Лев Толстой — писатель, мыслитель, глава большой и плодовитой семьи, чьё влияние на отечественную историю и мир трудно переоценить. О графе и его наследии написаны сотни книг и статей, сняты десятки художественных и документальных фильмов, однако мало кто знает, насколько глубокие философские открытия сделал писатель на закате жизни.
В молодости Толстой был далёк от тех идеалов, которые он провозгласил в зрелые годы, однако, в данной статье мы не будем акцентировать внимание на «тёмной стороне» писателя, хотя бы потому, что не можем быть уверены в достоверности фактов, включая даже некоторые дневниковые записи. Также не будем оценивать его крамольные высказывания в адрес церкви. Толстой судил обо всём как революционер и свободный мыслитель-правдоруб, а это уже само по себе предполагает конфликт с догматиками и консерваторами. Мыслитель отметал любые догмы, включая «толстовские» — то есть своих же последователей.
Детство и потеря родителей (1828–1835)
Лев Толстой родился 28 августа 1828 года, в Крапивенском уезде Тульской губернии, в семье графа Николая Толстого, продолжателя старинной и знатной династии Толстых, представители которой служили Ивану Грозному и Петру I. Мама юного Льва была представительницей славного рода Волконских, потомков династии Рюриков. Интересно, что у Льва Толстого был общий предок с Александром Пушкиным — адмирал царского флота Ивана Головина, который строил флот в эпоху Петра I. Голицыны, Трубецкие, Одоевские, Репнины, Горчаковы, Волконские. Столь великая родословная с невероятно богатой историей, конечно же, повлияла на характер Толстого — мятежный, противоречивый, страстный.
Генеалогическое древо Льва Толстого
Детство писателя было трагичным. Юный Лев, которому ещё не исполнилось и двух лет, теряет мать (она умирает при родах), а в восемь лет прощается с отцом. Дети Толстых попадают под опеку тёти Татьяны Александровны Ергольской, а затем — к графине Александре Ильиничне Остен-Сакен.
И всё же Мария Толстая, сестра Льва, вспоминает его так:
«Лев Николаевич в детстве отличался особенной жизнерадостностью; он был какой-то лучезарный. Когда, бывало, прибежит в комнату, то с такой радостной улыбкой, как будто сделал открытие, о котором хочет сообщить всем. Любил шутить. Всегда был нежный, ласковый, уступчивый; никогда не был груб. Если его приласкают — прослезится. Обидят его братья — уйдёт куда-нибудь подальше и плачет. Но с братьями они всю жизнь жили дружно».
Отрочество и новые опекуны (1835–1842)
После смерти графини, в 1840 году, дети переезжают в Казань — в семью отцовской сестры — Пелагеи Ильиничны Юшковой. С этого момента у детей начинается спокойная и размеренная жизнь. Пелагея Юшкова стала «кадетской мамой» Толстого:
«…требовательная к соблюдению светских приличий, помещица Юшкова была воплощением „хорошего тона“, стремилась во что бы то ни стало соответствовать идеалу „комильфо“. Она любила поесть, менять туалеты, убрать со вкусом комнаты, и вопрос о том, куда поставить диван, был для неё вопросом огромной важности. Человеком она была незлым, но капризным и взбалмошным. Обожая светскую жизнь, охотно посещала монастыри, выстаивала службы, раздавала по обителям заказы на шитьё золотом. Однако с крепостными вела себя грубо».
Толстой посвятил этому периоду своей жизни первые литературные шедевры — «Детство», «Отрочество» и «Юность», а в автобиографии назвал его самым счастливым в своей жизни:
«…счастье не зависит от внешних причин, а от нашего отношения к ним… человек, привыкший переносить страдания, не может быть несчастлив…»
Дом Юшковой считался самым гостеприимным и добропорядочным во всей Казани и частенько был полон гостей, во многом, благодаря мужу Пелагеи Ильиничны — Владимиру Юшкову, полковнику, ветерану войны 1812 года.
«Обаятельный, с отличным чувством юмора, дядюшка откровенно насмешничал над фальшью и противоречиями светских приличий и условностей общества, супруги, среды, жизнь в которой проходила „между картами, танцами, сплетнями, балами, чревоугодием“, тем не менее, он сам был частью этой среды, приятным и весёлым человеком своего круга, гостеприимным хозяином в доме».
Толстой симпатизировал Юшкову именно за его искренность, истории войны с Наполеоном, а впоследствии, за героизм при тушении страшного пожара в Казани в августе 1842 года.
Пелагея и Владимир Юшковы. Начало второй половины XIX века
Юность и увлечения молодого Толстого (1842–1849)
Лев Толстой начинает постигать науки уже на домашнем обучении. К нему приходят лучшие французские (гувернёр Сен Тома) и немецкие преподаватели, и уже в 1843 году он поступает на факультет восточных языков Казанского университета, с отличием сдав экзамен по турецко-татарскому. Изучение языков с детства хорошо давалось полиглоту — он владел английским, французским и немецким, мог читать на итальянском, польском, сербском и чешском, изучал греческий, латынь, церковнославянский и многие другие языки. Тем не менее лингвистика наскучила ему, и он провалил экзамены, после чего перевёлся на юридический.
Уже на университетской скамье воображение молодого Льва наполняли романтические идеи и образы жизни в деревне, среди простых крестьян. Горячая кровь и максимализм сделали своё дело: молодой и пылкий Толстой бросает учёбу и возвращается в родовое гнездо — Ясную Поляну. Там он начинает изучать деревенскую жизнь, пробует наладить отношения с крестьянами, записывая наблюдения в дневник. В марте 1847 года он написал:
«Я ясно усмотрел, что беспорядочная жизнь, которую большая часть светских людей принимает за следствие молодости, есть не что иное, как следствие раннего разврата души».
Однообразие и рутина помещичьей жизни вскоре наскучили Толстому, и он возвращается в Москву, а затем перебирается в Петербург. Молодого повесу видят на светских раутах, балах. Умиротворением для его страстной натуры послужило увлечение классической музыкой. Немецкие и французские композиторы — Фредерик Шопен, Иоганн Себастьян Бах, Вольфганг Амадей Моцарт — долгие часы занимали слух начинающего писателя. С обожанием юный Толстой относился к сентиментальному Жан-Жаку Руссо, к церковным же обычаям — с пренебрежением. В 16 лет он нацепил вместо креста на шею медальон с портретом философа — так и ходил.
