два бывших командира артиллерийской батареи, два антипода — Уваров и Вохминцев. Кадр из фильма «Тишина», 1964 год
Война породила целую плеяду военных писателей — прошедших фронт лейтенантов и капитанов, — над которыми «царили» корифеи Симонов и Твардовский. Если же говорить о таком литературном жанре как «лейтенантская проза», то здесь были две знаковые фигуры — Виктор Некрасов («В окопах Сталинграда») и Юрий Бондарев («Батальоны просят огня»).
Особенность этого жанра — описание фронтовых реалий от лица младшего офицера или сержанта, чаще всего, пехотинца. К громким именам «лейтенантской прозы», кроме Бондарева, относят Григория Бакланова, Василя Быкова, Константина Воробьёва, Вячеслава Кондратьева, Виктора Курочкина. Именно они, вернувшись с войны, составили элиту послевоенного Литературного института имени Максима Горького.
Придя с фронта, где были особые отношения между людьми и особая идеология «солдат слова», они ничего не боялись и могли говорить то, что думают и что точно знают.
На страницах книг бывших младших офицеров — суровая реальность войны.
«Горький пот и кровь, уменьшающиеся списки у полкового писаря, последний сухарь во взводе, разделенный на четырех оставшихся в живых, котелок ржавой болотной воды и последняя цигарка, которую жадно докуривает, обжигая пальцы, наводчик, глядя на ползущие танки…»
Однако пути соратников разошлись. Некрасов, фронтовую книгу которого любили за правдивую, доверительную интонацию, сравнивая ее с книгой Ремарка «На Западном фронте без перемен» и который боролся за увековечивание памяти жертв Бабьего Яра, — ушел в диссидентство и умер в Париже.
Бондарев же, «последний из лейтенантов», всегда шел, казалось, «генеральным курсом» — подписал письмо против Сахарова и Солженицына в 1973 году. Однако в последующие годы не побоялся сказать в лицо Горбачёву правду о т. н. перестройке, не принял награды из рук Ельцина в 1994-ом.
Виталий Коняев и Лариса Лужина в фильме «Тишина», 1964 год
Вчерашние лейтенанты и капитаны научились и в мирной жизни держать удар: «ненавидеть фальшь, трусость, ложь, ускользающий взгляд подлеца, разговаривающего с вами с приятной улыбкой, равнодушие, от которого один шаг до предательства…», — как свидетельствовал Бондарев.
ОПЫТ ДЛЯ ВОЕННОЙ ПРОЗЫ
Последний представитель «лейтенантской прозы» родился 15 марта 1924 года в Орске Оренбургской губернии (ныне Оренбургская область), в семье Бондарева Василия Васильевича (1896-1988) — участника Первой мировой войны, народного следователя и Бондаревой Клавдии Иосифовны (1900-1978).
Его предками по отцовской линии были уральские крестьяне, дед по матери — железнодорожный рабочий из Полтавы. Отец воевал на фронтах Первой мировой.
Детство Юры проходило в постоянных разъездах. Семья колесила по Оренбуржью, Южному Уралу, Средней Азии. В 1931 году они перебрались из Ташкента в Москву, в Замоскворечье, которого Бондарев впоследствии неоднократно коснется на страницах своих произведений.
«Часто вспоминаю своих родителей, — писал Юрий Васильевич.
— Отец учил мужественности и стойкости, с мамой связаны сердечность и нежность. Так было и в других семьях. Тем и славилась Россия».
К слову, его отец, народный следователь, имел широчайшие полномочия: он мог приступить к производству расследования по заявлениям простых граждан, сообщению милиции, должностных лиц и учреждений, по постановлению судьи и по своему усмотрению.
Юрий учился в 516-й средней школе на Лужниковской (ныне — улица Бахрушина). В ряду его многочисленных интересов главное место занимали книги. Этому во многом способствовала мама.
«Об этом обычно писатели не говорят, или облекают в некую условную форму… мол, не хотел, не думал, случайно вышло. Помните, Виктор Некрасов, например, говорил: «Я даже не думал быть писателем». Это все че-пу-ха! Мне было, наверное, лет семь, мы тогда жили в Москве… С раннего детства мама, Царствие ей Небесное, обязательно читала нам, детям, на ночь, вначале мне с сестрой, потом позже младшему брату. Она приучила нас к чтению, и, когда я сам взялся за книжки, отец подсунул мне Чехова, он очень любил Чехова…», — вспоминал Бондарев.
