Николай Пирогов - зачем врачу глядеть в зеркало

В один прекрасный день между супругами состоялся разговор, незначительный на первый взгляд, но приведший к важнейшим последствиям для медицины. «Коленька, погляди, у тебя все рукава в запёкшейся крови! Пора сменить сюртук и рубашку, друг мой», — сказала Александра Антоновна.

«Ангел мой, недосуг мне думать о мелочах», — как обычно, отбивался Пирогов. Но жена настаивала, и Николай Иванович нехотя подчинился. Заодно уж намылил руки и вычистил щёточкой грязь из-под ногтей. Тут его позвали — снова привезли тяжёлого больного. Операция прошла прекрасно, а рана на этот раз затянулась фантастически быстро. И Пирогов задумался: может, это как-то связано с чистотой рук?Из 5400 ампутаций в осажденном Севастополе 5000 было сделано лично Пироговым. Палатка, где он оперировал, стояла всего в пяти минутах ходьбы от линии обороны. Однажды туда попала бомба и разнесла в клочья пять человек — Николая Ивановича среди них, к счастью, не оказалось.
Неразбериха и воровство в городе творились невообразимые! Раненые лежали прямо на улицах, хватая за ноги фельдшеров и умоляя помочь. Недоставало врачей, коек в госпиталях, лекарств, еды, воды… А интенданты проигрывали друг другу в картишки вагоны казенного имущества.
Утром после очередной бессонной ночи в операционной Пирогов лично обходил цейхгаузы в поисках запрятанных одеял, взвешивал тюки с тёплой одеждой, закрывал на замок котлы, в которых варился суп для больных…
Со временем он сумел наладить среди этого бедлама некое подобие порядка. В здании севастопольского Дворянского собрания учредил первый за всю историю военной медицины перевязочный пункт. Узорный паркет быстро покрылся коркой запекшейся крови, а в кресле у ломберного стола, бывало, дремал сам Пирогов. Больше трёх-четырех часов в сутки на отдых выкроить не удавалось. И тут из Петербурга пришла депеша: в распоряжение доктора Пирогова направлено 120 сестёр милосердия, набранных великой княгиней Еленой Павловной.
Разговор об ордене милосердных сестёр, задача которых — по-христиански утешать страждущих, великая княгиня завела с Пироговым ещё годом раньше. Но он ясно дал понять, что заниматься такими пустяками не намерен. И теперь, узнав, что утешительницы уже в пути, Николай Иванович сверкнул глазами:
«Для виду я их здесь держать не стану. Решились ехать на войну — будут пристроены к настоящему делу».Сёстры милосердия первого набора — Крестовоздвиженской общины, 1855 г, Севастополь