Толстой часто бывал в гостях у Любови Александровны Берс и её большой семьи, в селе Красном Тульской губернии, в 35 верстах от Ясной Поляны. Особенно ему были приятны минуты общения с её дочерьми: Лизой, Софьей и Татьяной. Сонечка впоследствии не раз вспоминала, как они все пели хором под аккомпанемент Льва Николаевича.
Лев Толстой. Петербург. Дагерротип В. Шенфельдта. 1849 год
Начало писательства и военная служба (1849–1856)
Зимой 1850–1851 гг. Толстой начинает писать повесть «Детство», а весной 1851 года брат Николай, будучи сам офицером, советует Льву взяться за дело и поехать на Кавказ, на военную службу. Перспективы сделать карьеру, сбежать от долгов и рутины, хорошее жалование и романтика гор, обрисованные братом — всё это пробудило интерес Толстого. Весной 1851 года Лев Николаевич вместе со старшим братом-артиллеристом отправляется на Кавказ. Для поступления на службу не хватало документов, и в ожидании посылки их из Москвы Толстой живёт пять месяцев в Пятигорске, в русской избе, в обществе казака Епишки (прототип «Ерошки» из повести «Казаки»). Получив документы, осенью 1851 года сдаёт экзамены и становится юнкером артиллерийской бригады, расположенной в станице Старогладовской, на берегу Терека. Впоследствии жизнь среди казаков и природу Казказа Толстой красочно опишет в своих кавказских произведениях — «Хаджи-Мурат», «Казаки», «Рубка леса» и «Набег», причём в последнем, по словам Толстого, «всё, что было хорошего, всё выкинуто или изуродовано». Ему оказались близки по духу сильные духом, независимые, не знавшие крепостного рабства казаки.
Лев Толстой — прапорщик. Москва. Фотография с дагерротипа. 1854 год
17 и 18 февраля 1852 года юнкер Толстой в составе восьми батальонов, с кавалерией и артиллерией, участвует в переправе через Хулхулау, и вступает в сражение в Маюртупском лесу, на переправе через Гашень и атаке на Мичике. К счастью для России, артиллерист Толстой родился в рубашке: ядро, которое разнесло его пушку, попало в колесо. Георгиевский крест Толстой благородно уступил однополчанину, чтобы облегчить бедняге жизнь.
В мае 1852 года Лев Николаевич отправляется на Кавказские минеральные воды, чтобы вылечить ревматизм, полученный на военной службе и на охоте, к которой он в последнее время пристрастился. Толстой останавливается в Кабардинской слободе, в уютном домике с садом. После кавказской мясорубки — Пятигорск, с благоустроенным курортом, роскошными зданиями, благоухающими садами и бульварами, по которым прогуливался весь бомонд, казался раем. Возмужавший Толстой, согласно записям в дневнике, не впечатляется музыкой и увеселениям, помня о своей лечебной цели:
«Встаю в четыре утра, чтобы пойти пить воды, что продолжается до шести. В шесть беру ванну…Читаю или разговариваю за чаем с одним из наших офицеров, который живёт рядом со мной, пишу до 12-час нашего обеда… Сплю до четырёхх, играю в шахматы или читаю, снова отправляюсь к источнику…».
В 1852 году, в свободное от службы время, Толстой пишет первую часть автобиографии — «Детство».
«Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений…».
Братья Толстые. Слева направо: Сергей, Николай, Дмитрий, Лев. Москва. Дагерротип. 1854 год
В июле 1852 года Толстой отправляет рукопись повести Николаю Некрасову, редактору журнала «Современник» со словами:
«…я с нетерпением ожидаю вашего приговора. Он или поощрит меня к продолжению любимого дела, или заставит сжечь все мои рукописи».
Интересны и требования Толстого к читателю, изложенные в предисловии к «Детству»:
«Чтоб быть приняту в число моих избранных читателей, я требую очень немногого: чтобы вы были чувствительны <…> и не стыдились бы этого…».
Предисловие не было напечатано, и сентиментальный Толстой был этим очень огорчён, очевидно, считая его неотъемлемой частью произведения, а последующие правки Некрасова ещё больше его расстроили. Не оправдалась и надежда писателя на гонорар, поскольку по правилам журнала первое произведение авторов не оплачивалось. Но слава быстро утешила молодого Толстого — в редакцию стали поступать восторженные отзывы. Тургенев, Достоевский, Панаев, критики журналов «Отечественные записки», «Москвитянин» и «Пантеон» — восхищались его дебютом. Впоследствии Тургенев станет близким другом Льва Николаевича. Так, узнав, что Толстой записался в солдаты, Тургенев в 1855 году напишет другу:
«…военная карьера всё-таки не Ваша, Ваше назначение — быть литератором, художником мысли и слова. Ваше орудие — перо, — а не сабля, — а музы не только не терпят суеты — но ревнивы».
Но Толстой по-прежнему мечется по жизни и бросается в крайности. Женщины, азартные игры, балы и фехтование. Фатализм молодого Толстого при его страстной и авантюрной натуре однажды привели к материальной трагедии. В 1854 году, на одной игре в карты он так поддался азарту, что поставил всё, и… проиграл огромный родительский дом, где провёл детство и вырос.
Дом, где родился Лев Толстой, 1828 год. В 1854 году дом продан по распоряжению писателя на вывоз в село Долгое. Сломан в 1913 году
Служба в армии, по-видимому, пошли на пользу молодому повесе. Весну и половину лета 1854 года Толстой, будучи офицером Дунайской армии, проводит в Бухаресте, где пишет «Отрочество» и рассказ «Рубка леса». Сентябрь-октябрь того же года 26-летний офицер Толстой проводит в Кишинёве. Однополчане Толстого вынашивают идею создания журнала «Солдатский вестник» или «Листок» для распространения среди солдат грамоты и просвещения. Толстой писал Некрасову:
«Мы хотели основать Листок, по цене и содержанию доступный всем сословиям военного общества, который бы, избегая всякого столкновения с существующими военно-официальными журналами, служил бы только выражением духа войска».
Проект обложки неосуществлённого издания Льва Толстого, 1854 год
Идеям просвещения среди солдат не суждено было сбыться — Николай I запретил учреждение нового журнала, над которым Толстой с энтузиазмом трудился. Это заставило Толстого пересмотреть взгляды на военную службу, которые он изложил в своих Кишинёвских рассказах «Записки фейерверкера», «Дядюшка Жданов и кавалер Чернов», «Как умирают солдаты». Пребывание в Кишинёве — время планов и творческих замыслов, при этом переживаний за судьбу русской армии в Севастополе. Вскоре, 2 ноября того же 1854 года Толстого отправляют «в самую мясорубку» — осаждённый британцами, французами и турками Севастополь.