Из приказа о награждении артиллериста Юрия Бондарева медалью «За отвагу», 1943 год
Огромное впечатление произвели на Юрия в школьные годы «Степь» Чехова и «Затишье» Тургенева. Возможно, чеховским настроением навеян первый рассказ Бондарева, отмеченный как лучшее школьное сочинение — «Как я провел лето».
Тем незабываемым для него летом Юрий жил с дядей Фёдором, братом матери, и двоюродным братом Сашей в маленькой башкирской деревушке Чишме на реке Белой. Дядя учил тогда мальчишек многому — рыбачить, охотиться, ходить в лесу, грести на веслах, ориентироваться на местности, разводить костер в любую погоду, готовить пищу в походных условиях, строить шалаш. Юра навсегда запомнил речных капитанов на Белой, геологов, выходивших иногда к их рыбацкому костру и рассказывавших о поиске, бригаду рыбаков в Чишме…
Нельзя не упомянуть и Марию Сергеевну Кузовкину, учительницу русского языка и литературы. Именно она посоветовала мальчику:
- «Юра, тебе надо писать. Заведи записную книжку, дневник, записывай свои наблюдения, поразившие тебя факты и чувства, вызванные ими».
Совет оказался хорош. И Юра вместе с одноклассниками даже стал издавать рукописный литературный журнал, в котором размещались сочиненные ими рассказы и стихи.
- «Задумываться о литературной профессии начал еще в школе. На войне относился к событиям, встречам, разговорам с «задней мыслью» — вдруг пригодится? Что-то мерцало в сознании…»
В старших классах Юрий состоял в спортивном обществе «Водник», на Клязьминском водохранилище обучался управлению гоночным швертботом. Также с удовольствием занимался тяжелой атлетикой и гимнастикой.
…Летом 1941-го комсомолец Бондарев вместе с тысячами молодых москвичей принимал участие в строительстве оборонительных сооружений под Смоленском.
«В тот жаркий август сорок первого года, вернувшись после рытья окопов под Смоленском, я не застал в Москве родных и только по записке матери, оставленной управдому, нашел после долгих поисков семью, эвакуированную в Казахстан», — так напишет потом Юрий Васильевич в рассказе «Быки».
В Актюбинской области вчерашнему столичному школьнику пришлось нелегко — он работал в колхозе, был забойщиком и откатчиком на угольной шахте «Мартукуголь», преподавал военную подготовку в средней школе села Вознесеновка.
В марте 1942 года Юрия призвали на военную службу, он был направлен военкоматом на учебу во 2-е Бердичевское пехотное училище, которое было эвакуировано в Актюбинск. В октябре того же года Бондарева и других молодых недоучившихся курсантов срочно направили в военно-формировочные лагеря под Тамбов, далее — в составе 2-й гвардейской армии генерала Малиновского — на Сталинградский фронт.
«Я был солдат. Мерз на снегу под Сталинградом, хлеб невозможно было разгрызть и даже разрубить кайлом — морозы стояли под тридцать. То время дало мне опыт для всех моих военных романов», — так вспоминал писатель свою юность.
ЗАЩИТНИК СТАЛИНГРАДА
Под Сталинградом сержант Бондарев примет свой первый, страшный бой в качестве командира расчета 82-миллиметрового миномета 308-го полка 98-й стрелковой дивизии. Впоследствии он писал:
«…Я помню, как тогда мы гнали немцев, как в канун нового 1943-го года штурмом освобождали Котельниково. Запомнились пакгаузы у вокзала, знакомый наводчик, с ужасом сообщивший мне, что у его противотанкового орудия разбило прицел. А потом очередной налет «юнкерсов». У этих пакгаузов меня ранило, и не одного…»
Раненый Юрий пролежал несколько часов на 30-градусном морозе в ожидании санитаров. Обмороженного, его отвезли в медсанбат, оттуда в полевой госпиталь для тяжелораненых в Старую Рачейку (станция в Куйбышевской области), откуда Бондарев выписался в начале апреля 1943 года. Потом были Куйбышев, батальон выздоравливающих, маршевая рота, Воронежский (впоследствии 1-й Украинский фронт).
«Выжил на войне чудом, — рассказывал Юрий Васильевич в интервью другу, писателю Александру Арцибашеву.
— Были случаи, когда, что называется, смотрел смерти в глаза. Однажды снаряд прямо-таки ввинтился в бруствер прямо передо мной, но почему-то не взорвался.