Екатерина Бакунина, дочь сенатора, сестра писателя Екатерина Грибоедова, баронесса Екатерина Будберг, блиставшая на столичных балах, и десятки менее именитых дам — чиновничьих вдов, дочерей и сестер…
Они отправлялись в путь из Михайловского дворца (вотчины Елены Павловны), в петербургских храмах за их здравие отслужили молебны. В Москве милосердных сестёр толпа вынесла из поезда на руках. Тульское купечество закатило им роскошный ужин. В Белгороде в их честь устроили иллюминацию. В Харькове на благотворительном вечере все 120 пар «милосердных» ручек были перецелованы лично генерал-губернатором. У Перекопа сносная дорога кончилась, и дамам пришлось пересесть из экипажей на волов и верблюдов. В Севастополе же их встретил орудийный грохот и нелюбезный, измождённый доктор Пирогов:
«Добрый вечер, сударыни. Сейчас отправляйтесь спать, а завтра в 8 утра извольте на дежурство».
Николай Иванович разделил их на перевязочных сестёр, аптекарш и хозяек, доверил контроль над провиантом, медикаментами, тёплыми одеялами. Сёстры милосердия под его руководством превратились в незаменимых помощниц, а особо толковых он даже брал ассистировать при операциях.
«Если бы не женщины медицинских отрядов, так больные бы вместо сытного супа ели помои, лежали бы в грязи, — писал Николай Иванович жене.
— Истинные сёстры милосердия! Они в одном госпитале совершили героический поступок — застрелили аптекаря-вора. Одним мошенником на свете стало меньше!»Пирогов применяет эфирный наркоз (кадр из фильма «Пирогов»)
Устав бороться своими силами, Пирогов отправился в Петербург добиваться коренных перемен в организации военной медицинской службы.
Несколькими годами раньше он на собственном горьком опыте убедился, что такие поездки могут обернуться бедой. Тогда шла другая война — Кавказская. И Пирогов тоже оперировал в полевом госпитале, спас добрую сотню раненых, а главное: опробовал английскую новинку — эфирный наркоз в полевых условиях. Он первый решился на это. И результат оказался потрясающим. Прежде-то какое обезболивание получали раненые? Ну стакан спирта, ну оглушающий удар поленом по голове от санитара (а то, бывало, что и кулаком в нос). От болевого шока умирали не меньше, чем от ран. Другое дело — эфирный наркоз. То, что на войне он применим, казалось Пирогову новостью важнейшей, и он лично помчался в Петербург, чтобы убедить военное ведомство как можно быстрее заказать у англичан побольше эфирных аппаратов.
Вот только из приемной военного министра Пирогов вышел, шатаясь от обиды и унижения. Он едва принялся объяснять устройство эфирного аппарата, как раздался гневный окрик:
«Что вы себе позволяете, милостивый государь! Почему явились ко мне в таком виде?»
Он и правда смотрелся неуместно на сияющем паркете в своих ботах на собачьем меху и поношенном сюртуке. Переодеться с дороги перед приёмом у министра Пирогов не догадался…
На другой день в «Северной пчеле» Фаддей Булгарин принялся за Пирогова с тем же пылом, с каким несколькими годами ранее травил Пушкина. Мол, в попытках доказать публике свою гениальность господин врач не брезгует и откровенным нарушением приличий. А между тем сама гениальность эта сомнительна. Вот теперь Пирогов, дескать, кричит о своих опытах с эфирным наркозом, а между тем истинный русский первопроходец в этой области — выдающийся врач Фёдор Иванович Иноземцев.
Кроме всего прочего, в статье в адрес Николая Ивановича было употреблено выражение «проворный резака». В общем, Пирогов читал и хватался за сердце: неужели весь этот поток грязи только из-за того, что он, торопясь убедить военное ведомство как можно быстрее заказать у англичан побольше эфирных аппаратов, забыл переодеться с дороги?
На этот раз такой ошибки Пирогов не допустил и приготовил подобающую одежду для всех случаев. Вот только он уже до того утомил своими рапортами «сильных мира», что его и принимать нигде не хотели. Отказал в аудиенции и император, обозвав Пирогова живодёром. Толку из поездки снова не вышло…Лев Николаевич Толстой времён обороны Севастополя
Тем временем Севастополь пал. Николай Иванович ещё успел наладить госпиталь в Симферополе, познакомиться на перевязочном пункте с поручиком Львом Николаевичем Толстым (начинающим писателем) и нажить новую тучу влиятельных врагов. Его даже попытались обвинить в сумасшествии. («В самом деле, кто ж, как не безумец, станет отказываться от мзды из одних только соображений чести и человеколюбия?» — горько сетовал Пирогов.) А в июле 1856 года, когда Николай Иванович, вспылив, послал главнокомандующему прошение об отставке, его немедля уволили из армии, а заодно и из Академии наук, без уговоров и переубеждений. Пирогов был ошарашен, раздавлен, убит!