Толстой и его брат Николай перед отправлением на Кавказ, 1851 год
«Одно из двух: или война есть сумасшествие, или, ежели, люди делают это сумасшествие, то они совсем не разумные создания, как у нас почему-то принято думать».
Страшные впечатления от войны заставили молодого Толстого усомниться уже в христианских ценностях:
«Да, на бастионе и на траншее выставлены белые флаги, цветущая долина наполнена смрадными телами, прекрасное солнце спускается с прозрачного неба к синему морю, и синее море, колыхаясь, блестит на золотых лучах солнца. Тысячи людей толпятся, смотрят, говорят и улыбаются друг другу. И эти люди — христиане, исповедующие один великий закон любви и самоотвержения, глядя на то, что они сделали, не упадут с раскаянием вдруг на колени перед тем, кто, дав им жизнь, вложил в душу каждого, вместе со страхом смерти, любовь к добру и прекрасному, и со слезами радости и счастья не обнимутся, как братья? Нет! Белые тряпки спрятаны — и снова свистят орудия смерти и страданий, снова льётся честная, невинная кровь и слышатся стоны и проклятия».
Талант молодого писателя, проявленный в «огне» и «воде», был встречен «медными трубами». Его ждали восторженные отзывы критиков, даже сам император Александр II восхитился творческими способностями Толстого, в особенности, его рассказом «Севастополь в декабре месяце». За проявленную храбрость Толстой награждается пятью медалями, из которых одну ему присуждают за «Севастопольские рассказы».
Лев Толстой — поручик. Петербург. Фотография С.Л. Левицкого. 15 февраля 1856 года
В 1855 году 28-летний писатель приезжает в Петербург. Целый год он почивает на лаврах: посещает заседания кружка «Современник», участвует в литературных чтениях, спорах и разборках между писателями. Все дороги открыты перед блистающим литератором и прославленным офицером. Но всё это не прельщает правдоруба Толстого. Он пишет несколько сатирических песен на солдатский манер об ошибке русского генерала Реада во время сражения у речки Чёрной 4 (16) августа 1855 года, которое привело к поражению русской армии. Такие вольности Толстому обошлись утратой доверия со стороны ряда генералов. В ноябре 1856 года писатель навсегда оставляет военную службу и опостылевший ему кружок «Современник» и возвращается в родную «Ясную поляну».
Вновь и вновь вспоминая ужасы Севастополя, он в том же 1855 году пишет:
«Вчера разговор о божественном и вере навёл меня на великую, громадную мысль, осуществлению которой я чувствую себя способным посвятить всю свою жизнь. Мысль эта — основание новой религии, способствующей развитию человечества. Религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле».
В 1857 году он пишет своему другу и родственнице-фрейлине императорского двора Александре Толстой:
«Чтоб жить честно, надо рваться, путаться, биться, ошибаться, начинать и бросать, и опять начинать, и опять бросать, и вечно бороться и лишаться. А спокойствие — душевная подлость. От этого-то дурная сторона нашей души и желает спокойствия, не предчувствуя, что достижение его сопряжено с потерей всего, что есть в нас прекрасного, не человеческого».
Путешествия, смерть брата, педагогическая деятельность и женитьба (1856–1863)
Недолго погостив на родине, Толстой собирается в путешествие. В январе 1857 года он отправляется во Францию, посещает Париж, где волею судьбы пересекается со старым другом Тургеневым. Иван Сергеевич вспоминал:
«Действительно, Париж вовсе не приходится в лад его духовному строю; странный он человек, я таких не встречал и не совсем понимаю. Смесь поэта, кальвиниста, фанатика, барича — что-то напоминающее Руссо, но честнее Руссо — высоконравственное и в то же время несимпатическое существо».
Лев Толстой. Фотография И. Жерюзе. Брюссель. 1861 год
Толстой уловил глубокий контраст между богатством и бедностью, его оттолкнул культ Наполеона I, ужаснули показательные казни на гильотине. Посетив Италию, а также объездив всю Западную Европу, писатель путешествует по Швейцарии, останавливается в местечке под названием Люцерн. Толстой жил в гостинице «Швейцергоф», перед входом в которую невольно становится свидетелем обыденной для здешних мест сцены. Но именно эта обыденность и вывела его из колеи.
Он увидел нищего музыканта, который пел тирольские песни перед богатыми постояльцами гостиницы, англичанами. Быть может, из-за враждебного отношения к тирольцам, а может, по иной причине, они не дали ему ни одного медяка, что вызвало волну негодования Толстого. Вскоре начинается новый виток в творчестве писателя-философа — рассказ «Люцерн».
«Кто больше человек и кто больше варвар: тот ли лорд, который, увидав затасканное платье певца, с злобой убежал из-за стола, за его труды не дал ему мильонной доли своего состояния…, или маленький певец, который… ходит по горам и долам, утешая людей своим пением, которого оскорбили, чуть не вытолкали нынче и который, усталый, голодный, пристыженный, пошёл спать куда-нибудь на гниющей соломе?».
Толстой продолжает мысли о развитии цивилизации в дневнике:
«Машины, чтобы сделать что? Телеграфы, чтобы передавать что? <…>. Собранные вместе и подчинённые одной власти миллионы людей для того, чтобы делать что? Больницы, врачи, аптеки для того, чтобы продолжать жизнь, а продолжать жизнь зачем? <…> В чём цель жизни? Воспроизведение себе подобных. Зачем? Служить людям. А тем, кому мы будем служить, что делать? Служить Богу? Разве Он не может без нас сделать, что ему нужно? Если Он и велит служить себе, то только для нашего блага. Жизнь не может иметь другой цели, как благо, радость».
Неожиданно философа осеняет мысль — «надо ехать домой и открыть школу для крестьянских детей».
Вернувшись в «Ясную поляну» Толстой начинает заниматься педагогикой. Одну за другой открывает «вольные школы» для деревенских детишек — без дисциплины и наказаний. Каждый мог выбрать любимые предметы, определял нагрузку, а главное — мог учить своего учителя. Задача же учителя — всячески способствовать исканиям ученика, используя индивидуальный подход. Главный принцип методики Толстого — каждый ребёнок неповторим.