В голове промелькнуло: «Господи, спаси и сохрани!» И уцелел. А еще как-то угодил под шрапнель. Мой вещмешок разнесло в клочья, а спину задело только по касательной. Значит, Бог и на этот раз помиловал. Вообще-то, говорить долго о войне я не могу. Тяжко…»
Ася (Наталья Величко) и Костя Корабельников (Георгий Мартынюк). Кадр из фильма «Тишина», 1964 год
На Воронежском фронте Бондарев — командир орудия, теперь уже 76-миллиметрового противотанкового, в составе 89-го стрелкового полка 23-й Киевско-Житомирской стрелковой дивизии. Участвовал в форсировании Днепра и освобождении Киева. Под Житомиром, когда попали в неожиданное окружение, он был снова ранен и поступил в конце ноября 1943 года в госпиталь поселка Загальцы Киевской области.
С января 1944 года Юрий Васильевич воевал в рядах 121-й Краснознаменной Рыльско-Киевской стрелковой дивизии в Польше и на границе с Чехословакией…
В конце октября 1944-го был направлен в Чкаловское училище зенитной артиллерии, где младший лейтенант встретил День Победы. В запас вышел в звании капитана.
…Порой приходилось слышать, что Бондарев участвовал во взятии Берлина и даже где-то есть фото, на котором один из танкистов очень уж похож на молодого Юрия Васильевича. Это не так.
Однако вся его проза говорит о том, что все, кто не дошел до Берлина — все равно, что дошли до него, ибо сделали все от себя зависящее, чтобы дошли их товарищи, и все они, живые и мертвые, — победители!
Читаю выписку из приказа по 89-му Стрелковому полку 23-й стрелковой дивизии от 14 октября и как будто слышу голос Левитана, читающего фронтовую сводку.
«От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР награждаю медалью «За отвагу» командира орудия 76 м / м пушек Гвардии сержанта Бондарева Юрия Васильевича за то, что он в боях в районе села Боромля Сумской области с 13 по 17 августа 1943 года следуя в боевых порядках нашей пехоты, метким огнем своего орудия уничтожил три огневых точки, одну автомашину, одну противотанковую пушку и 20 солдат, и офицеров противника».
За подбитый танк и отражение атаки немецкой пехоты в районе города Каменец-Подольский Бондарев получил вторую «Отвагу». Награжден медалями «За оборону Сталинграда» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»
Поколение вчерашних школьников, ставших солдатами, как писал с болью поэт Сергей Наровчатов, «наполовину вырубленная роща». На самом же деле статистика оказалась куда страшней: из каждых ста ушедших на фронт — живыми вернулись лишь трое. Сколько погибших молодых жизней, непрожитых биографий, несбывшихся надежд и ненаписанных книг, как с горечью писал Юрий Бондарев.
АЛМАЗНЫЙ БЛЕСК ПРОСТОГО СЛОВА
В 1946 году Юрий Бондарев поступил в Литературный институт имени Горького (семинар Константина Паустовского).
- «Я рассказывал, как поступил? После войны пришел к секретарю приемной комиссии с кучей стихов. Тогда все хотели стать поэтами. Наверное, лавры Симонова не давали покоя. Захожу, сидит очень строгая дама. Классические черты лица, пучок, костюм. Полистала вирши. Приказывает — отвернитесь. Порвала стихи и бросила в урну. Я растерялся, а она говорит — пишите только прозу. Отдал ей рассказы. На следующий день звонок: вы приняты к Паустовскому».
Он помнил первый успех:
- «…Я бросил трубку телефона после разговора (никого не было дома) и воскликнул в приливе счастья: «Черт возьми, наконец-то!» И подпрыгнул молодым козлом возле телефона, и начал ходить по комнате…
Фотография советских танкистов в поверженном Берлине, на которой, как иногда ошибочно указывают, запечатлён молодой Юрий Бондарев. Весна 1945 года
Если бы кто-нибудь увидел меня в эту минуту со стороны, то подумал бы, вероятно, что перед ним сумасшедший мальчишка. Однако я не сошел с ума, я просто был на пороге того, что представало важнейшей вехой моей судьбы». (Юрий Бондарев. Мгновения. Рассказы. Ожидание).
Попасть на семинар Паустовского, который принял Бондарева без экзаменов! Чудо чудесное! — попасть к необыкновенному мастеру хрустальной, небывалой, жизнеутверждающей, потрясающей прозы!..
Позже, в воспоминаниях о своем наставнике Бондарев отмечал, что в самом начале литературного пути Константин Георгиевич открыл ему «изящество, алмазный блеск самого простого слова». Он говорил:
«Юра, надо работать! Забудьте про все увеселения этой изменчивой жизни. Работайте, ищите образ, метафору, слово».