Интересно, что метод, при котором дети самостоятельно могут преподавать тот или иной предмет, был впоследствии успешно заимствован и доработан советским и российским педагогом Михаилом Щетининым и лёг в основу его школы, ставшей известной во всём мире.
Крестьянские дети у крыльца сельской школы деревни Ясная Поляна. Фотография второй половины XIX века
Лев Толстой также с любовью писал для подопечных школьное «Азбуку» из четырёх частей — она стала настольной книгой для маленьких детей, которые могли с радостью научиться писать, считать и читать — былины, истории и басни. В приложении были представлены советы педагогам. Интересно, что последней — четвёртой частью пособия — стала поэма «Кавказский пленник».
Толстой писал:
«Я старался совершенствовать себя умственно, — я учился всему, чему мог, и на что наталкивала меня жизнь; я старался совершенствовать свою волю, — составлял себе правила, которым старался следовать; совершенствовал себя физически всякими упражнениями, изощряя силу и ловкость, и всякими лишениями, приучая себя к выносливости и терпению. <…> быть лучше не перед самим собой или перед Богом, а желанием быть лучше перед другими людьми…»
Тогда же, в марте 1855 года, у Толстого рождается грандиозный замысел — «основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле». И эту великую идею Толстой пронесёт через всю жизнь.
Вскоре любимой темой писателя стала любовь и семья. С 1857 по 1860 год он открывает в себе талант семейного драматурга и «дарит» своим поклонникам такие произведения, как «Юность», «Альберт», «Три смерти», «Семейное счастье». В последнем повествование ведётся от женского лица:
«С этого дня кончился мой роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я ещё не прожила в настоящую минуту…».
На страницах романа Толстой сохраняет сентиментальность, характерную для «Детства», при этом проявляет понимание тонких «струн женской души», уже не с детской, а с женской стороны открывает для себя тему семейных ценностей, которая отныне становится ключевой в его творчестве.
В 1860 году умирает его родной брат Николай Толстой. Лев потерял аппетит к жизни, перестал работать. «Смерть Николеньки стала самым сильным впечатлением в моей жизни» — напишет впоследствии он. Ещё ребёнком брат Николай увлекал братьев своими фантазиями, играми, в которых братья под столом изображали любовно жмущихся друг к другу муравейных (моравских) братьей, волшебная «зелёная» палочка, на которой написана главная тайна о том, как сделать так, чтобы все были счастливы и любили друг друга. Умный и добрый, мягкий и деликатный — его брат олицетворял для Толстого доброту, самопожертвование и христианские добродетели.
Лев Толстой с братом Николаем. Дагерротип К.П. Мазера. Москва. 1851 год
Спустя несколько месяцев Толстой продолжил преподавать. Вторым ударом стала глупая, но закономерная ссора весной 1861 года с лучшим другом Тургеневым, в гостях у поэта Афанасия Фета. Тургенев с гордостью рассказывал Фету, как его дочь шьёт платье беднякам, на что Толстой бесцеремонно встрял, что «разряженная девушка, держащая на коленях грязные лохмотья, играет неискреннюю, театральную сцену». Тургенев очень обиделся на эти слова. Выяснение отношений чуть не привело к дуэли, и они не общались более 17 лет… Истинной же причиной ссоры стали давние и глубокие противоречия во взглядах Толстого и Тургенева на западничество, политику и семейные ценности.
1861 год — отмена крепостного права. Толстой с головой погружается в общественную деятельность — подписывает докладную 105 тульских дворян о необходимости освободить крестьян с земельным наделом. Толстого избирают мировым посредником, разрешающим споры помещиков и крестьян. Толстой добросовестно отстаивает интересы последних и портит отношения со многими помещиками. В 1862 году жандармы провели тайные обыски в его доме и школе. Когда Лев Николаевич узнал об этом, то пришёл в негодование и даже задумался об эмиграции. К счастью, этого не произошло.
Осень 1862 года станет началом новой светлой поры в жизни писателя! В селе Красном отмечали совершеннолетие очаровательной особы. Татьяна Берс, младшая сестра будущей супруги Толстого, вспоминала:
«Соня была здоровая, румяная девушка с тёмно-карими большими глазами и тёмной косой. Она имела очень живой характер с лёгким оттенком сентиментальности, которая легко переходила в грусть. Соня никогда не отдавалась полному веселью или счастью, чем баловала её юная… Она как будто не доверяла счастью, не умела его взять и всецело пользоваться им. Ей всё казалось, что сейчас что-нибудь помешает ему или что-нибудь другое должно придти, чтобы счастье было полное».
Воспитанная, целеустремлённая, в 17 лет Соня успешно сдала экзамен на звание домашней учительницы в Московском университете. Изучала историю русской литературы, философию, увлекалась литературным творчеством — писала прозу и стихи, была одарённой и по части музыки. Умелая рукодельница и трудолюбивая хозяйка. Всё в ней восхищало Льва Николаевича.
Однажды Лев Толстой прочёл повесть, написанную Софьей, в которой фигурировали два героя — молодой и красивый Смирнов и средних лет отталкивающей внешности Дублицкий. Толстой почему-то решил, что он прототип Дублицкого и изливал в дневнике переживания по этому поводу:
«Я влюблён, как не верил, чтобы можно любить… Она прелестна во всех отношениях, а я — отвратительный Дублицкий… Теперь уже я не могу остановиться. Дублицкий — пускай, но я прекрасен любовью…».
16 сентября 1862 года Лев Николаевич с ноткой самоиронии делает предложение 18-летней девушке:
«Я бы помер со смеху, если б месяц тому назад мне сказали, что можно мучаться, как я мучаюсь, и счастливо мучаюсь это время. Скажите, как честный человек, хотите ли вы быть моей женой? Только ежели от всей души, смело вы можете сказать: да, а то лучше скажите: нет, ежели в вас есть тень сомнения в себе. Ради Бога, спросите себя хорошо».
23 сентября, они справляют свадьбу и уезжают в Ясную Поляну.