Паустовский всю жизнь помогал ему советами, первым оценил один из ранних рассказов «Поздним вечером» — о мальчике, с тревогой ждущего с работы маму — сельского врача… Таких учителей помнят всю жизнь. Им не подражают — просто потому, что это невозможно. Да и у каждого свой собственный путь. Но учиться у них — можно и нужно.
Литинститут Юрий Васильевич окончил в 1951 году. И сразу же был принят в Союз писателей СССР. Кстати, двумя годами ранее он уже опубликовал свои первые рассказы в журналах «Октябрь», «Смена» и «Огонёк». А первый сборник рассказов — «На большой реке» — вышел в 1953-ом.
Он писал о войне глазами рядового фронтовика, говорил о психологии человека на передовой, о нравственных достоинствах, раскрывающихся в напряженных драматических ситуациях. Этому посвящены «Юность командиров» (1956), «Батальоны просят огня» (1957), «Последние залпы» (1959), «Тишина» (1962) и роман «Горячий снег» (1969).
Юрий Бондарев считал, что нельзя говорить о «военном романе» как таковом, потому что в художественной литературе может быть только «роман о человеке» и только одна тема — человек.
То есть окопы, сражения и жизнь, которая может оборваться в любой момент, были поставлены им не во главу угла, а служили лишь обрамлением важных, вечных морально-этических вопросов, волнующих людей во все времена.
«Для меня окопная правда — это подробности характера, ведь есть у писателя время и место рассмотреть солдата от того момента, когда он вытирает ложку соломой в окопе, до того момента, когда он берет высоту, и в самый горячий момент боя у него развертывается портянка и хлещет его по ногам.
А в героизм входит все: от мелких деталей (старшина на передовой не подвез кухню) до главнейших проблем (жизнь, смерть, честность, правда). В окопах возникает в необычайных масштабах душевный микромир солдат и офицеров, и этот микромир вбирает в себя все…» — объяснял Бондарев.
Юрий Бондарев был одним из самых читаемых и любимых советских писателей. Обложка журнала «Роман-газета», 1978 год
Перед тем, как в 1957-м в журнале «Молодая гвардия» напечатали первый фронтовой роман Бондарева «Батальоны просят огня», автора настойчиво попросили убрать «острые моменты», и Юрий Васильевич тогда подумал:
«Господи, но что ж я буду делать со своей совестью?..»
По словам Константина Симонова:
«Батальоны просят огня» многому научили даже самых маститых писателей. Ведь проза Бондарева — автобиографична. И это во многом помогает понять его произведения, отношение к жизни.
Он весь — со своим поколением («мы воевали с мыслью, что за нами стояла Родина»). Все, что написано им о войне, — это «искупление долга перед теми, кто остался там, я постарался осмыслить их судьбы».
Не случайно одна из статей о его прозе называлась «Совесть поколения… 1924 года рождения».
А Василь Быков от имени всех писателей-фронтовиков подытожил:
«Все мы вышли из бондаревских «Батальонов…»
По роману «Батальоны…» в 1985 году был снят замечательный художественный фильм, где одну из главных ролей — старшего лейтенанта Орлова — сыграл Николай Караченцов.
Фото: Юрий Васильевич Бондарев до конца жизни остался верен своему фронтовому прошлому
Молодое на тот момент поколение узнало Юрия Бондарева в начале 1970-х. Сначала они увидели не уступающий Голливуду по размаху и зрелищности фильм-эпопею «Освобождение» (где писатель был одним из трех авторов сценария). Фильм посмотрели во многих странах 350 миллионов зрителей!
Потом ошеломили широкоформатные панорамы битв, снятые с максимально возможной достоверностью и невероятное перевоплощение в образы солдат и офицеров Красной армии артистов, чьи имена помнят не только критики, но и благодарные зрители — Николая Олялина, Михаила Ульянова, Михаила Ножкина, Юрия Каморного, Бориса Зайденберга, Сергея Никоненко и других.
Но Бондарева будут помнить не только по романам и фильмам. Начиная с 1970-х годов, в своих произведениях и публичных выступлениях он активно критикует набирающую популярность систему «либеральных ценностей».
К слову, культовый фильм Юрия Озерова летом 2020 года представили после полной цифровой реставрации — это 670 тысяч кадров и восемь часов звука. По словам Карена Шахназарова, работы, продолжавшиеся восемь месяцев, целиком были оплачены за счет собственных средств «Мосфильма».
Юрий Васильевич, какой бы это был Вам подарок!
НА СЛОМЕ ЭПОХ
Либеральная интеллигенция Бондарева не жаловала, но пока был жив Союз, маскировалась под адептов официальной идеологии. И только немногие диссиденты шли на жесткий разрыв с существующим положением дел.
Бондарев был одним из тридцати одного человека — тех, кто подписал открытое письмо в редакцию газеты «Правда» 31 августа 1973 года, осуждающее «антисоветские действия и выступления А. И. Солженицына и А. Д. Сахарова».
Зная, что произойдет потом со страной и народом, к каким тяжелейшим и кровавым последствиям приведет одна из крупнейших геополитических катастроф XX столетия, мы можем оценить правоту именно Бондарева, а не Сахарова и Солженицына.
Сейчас как‑то стыдливо не принято вспоминать, что Александр Солженицын едва не стал «Почётным гражданином США»
Сейчас как-то стыдливо не принято вспоминать, что Александр Исаевич едва не стал «Почётным гражданином США». Соответствующее решение было дважды принято Сенатом и дважды отклонено Палатой Представителей Конгресса. Но факт есть факт, из песни слов не выкинешь.
Да, в последние годы Александр Исаевич говорил о продвижении НАТО на Восток, имеющего целью окружение России. Он выступал против агрессии США в Югославии и «цветных революций». Поддерживал Крым и Черноморский флот. Но разве не он, Солженицын, приложил руку к тому, что произошло со всеми нами? Они били по коммунизму, а попали по России. И об этом в 1973 году предупреждал Бондарев.
Что касается академика Сахарова, то он до своего последнего часа оставался слепым орудием в руках сил, сделавшим ставку на уничтожение Русской цивилизации в ее советском воплощении, видя в развале СССР благо, а не трагедию.
В ноябре 1989 года Андрей Дмитриевич представил проект новой конституции, в основе которой лежали защита прав личности и права всех народов на государственность. На деле это означало бы войну всех против всех.
Перефразируя рок-музыканта, поэта и барда Александра Башлачёва, «перестройку», как мне видится, можно назвать временем колокольчика — в отличных он иных эпох, героических, когда звучал колокол.
Но с каждым днем времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.
Две тенденции шли внахлест друг друга — созидательная и разрушительная, и молодое поколение перестало воспринимать идеи уходящей эпохи. Бондарев чувствовал эту трагедию, но был заложником системы, его воспитавшей.
Время отвело достойное место Юрию Бондареву в «чине» классика искусства, любимого миллионами читателей и зрителей
Громадный слой людей переживали подобную личную трагедию, видя, как рушится мир. Для некоторых жертвенных натур случившееся со страной было настолько непереносимо, что они сводили счеты с жизнью — угасая или… нажимая на курок, как это сделала замечательная поэтесса Юлия Друнина, прошедшая всю войну, награжденная орденом Красной Звезды и Медалью «За отвагу».
В одном из писем, написанных перед уходом из жизни, Друнина так описывала свои переживания:
«…Почему ухожу? По-моему, оставаться в этом ужасном, передравшемся, созданном для дельцов с железными локтями мире, такому несовершенному существу, как я, можно, только имея крепкий личный тыл…»
Покрывается сердце инеем —
Очень холодно в судный час…
А у вас глаза как у инока —
Я таких не встречала глаз.
Ухожу, нету сил. Лишь издали
(Все ж, крещеная!) помолюсь
За таких вот, как вы, — за избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
Но ведь то же испытывали миллионы, когда в 1917 году погибала Российская Империя, когда рушился привычный мир и ничего, абсолютно ничего нельзя было поделать против надвигавшейся черной тени.
Однако Россия была сохранена, выжила после 1991 года... вопреки всему.
В рассказе «Неистовство» Бондарев пишет:
«Море гремело пушечными раскатами, било в мол, взрывалось снарядами по одной линии. Обдавая соленой пылью, фонтаны взлетали выше здания морского вокзала. Вода опадала и снова катилась, обрушиваясь на мол, и фосфорно вспыхивала извивающейся шипящей горой исполинская волна. Сотрясая берег, она ревела, взлетала к лохматому небу, и было видно, как в бухте мотало на якорях трехмачтовый парусник «Альфа», раскачивало, бросало из стороны в сторону, накрытые брезентом, без огней, катера у причалов.
Две шлюпки с проломанными бортами выкинуло на песок. Кассы морского вокзала наглухо закрыты, везде пустынность, ни единого человека на ненастном ночном пляже, и я, продрогнув на сатанинском ветру, кутаясь в плащ, шел в хлюпающих ботинках, шел один, наслаждаясь штормом, грохотом, залпами гигантских разрывов, звоном стекол разбитых фонарей, солью брызг на губах, в то же время чувствуя, что происходит какое-то апокалипсическое таинство гнева природы, с неверием помня, что еще вчера была лунная ночь, море спало, не дышало, было плоско как стекло.