Софья Берс — невеста. Лев Толстой — жених. Фотография М.Б. Тулина. Москва. 1862 год
Толстой честно даёт почитать невесте дневник, чтобы знала, с кем создаёт семью. Софья была вне себя от «подвигов» Толстого. Тогда же она прольёт первые слёзы уже в свой дневник:
«Он целует меня, а я думаю „не в первый раз ему увлекаться“. И так оскорбительно, больно станет за своё чувство, которым он не довольствуется, а которое так мне дорого, потому что оно последнее и первое. Я тоже увлекалась, но воображением, а он — женщинами, живыми, хорошенькими, с чертами характера, лица и души, которые он любил, которыми он любовался, как и мной пока любуется».
Этот удар скажется впоследствии на всей их семейной жизни. После первой брачной ночи Софья напишет в своём дневнике:
«У него играет большую роль физическая сторона любви. Это ужасно — у меня никакой, напротив».
Толстой, разумеется, почувствовал холодность с её стороны:
«Ночь, тяжёлый сон. Не она».
И всё же Софья признаётся себе:
«Люблю его ужасно — и это чувство только мной и владеет, всю меня обхватило… Всё больше его узнаю, и всё он мне милее. С каждым днём думаю, что так я ещё его никогда не любила. И всё больше. Ничего, кроме его и его интересов, для меня не существует».
Толстой также с упоением пишет:
«Неимоверное счастье. Не может быть, чтобы это кончилось жизнью… Я люблю её ещё больше. Она прелесть».
В то же время что-то терзает его:
«Она так невозможна чиста и хороша, и цельна для меня. В эти минуты я чувствую, что не владею ею, несмотря на то, что она вся отдаётся мне. …потому что не смею, не чувствую себя достойным. Я раздражён, что-то мучает меня… Ревность к тому человеку, который вполне бы стоил её!».
Семейная жизнь, литературный труд и хозяйство (1863–1870)
В Ясной Поляне Софья сразу стала жить по принципу: «Глаза боятся, руки делают». Тогда она ещё не представляла себе, какой фронт работ её ожидает — и на поле домохозяйства, и на литературном поприще. Граф же начал писать «Войну и мир»…
Каждый вечер Софья переписывала без конца переделываемые, дополняемые и исправляемые главы романа — некоторые до 25 раз! Тема смысла жизни, любви, силы духа и бессмертия души, раскрытая в необыкновенно живых и натуральных образах «Войны и мира», не говоря уже о колоссальной работе Льва Николаевича по разбору биографических архивов родственников — всё это так впечатляло молодую Софью, что она ещё больше прониклась уважением к своему мужу.
Комната под сводами в яснополянском доме, где Толстой написал первые главы романа «Война и мир»
Софья с восторгом пишет:
«Переписывание „Войны и мира“ меня очень поднимает нравственно, духовно. Как сяду переписывать, внесусь в какой-то поэтический мир, мне иногда покажется, что не твой роман так хорош, а я так умна!».
Толстой терзает себя:
«Пишу и слышу голос жены, которая говорит наверху с братом, и которую я люблю больше всего на свете! Теперь у меня постоянное чувство, как будто я украл незаслуженно и незаконно не мне предназначенное счастье! Вот она идёт, я её слышу, и так хорошо!».
И всё же полноценный мир между супругами установился, когда родились дети. Первенца назвали Сергеем, или, как с любовью его называл отец — «Сергулевич»! Затем родились Татьяна, Илья, Лев, Мария, Андрей, Михаил, Александра и Иван.
Софья Толстая с детьми Серёжей (справа) и Таней. Тула. Фотография. 1866 год
Софья вспоминала:
«Я жила с лицами из „Войны и мира“. Любила их, следила за ходом жизни каждого лица, точно они были живые. Жизнь была так полна и необыкновенно счастлива нашей обоюдной любовью, детьми, а главное — работой над столь великим, любимым мной, а потом и всем миром произведением моего мужа, что не было никаких других исканий!».
Вместе они переживали и удары судьбы — ещё четверо детей умерли, едва появившись на свет.
Вершина литературной славы и семейного счастья, вегетарианство (1870–1877)
В январе 1871 года Лев Толстой отправил Фету письмо, где признался:
«Как счастлив, что писать дребедени многословной вроде „Войны“ я больше никогда не стану».
Толстой продолжает педагогическую деятельность и работает над «Азбукой». В январе 1872 года он делится с графиней Александрой Андреевной Толстой:
«Пишу я эти последние годы азбуку и теперь печатаю <…> по этой азбуке будут учиться два поколения русских всех детей, от царских до мужицких, и первые впечатления поэтические получат из неё, и что, написав эту азбуку, мне можно будет спокойно умереть».
В том же году семья переезжает в Москву, а с осени 1872 года Толстые живут в Хамовническом доме № 15, достроенном и обставленном руками Толстого. Это доставило большую радость Софье и детям.
Он стал участником переписи населения Москвы и выбрал самый криминальный и неблагополучный район. Каждый вечер, возвращаясь в дом, он испытывал стыд, бил кулаками по столу, рыдал и кричал: «Нельзя так жить!» Многое из увиденного станет основой для его романов «Воскресенье», «Анна Каренина» и других.
Он с исступлением пишет:
«Прошёл месяц — самый мучительный в моей жизни. Переезд в Москву. — Всё устраиваются. Когда же начнут жить? Всё не для того, чтобы жить, а для того, что так люди. Несчастные! И нет жизни. — Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют. Народу больше нечего делать, как, пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное <…>».
Толстой давно интересовался загадочной Индией — её самобытной, многогранной культурой, религией, философией, жизнеспособной и духовно богатой. 9 января 1873 года он внёс в записную книжку перечень книг, которые планировал прочесть: Г. Персельвиль «Страна Вед», Д. А. Дюбуа «Описание характера, поведения и обычаев народов Индии», Джон Кэй «История прогресса в Индии», X. Т. Кэльбрук «Очерки религии и философии индусов».
К 1875 году начинается кризис. Прежде всего, семейный — положение было тяжёлое. В 1870‑х годах в раннем возрасте умерло трое детей Толстых, некоторые близкие друзья и родные Льва Николаевича. Кризис в литературном деле — в романе «Анна Каренина». Толстой не знал, что делать с героями и ради чего писать дальше. Почти год он приходил в себя. Начиналась жизнь для души. И тогда же, в 1870‑х годах Лев Николаевич переходит на вегетарианство, став со временем убеждённым последователем «ахимсы» (ненасилия).
Кризис, «Евангелие», «Исповедь», поиск веры (1877–1884)
«И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу, и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слёзы лью,
Но строк печальных не смываю».
Именно эти строки Пушкина Толстой взял эпиграфом к своим воспоминаниям, заменив «печальных» на «постыдных».
В 1881 году он пишет:
«Всё зло не оттого, что богатые забрали у бедных, это только маленькая часть причины. Причина в том, что люди — и бедные, и богатые, и средние — живут по-зверски! Каждый для себя, наступая на другого. От этого горе и бедность».
Толстой уверяет себя:
«Если я был бы один, я бы не был монахом. Я был бы юродивым, то есть не дорожил бы ничем в жизни, не делал бы никому вреда. <…>Есть люди мира, тяжёлые, без крыл. Они внизу возятся. Есть из них сильные — Наполеон, — пробивают страшные следы между людьми, делают сумятицу в людях, но всё по земле. Есть люди, равномерно отращивающие себе крылья и медленно поднимающиеся и взлетающие. Христос. Есть лёгкие люди, воскрылённые, поднимающиеся легко от тесноты и опять спускающиеся — хорошие идеалисты. Есть с большими сильными крыльями, для похоти спускающиеся в толпу и ломающие крылья. Таков я. Потом бьётся со сломанным крылом, вспорхнёт сильно и упадёт. Заживут крылья, воспарю высоко. Помоги Бог».
В 1882 году Толстой «Исповедь», в достоверности которой сомневались многие православные критики того времени, в частности, И. Концевич, считавший, что это пропагандистское произведение «толстовцев» противоречит записям в дневнике. Однако последующие годы жизни писателя, его произведения и откровения в записях лишь подтверждают написанное в «Исповеди»:
«Дурно для меня то, что дурно для других. Хорошо для меня то, что хорошо для других… Цель жизни есть добро. Средство к доброй жизни есть знание добра и зла… Мы будем добры тогда, когда все силы наши постоянно будут устремлены к этой цели».
В 1884 году Толстой исповедуется уже в дневнике:
«Очень тяжело в семье. Не могу им сочувствовать. Все их радости: экзамены, успех света, музыка, обстановка, покупки — всё это я считаю несчастьем и злом для них, и не могу этого сказать им…».
Софья в следующем году признаётся себе:
«Да, я хочу, чтобы он вернулся ко мне. Также, как он хочет, чтобы я пошла за ним. Моё — это старое, счастливое, пережитое, несомненно хорошо, светло и весело, и любовно, и дружно! Его — это новое, вечно мучащее, тянущее всех за душу, удивляющее, тяжело поражающее. В этот ужас меня не заманишь!».
И всё же она помогала ему — вместе с ним создавала столовые для голодающих и помогала в общественной работе.
Жизнь в Москве, «Так что же нам делать?», «Крейцерова соната» (1884–1891)
Писатель Куприн так описывал Толстого:
«Чрезмерность была во всём: в неутоляемой исповедальности, в самооговоре, в стремлении понять непостижимость, в самосовершенствовании, в одержимости, в непоследовательности, в поношении, в раскаянии».
Бунин отмечал:
«„Дух отрицанья, дух сомненья“, как когда-то говорили о нём, цитируя Пушкина, „разрушитель общепризнанных истин“… Для таких определений он дал столько оснований, что их и не перечислить».
Толстой всегда интересовался философией. В его библиотеке были книги Пифагора, Платона, Иоганна Гердера, Ангелуса Силезиуса, Ральфа Эмерсона, Генри Торо и многих других.
С 1884 по 1886 год Толстой работает над трактатом «Так что же нам делать». В 24 главах он описывает весь ужас московской жизни с её нищетой, развратом и бездуховностью, с горечью сравнивает её с сытой барской жизнью — в том числе и своей семьи.
Писатель Ромен Роллан, революционер по духу и пацифист по убеждениям, с которым Толстой переписывался, был в восторге от трактата:
«Он только что открыл всё страдание мира и больше не мог его выносить; он порывал со спокойствием своей семейной жизни и с гордостью, которую ему давало искусство».
Жена, старшая дочь и сыновья, напротив, не прониклись обличительным духом Толстого, писавшего:
«Деньги — это новая страшная форма рабства и так же, как и старая форма рабства, развращающая и раба и рабовладельца, но только гораздо худшая, потому что она освобождает раба и рабовладельца от их личных человеческих отношений».
В 1892 году Лев Николаевич откажется от собственности. Это решение стало последней чертой в семейных отношениях Льва Николаевича и Софьи Андреевны.
С 1877 года Толстой тщетно пытался доказать жене и детям, что собственность — величайшее зло. Софья справедливо упрекала Толстого в безответственности и равнодушии к будущему семьи.
В 1888 году Софья в тяжёлых муках рожает Ванечку, а старший сын Илья женится на прекрасной дочери бедного, но одарённого портретиста Николая Алексеевича Философова. Медовый месяц они проводят в Ясной поляне наедине, а потом переезжают в хутор Гринёвка, принадлежащий Софье Андреевне. Илья становится управляющим имения, что для него невыносимо.
Лев Толстой с родными и Михаилом Стаховичем. 1887 год
Помимо Ильи, семьями обзавелись любимая дочь Толстого Маша, Татьяна, Андрей и Михаил, а Сергей Львович успел развестись. Софья Андреевна требовала от Льва Николаевича участвовать в делах Ясной поляны и рассчитывала на материальную поддержку, но Толстой, напротив, всячески ограждал себя от любого быта.
Как философу ему была неинтересна эта «мышиная возня», и он отвечал жене словами Диогена:
«Не загораживай мне солнце».
К возмущению Софьи Андреевны его беспечное отношение к финансовым вопросам перекинулось и на некоторых старших детей — на дочь Машу.
Дочь Татьяна написала в дневнике важное замечание, которое показывает всю тяжесть положения Софьи Андреевны в то время:
«Мама мне более жалка, потому что, во-первых, она ни во что не верит — ни в своё, ни в папашино, во-вторых, она более одинока, потому что, так как она говорит и делает много неразумного, конечно, все дети на стороне папа, и она больно чувствует своё одиночество. И потом, она больше любит папа, чем он её, и рада, как девочка, всякому его ласковому слову. Главное её несчастье в том, что она так нелогична и этим даёт так много удобного материала для осуждения её».