Не напоминает ли все это человеческое общество, которое в непредугаданном общем взрыве может дойти до крайнего неистовства?»
Юрий Бондарев презирал Горбачёва, называя Иудой, и клеймил Ельцина. Бился, сражался — за то, что считал правдой, за то, что считал справедливым
Я очень надеюсь, что этот и другие рассказы, вместе с романами и повестями, войдут в полное собрание сочинений великого писателя.
ПРОРОЧЕСКИЕ СЛОВА
В 1985 году Юрий Бондарев вышел из состава редколлегии журнала «Наш современник» — в знак протеста против публикации романа Солженицына «Октябрь Шестнадцатого» (продолжение романа «Август Четырнадцатого», посвященного вступлению России в Первую мировую войну).
Летом 1988 года на XIX партконференции Бондарев в присутствии Генерального секретаря ЦК КПСС М. Горбачёва сравнил политику горбачёвской перестройки с самолетом, который летит, не зная куда, и ждет ли его посадочная площадка.
— «Можно ли сравнить нашу перестройку с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка? При всей дискуссионности, спорах о демократии, о расширении гласности, разгребании мусорных ям мы непобедимы только в единственном варианте, когда есть согласие в нравственной цели перестройки, то есть перестройка — ради материального блага и духовного объединения всех. Только согласие построит посадочную площадку в пункте назначения…»
Его слова оказались пророческими! Хотя и были тогда восприняты крайне неоднозначно, с одной стороны, приверженцами «генеральной линии» (привыкшими слепо, бездумно выполнять то, что предписано свыше), с другой — демократической общественностью.
На это сравнение перестройки с самолетом без аэродрома посадки, с той же трибуны ответил главный редактор журнала «Знамя», писатель-фронтовик Григорий Бакланов, один из представителей «лейтенантской прозы», яростный сторонник Горбачёва.
— «Я получил ряд телеграмм и звонков, — сообщил он делегатам конференции. — Одну телеграмму… я передал сегодня в Президиум. Содержание ее такое: «Неужели, товарищи писатели, никто не ответит Нине Андреевой и Юрию Бондареву?» Лежит телеграмма в Президиуме. (Шум в зале.)»
Тут надо заметить, что само имя Нины Андреевой в июне 1988 года звучало крайне одиозно, ее мартовскую статью того же года «Не могу поступаться принципами» в «Советской России» официально осудили и заклеймили как «манифест антиперестроечных сил».
Так что сравнение с Ниной Андреевой было на тот час очень серьезным обвинением.
Бакланов попытался парировать бондаревское сравнение и сказал:
«В Австралии, когда задают тест будущему кандидату в пилоты, есть такой вопрос: вы летите в двухместном самолете. Представьте, что со второго сиденья выпала английская королева. Ваши действия? Некоторые говорят — застрелиться. Кинуться за ней и поймать в воздухе. Правильным считается ответ — выровнять самолет после потери лишнего груза и продолжать полет. Так вот, в ходе перестройки нам не раз еще придется выравнивать самолет после потери лишнего груза и продолжать полет».
— «Надо признать, это одна из ценных по откровенности фраз перестройщиков, — точно подметил журналист и писатель Александр Майсурян.
— Вот только даже это крутое сравнение оказалось слабоватым для описания последующих событий. Ведь не только «английская королева» выпала из самолета, но и сам самолет в воздухе развалился на куски, не долетев до места назначения…»
Недруги частенько припоминали Бондареву сожжение чучела Евгения Евтушенко, что надо заметить, весьма лихо получилось! Впрочем, он там был далеко не один — тогда началась ожесточенная политическая борьба за сохранение Союза писателей СССР между двумя группировками — русской патриотической, которую возглавляли Юрий Бондарев и Борис Шереметьев, и еврейской либерально-демократической, во главе которой стояли Евгений Евтушенко и Римма Казакова.
НЕПОБЕЖДЕННЫЙ
В июле 1991 года, накануне «путча», Бондарев поставил свою подпись под прогремевшим на всю страну «Словом к народу» — обращенном, прежде всего, к армии.
Помимо Бондарева под «Словом» подписались Валентин Распутин, Валентин Варенников, Александр Проханов, и другие известные люди — всего двенадцать человек.
«Родина, страна наша, государство великое, данное нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнет, ломается, погружается во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии.
Что с нами сделалось, братья? Почему лукавые и велеречивые властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего — обрекают на жалкое прозябание в рабстве и подчинении у всесильных соседей?
Братья, поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже горит с четырех углов, когда тушить его приходится не водой, а своими слезами и кровью. Неужели допустим вторично за этот век гражданский раздор и войну, снова кинем себя в жестокие, не нами запущенные жернова, где перетрутся кости народа, переломится становой хребет России?»
В тексте обращения жестко критиковались горбачёвская перестройка, «свободный рынок» и «демократизация», звучали призывы не допустить распада СССР, межнациональной розни и гражданской войны.
В июле 1991 года, накануне «путча», Бондарев поставил свою подпись под прогремевшим на всю страну «Словом к народу» — обращённом, прежде всего, к советской армии
Однако время, отпущенное «Союзу нерушимых», было на исходе. Бездарная попытка спасти то, что еще можно было спасти, предпринятая соратниками Горбачёва (при его же молчаливом согласии), закончилась провалом.
«Последний лейтенант советской прозы» горевал из-за развала Советского Союза. После 1991 года та страна, за которую он готов был отдать жизнь, перестала существовать — и к новому строю он приспосабливаться не желал.
…Он отказался принять орден Дружбы народов по случаю своего 70-летия из рук Бориса Ельцина в 1994 году, публично заявив, что «сегодня это уже не поможет доброму согласию и дружбе народов нашей великой страны».
Зато Юрий Васильевич горячо одобрил политику руководства страны после воссоединения Крыма с Россией в 2014 году — писатель не мог не приветствовать возрождение той России, за которую некогда насмерть стоял под Сталинградом, — возрождение, идущее не только в области геополитики, но и культуры.
«За пять дней до референдума мы прилетели в Севастополь, собрали местных писателей. У них не было уверенности, что Россия не оставит их. Мы прочитали письмо со словами поддержки Юрия Бондарева и других писателей-фронтовиков, обращенными к крымчанам, а потом водрузили копию Знамени Победы на Сапун-горе. И крымские писатели поверили, что Россия с ними. Одно имя Бондарева очень много значило для людей», — вспоминал председатель правления Союза писателей Николай Иванов.
Получая в 2015 году из рук главы Церкви почетный знак Патриаршей премии, 91-летний Бондарев сказал:
— «…Русская литература всегда была, есть и будет основой государства, утешением для народа и целительным родником».
Его слова были встречены теми, кто был в тот день в зале Церковных соборов храма Христа Спасителя, овацией, причем стоя.
…По-человечески очень обидно, что Юрий Васильевич не дожил до юбилея Великой Победы, — он ушел тихо, во сне. Впрочем, для него этот праздник был связан с днем 9-го Мая. И то, как все прошло в этом году, могло ему не понравиться…
А мы… Мы всегда будем благодарны ему за то, что события Великой Отечественной войны предстали перед нами именно его глазами, — командира артиллерийского расчета. Названия его повестей — не просто названия, а кодовые слова или пароли, известные только посвященным. Он не только достиг вершин литературы, но навсегда вошел в историю отечественной словесности и в наши сердца.
«ИНАЯ ЖИЗНЬ И СОВСЕМ ИНАЯ СМЕРТЬ»
Удивительным образом Бондарев сочетал в себе настоящий гуманизм и приверженность имперской традиции (российской, советской — не суть!), приверженность коллективизации и любовь к частному труженику, свободу слова и четкое понимание, когда «свобода слова» наносит ущерб его народу и стране, а стало быть, должна быть ограничена.
Это двойственность иногда мешала Бондареву до конца принять то, что опередило свое время, что резко выходило за принятые рамки государственной идеологии.
Так, например, было с фильмом Марлена Хуциева «Июльский дождь», ставшего классикой отечественного кинематографа и прошедшего проверку временем.
— «Это фильм настроения, — сказал Юрий Бондарев на заседании Художественного совета Творческого объединения «Мосфильм» осенью 1966 года.
— Но он не выливается в фильм мысли. В фильм сложных человеческих страстей, за которыми размышления о жизни. И ему не хватило этих страстей в картине, это приглушенные страсти или их вообще не было. Лена же — это нечто среднеарифметическое. Но я не вижу девушку какого-то типа, девушку, которая что-то ищет. Прекрасна Москва, прекрасны пейзажи. Но это рефрен картины, который существует отдельно от людей. Пейзажи, экстерьер в несколько раз сильнее характеров».
И действительно, новая картина Марлена Мартыновича (автора «Заставы Ильича», пронизанной революционной романтикой) оказалась самым «несоветским» фильмом тех лет. Но именно зоркий взгляд и рука мастера позволили «Июльскому дождю» стать событием, сохраняющим свое значение, и обаяние эпохи, и по настоящее время.