Тем временем Толстой продолжал искать ответ на философский вопрос «так что же делать?»:
«Я понял, что человек, кроме жизни для своего личного блага, неизбежно должен служить и благу других людей; что если брать сравнения из мира животных, как это любят делать некоторые люди, защищая насилие и борьбу борьбой за существование в мире животных, то сравнение надо брать из животных общественных, как пчёлы <…> человек, не говоря уже о вложенной в него любви к ближнему, и разумом, и самой природой своей призван к служению другим людям и общей человеческой цели. <…> это естественный закон человека, тот, при котором только он может исполнять своё назначение и потому быть счастлив».
В 1890 году Толстой пишет скандально откровенную «Крейцерову сонату». Несмотря на то что повесть была подвергнута жёсткой цензуре, Толстой чувствовал колоссальную поддержку российского и мирового общественного мнения. Софья помогала мужу в переписывании и издании повести и… поняла, что образ госпожи Позднышевой списан с неё. Несмотря на обиду, Софья отправится на личную аудиенцию к императору Александру III, который всё же разрешит опубликовать повесть в 13‑м томе собрания сочинений Толстого.
В повести Толстой показывает брак, как объединение и борьбу двух эгоистов, освящённый церковью разврат, в котором жажда наслаждения превыше совместного строительства жизни и воспитания детей, животное продолжение рода вместо совместной духовной работы и настоящей любви.
На вопрос Софьи Андреевны, зачем он женился, граф с горячностью отвечал:
«Глуп был, думал тогда иначе… В браке люди сходятся только затем, чтобы друг другу мешать. Сходятся два чужих человека и на весь свой век остаются друг другу чужими. Говорят: муж и жена — параллельные линии. Вздор, это пересекающиеся — линии; как только пересеклись, так и пошли в разные стороны».
Лев Толстой с родными и знакомыми, среди которых художник Николай Ге (справа от самовара). 1888 год
«Царство божие внутри нас», гонение на духоборов, кризис в семье (1891–1898)
Толстой считал, что человек может написать что-то дельное лишь в 40–50 лет, «а до той поры в нём всё ещё бродит, и страсти командуют».
В 1894 году, в 66 лет, он раскрывает особенно актуальный вопрос, касающийся взаимоотношений в семье, актуальный для всех:
«Что мне дал брак? Ничего. А страданий бездна! Если взгляды супругов на мир и жизнь не совпадают, необходимо, чтобы тот, кто менее думал, покорился бы тому, кто думал более. Как бы я счастлив был покориться Соне, да ведь это также невозможно, как гусю влезть в своё яйцо! Надо бы ей, а она не хочет. Нет разума, нет смирения и нет любви».
Софья страдала не меньше и по-прежнему любила мужа:
«Он убивает меня очень систематично и выживает из своей личной жизни, и это невыносимо больно. Боюсь его страшно, как преступница. Боюсь того отпора, который больнее всякий побоев и слов. Молчаливого, безучастного, сурового и нелюбящего. Он не умел любить и не привык смолоду».
Лев Толстой за игрой в теннис. 1896 год
Толстой пишет:
«Мы жили вместе врозь».
Софья также изливает переживания:
«Я вдруг почувствовала, что мы по разным сторонам, то есть, что его народ не может занимать меня всю, как его, а что его не может занимать всего я, как занимает меня он. Очень просто. А если я не занимаю его, если я — кукла, если я только жена, а не человек, так я жить не могу и не хочу!».
В 1895 году умирает их любимый сын Ванечка. Толстые очень тяжело переживают утрату. Подливает масла в огонь композитор Танеев, который на протяжении нескольких лет утешал Софью музыкой. Толстой не смог простить духовной измены: в приступе ревности обрушивается он на Софью! Вспыхивает серьёзная ссора, которая, к счастью, завершилась примирением.
Иван Львович, младший сын писателя
Некоторые из записей в дневнике Толстого открыто свидетельствуют о его духовном росте в браке:
«Мы дружны. Последний раздор оставил маленькие следы, незаметные. Или, может быть, время. Каждый такой раздор, как ни ничтожен, есть надрез любви. Минутное чувство увлечения, досады, самолюбия, гордости — пройдут. А хоть маленький надрез останется навсегда, и в лучшем, что есть на свете — в любви».
После смерти Ванечки к Софье возвращается старое расстройство — «истерия» (так ранее называли ряд психических расстройств, сейчас термин считается устаревшим — Прим. ред). Толстой приглашает в дом известного специалиста Россолимо, который лишь разводит руками и говорит:
«Теперь ничего сделать нельзя. Только Лев Николаевич не выдержит. Вам предстоит ещё много борьбы с ней. Не выдержит…».
Лев Толстой в кругу семьи. Фото «Шерер, Набгольц и Кº». 1892 год
«Воскресение», отлучение, обращение к военным, духовенству и политическим лидерам (1898–1910)
В 1899 году выходит последний роман писателя — «Воскресенье». Толстого упрекают в гордыне, сектантстве, святотатстве. Этот роман окончательно вывел из себя священнослужителей, что послужило одним из поводов к появлению постановления Святейшего синода о его отлучении.
Из статьи Иоанна Кронштадского:
«Толстой мечтает о себе, как о совершенном человеке, или сверхчеловеке, как мечтал известный сумасшедший Ницше, между тем, что в людях высоко — то есть мерзость перед Богом! Он никого не любил кроме себя. Он проповедовал христианскую любовь не из любви к людям, а из любви к себе, к своей славе».
Обозреватель «Российской газеты» Павел Басинский, автор исследования «Лев Толстой: бегство из рая» писал:
«Нашли кого отлучать! Толстого! Чуть ли не единственного верующего человека среди всей пишущей братии! Среди корреспондентов в Астапове не было ни одного „отлучённого“. Толстой неудобен — таким он был при жизни и таков он сейчас. Ему было стыдно пользоваться собственностью в стране, где столько нищеты и голода. А сейчас повсеместно идут войны за собственность, за землю, за квадратные метры, за большие деньги. Толстовская проповедь нестяжания в нынешнем мире звучит куда радикальнее, чем его неканоническое богословие».
Лев Толстой рядом со своим скульптурным изображением работы Ильи Репина. 1891 год
И всё же записи Толстого говорят о том, что путь к «Воскресению», к этой великой философии преображения человеческой души начинался у него ещё в молодые годы:
«Ребёнком я верил горячо, сентиментально и необдуманно. Потом лет с 14 стал думать о жизни вообще, и наткнулся на религию, которая не подходила к моей теории. И, разумеется, счёл за заслугу разрушить её. Без неё мне было спокойно жить лет десять. Потом пришло время, что всё стало открыто. Тайны жизни больше не было, но сама жизнь стала терять свой смысл. Я был одинок и несчастлив, живя на Кавказе. Это было и мучительное, и хорошее время. И всё, что я нашёл тогда, навсегда останется моим убеждением. Я нашёл, что есть бессмертие, что есть любовь, что жить надо для другого для того, чтобы быть счастливым вечно. Эти открытия удивили меня сходством с христианской религией. Я стал искать их в Евангелии, а нашёл мало. Искал всеми силами души, и плакал, и мучался, и ничего не желал, кроме истины».