Да, у Бондарева был свой творческий стиль — свое понимание любви, которое диктовала его порывистая, страстная натура. Отсюда, собственно, и критика картины «Июльский дождь». Но они очень разные, он и Хуциев.
В одной из рассказов Бондарев пишет:
«За окном исчезали обыденные закономерности, движение земли, созвездий, переставал падать снег над рассветными переулками Замоскворечья, хотя он падал и падал, будто в белой пустоте заваливая мостовые; переставала существовать сама жизнь, и не было смерти, потому что мы не думали ни о жизни, ни о смерти, уже не были подвластны ни времени, ни пространству, — мы создавали, творили что-то особенно главное, сущее, в котором рождалась совсем иная жизнь и совсем иная смерть, неизмеримые сроком двадцатого столетия. Мы возвращались куда-то назад, в бездну первозданной любви, толкнувшие мужчину к женщине, раскрывшие перед ними веру в бессмертие.
Гораздо позднее я понял, что любовь мужчины к женщине есть акт творчества, где оба чувствуют себя святейшими богами, и присутствие власти любви делает человека не покорителем, а безоружным властелином, подчиненным всеобъемлющей доброте природы.
И если бы спросили тогда, согласен ли, готов ли ради встреч с ней в том подъезде, возле паровой батареи, под тусклой лампочкой, ради ее губ, ее дыхания отдать несколько лет своей жизни, я ответил бы с восторгом: да, готов!..»
…В тот же 1966 год шла битва — иначе и не скажешь! — за фильм «Андрей Рублёв» Тарковского, который в наше время входит в двадцатку лучших кинокартин мира.
— «…Фильм «Андрей Рублев» мне очень нравится, — говорил Юрий Бондарев на заседание худсовета «Мосфильма».
— Я считаю, что в нем многое гениально. В картине есть отдельные длинноты, иногда сюжетики, долго, например, показана плывущая женщина, это беллетристика, затянут колокол, эпизод реки. Были и еще длинноты, много пульсирующей крови… В целом же картина мне страшно нравится».
Воспитанник советской творческой школы, Бондарев не был готов до конца принять то, что осуществил Андрей Тарковский — прорыв в пространство Древней Руси.
Бондарев гордился своим званием советского писателя как высшей наградой. И, конечно, другими, заслуженными — два ордена Ленина, Золотая Звезда Героя Социалистического Труда, две Государственные и одна Ленинская премии.
Но самыми важными для него оставались, безусловно, две солдатские медали «За отвагу» и медаль «За оборону Сталинграда». Цена им — кровь, пролитая на полях Великой Отечественной за страну, верность которой Бондарев сохранил до последнего своего вздоха — «с клятвы, которую в юности ты ей в своем сердце принес», как проникновенно пел Марк Бернес.
До конца жизни Бондарев оставался убежденным коммунистом. Член ВКП (б) с 1944 года не торговал своей совестью — как бы и кто к этому не относился.
Время, однако, расставило все по своим местам. И оно же отвело достойное место Юрия Васильевичу в «чине» классика искусства, любимого миллионами читателей и зрителей.
ЗОЛОТАЯ РОЗА
Юрий Васильевич окончил семинар К. Г. Паустовского, а в 2019 году он стал первым лауреатом премии «Золотая Роза», названной в чести книги своего учителя по Литературному институту.
«В целом же картина «Андрей Рублёв» мне страшно нравится» (Юрий Бондарев). На фото Анатолий Солоницын и Николай Бурляев
В этой замечательной книге есть глава, посвященная автору «Трёх толстяков» — «Юрию Олеше».
«Я мог бы еще многое рассказать об Олеше, но пока еще это трудно, — написал Паустовский.
— Он умер недавно, и никак нельзя забыть прекрасное его лицо — лицо человека, спокойно задумавшегося перед нами. И нельзя забыть маленькую красную розу в петлице его старенького пиджака. Этот пиджак я видел на нем много лет».
Теперь золотая — а может быть, алая роза — как будто склонилась перед светлой памятью Юрия Бондарева, нашего современника, чье творчество останется в веках, пока жива будет Россия.
«И если на то будет Воля Твоя, то оставь меня на некоторое время в этой моей скромной и, конечно, грешной жизни, потому что в родной моей России я узнал много печали ее, но еще не узнал до конца земную красоту, таинственность ее, чудо ее и прелесть.
Но дано ли будет это познание несовершенному разуму?»
Егорова Ольга Юрьевна
http://www.specnaz.ru/articles/282/8/3563.htm
http://www.specnaz.ru/articles/285/8/3648.htm
Свежие комментарии