Однажды Толстой в сотый раз открыл Евангелие и при свечах увидел слова, которые читал много раз:
«Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку».
Непротивление злу насилием — этот принцип и лёг в основу его Учения. Так началась борьба Толстого с идеологией насилия. Уже на закате жизни Льва Николаевича ему напишет великий индийский политический деятель Махатма Ганди:
«Мне выпало счастье изучать Ваши писания, произведшие глубокое впечатление на моё мировоззрение».
В 1907 году Толстой напишет в письме к Премананду Бхарати:
«Метафизическая религиозная идея Кришны — вечная и универсальная основа всех истинных философских систем и всех религий».
В 1909 году, когда один из посетителей Ясной Поляны восторженно поблагодарит Толстого за создание «Войны и мира» и «Анны Карениной», писатель ответит:
«Это всё равно, что к Эдисону кто-нибудь пришёл и сказал бы: „Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку“. Я приписываю значение совсем другим своим книгам».
Какие же это могут быть книги? Вероятнее всего, Толстой имел в виду «Исповедь», «Воскресение», «О переписи в Москве», «Так что же нам делать?», «Смерть Ивана Ильича», а также сборники «Мысли мудрых людей на каждый день» и «Для души», трактат «В чём моя вера?» и статью о вегетарианстве «Первая ступень» и другие книги, куда он включил немало изречений из Пуран, Упанишад, Бхагавадгиты, Махабхараты, «Законов Ману».
Толстой хорошо знал историю церкви, видел богатство храмов, а рядом — умирающий с голоду простой народ. В 1908 году, в книге «Время пришло», он напишет:
«Государственное устройство — есть не что иное, как такое сцепление людей, при котором люди, сами не зная этого, мучают, губят себя, губят свои души, считая дурное хорошим и хорошее дурным. Но что же такое это — государство? <…> Враг этот — то государственное устройство, при котором вы сами мучаете, грабите себя, всех себя, в пользу малой части развращённых людей, пользующихся этим грабежом».
Лев Толстой за работой в кабинете московского дома. 1898 год
Махатма Ганди писал о Толстом:
«Лев Толстой — самый честный человек своего времени, который никогда не пытался скрыть правду, приукрасить её, не страшась ни духовной, ни светской власти, подкрепляя свою проповедь делами и идя на любые жертвы ради истины».
В начале сентября 1901 года семья Толстых поселилась в Крыму на даче графини Паниной. 73-летний Лев Николаевич тут же пошёл на поправку.
Лев Толстой с дочерью Александрой Львовной. Мисхор (близ Ялты). Фотография Софьи Толстой. Сентябрь 1901 года
Толстой писал:
«Всё тяжелее и тяжелее мне становятся разговоры. И как хорошо одному! Удивительное дело, только теперь, на девятом десятке начинаю немного понимать смысл и значение жизни — исполнения не для себя — своей личной жизни и, главное, не для людей исполнения воли Бога — Любви, и в первый раз нынче, в первый день Нового 09 года почувствовал свободу, могущество, радость этого исполнения. Помоги мне быть в Тебе, с Тобою, Тобою».
В последнем письме Софье Толстой пишет:
«Отъезд мой огорчит тебя. Прости меня и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение моё в доме стало невыносимым… Делаю то, что обыкновенно делают старики в моём возрасте — уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни…»
Софья вспоминает:
«Когда я узнала, что он уходит навсегда, то поняла, что без него не будет мне жизни никакой и решила покончить со своими страданиями, бросившись в пруд. Но меня спасли».
Начались новые жестокие страдания для Софьи. Вокруг Льва Николаевича неизвестные люди. Жену, прожившую с писателем 48 лет, не пускали к мужу.
«Никто ни разу не сказал, что я приехала, хотя я всех умоляла об этом! Кто был так жесток, сказать трудно. Все боялись ускорить смерть, взволновав больного. Это было мнение докторов. Но кто знает, может быть, наше свидание и мой привычный уход за ним и оживили бы его…».
Знала ли Софья Андреевна, что, когда сама была на грани жизни, суровый фаталист Толстой сказал докторам, спросившим его о согласии на операцию:
«Приблизилась великая и торжественная минута смерти, которая на меня действует умилительно. И надо подчиниться воле Божией. Я против вмешательства, которое нарушает величие и торжественность акта. Все мы должны умереть не сегодня, завтра, через пять лет. И я устраняюсь: я ни „за“, ни „против“».
К счастью, операция тогда состоялась и прошла успешно.
За час до смерти Софью Андреевну всё же пустили к Толстому. Она вошла в комнату, припала к груди любимого мужа и стала просить у него прощения. Вздохом он дал понять, что простил её.
Действительно ли она любила его больше, чем он её? Сложно однозначно ответить на этот вопрос, но осенью 1896 года Лев Николаевич писал своей жене:
«Как мне тебя жалко, не могу сказать. В тебе много силы, не только физической, но и нравственной. Только недостаёт чего-то небольшого и самого важного, которое всё-таки придёт, я уверен. Мне только грустно будет на том свете, когда это придёт после моей смерти. Я бы уступил всю свою славу лишь за то, чтобы ты при моей жизни совпала со мною душой так, как ты совпадаешь после моей смерти».
А уже в 1915 году, после смерти мужа, Софья в книге «Моя жизнь» подтвердит важную истину о его любви:
«Он ждал от меня, бедный, милый муж мой, того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и некуда. Я не сумела бы разделить его духовную жизнь на словах, а провести её в жизнь, сломить её, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно».
И спустя три года после этого откровения Софьи… они встретятся вновь.
Лев Толстой и Софья Толстая в кабинете. 1902 год
Александр Терещенко
https://vatnikstan.ru/history/lev-tolstoy-1/
https://vatnikstan.ru/history/lev-tolstoy-2/
https://vatnikstan.ru/history/lev-tolstoy-3/
Свежие комментарии