Низкая профессия
А ведь когда-то он пошёл в медики по нужде… Просто старший брат Пётр, подавшись в гусары, стал просаживать в карты не только своё, но и отцовское жалованье. Потом и того хуже: сослуживец отца пропал без вести на Кавказе с казёнными тридцатью тысячами. По документам деньги эти числились на майоре Пирогове, вот с него и взыскали недостачу. С молотка ушло всё: дом, мебель, посуда. 14-летнего Николая пришлось взять из гимназии. О военной карьере, к которой по семейной традиции готовили младшего сына, можно было забыть. Хорошо ещё друг семьи доктор Мухин поспособствовал устройству на медицинский факультет — в обход правила брать в университет только с 16 лет.
Отец плакал перед иконами:
«Я дурно обошёлся со своим мальчиком. Разве он, дворянский сын, рождён для столь низкого поприща?»
…Шёл 1824 год, и сословные границы блюлись строго: заниматься медициной для дворянина не годилось, так же как не годилось торговать в лавке или шить одежду. Но Пироговы были разорены, и выбора не оставалось. А через год отец умер, и вся надежда теперь была на будущую карьеру Николеньки…
…Даже в жарко натопленном лекционном зале студент Пирогов кутался в шинель.
«Вам не жарко?» — удивлялись профессора.
«Не беспокойтесь. Меня немного лихорадит, простыл, должно быть», — отвечал Николай. Он боялся, как бы не разглядели, что студенческая форменная куртка на нём не настоящая — её сшила мать из старого отцовского фрака, а красный бархатный воротничок выкроила из портьеры. Тощий, маленький, взъерошенный, Пирогов был похож на воробышка среди дюжих взрослых студентов… К счастью, медицинская наука ему нравилась и давалась легко, так что профессор Чернышёв, преподававший анатомию, говаривал:
«Этот дурно одетый воробышек ещё скажет своё слово в медицине»…
Лет через двадцать, когда профессор Чернышёв, уже весьма пожилой человек, сломал ногу, Пирогов самолично накладывал ему гипсовую повязку — своё недавнее изобретение.
Николай Иванович подсмотрел идею в одной скульптурной мастерской. Он ходил туда лечить маленькую дочь скульптора, а закончив, полюбопытствовал, как творится искусство. Увидел, как гипс заливается в форму, как мгновенно застывает, сделал даже несколько замечаний по анатомии, чтоб скульптура получилась более реалистичной…
И только по дороге домой хлопнул себя по лбу: главное-то он чуть не проглядел! Ведь вымоченные в гипсе куски холста куда лучше зафиксируют сломанную конечность, чем лубок или деревянные доски, использовавшиеся до сих пор…
А вот с эфирным наркозом он в некотором роде опоздал. Это Булгарин верно подметил — первым в России этот новаторский вид анестезии применил Фёдор Иноземцев, на неделю раньше Пирогова. Но — в клинике, что совсем не то же самое по сравнению с полевым госпиталем. А вот в полевых условиях первый — Пирогов, и не только в России, а вообще, в мире.Пирогов сидит второй слева в компании коллег

Любовь в прозекторской
Они с Иноземцевым были однокашниками по университету, и затем оба были отобраны — в числе двадцати лучших выпускников — чтобы ехать совершенствовать знания в Дерпт. Тамошнюю «студенческую келью» они делили на двоих.
«Твоя одержимость медициной сильно вредит тебе, Николай, — говаривал Иноземцев.
— Врач не может позволить себе не думать ни о чём, кроме медицины. В частности, не может позволить себе неряшества. Он должен уметь не только оперировать, но и нравиться: начальству, пациентам, женщинам! А ты вот посмотри на себя: волоса нечёсаны, сюртук пообтрепался, манжеты вечно в запёкшейся крови. А смени-ка ты рубашку, братец, и поедем вечером с нашими жечь костры. Пиво, жаркое на вертеле, сельские красавицы… Бурши мы с тобой или нет?»
Николай в ответ лишь рассеянно улыбался. Не объяснять же, что на новое платье нет денег, да и, право, крутиться перед зеркалом времени жалко! Что же касается селянок, то они ему даром не нужны — у Николая есть о ком вздыхать: в Москве его ждет Натали Лукутина, дочь крестного…Фёдор Иноземцев
Пять лет в Дерпте он видел Натали во сне. Днём, правда, думать о любви было решительно некогда. Николай с упоением осваивал хирургию, сутками пропадал в прозекторской, набивая руку на трупах. Его первой настоящей операцией стала пластическая — Пирогов сделал нос безносому цирюльнику, вырезав необходимый кусочек кожи со лба. В благодарность цирюльник подарил врачу свой лучший манекен из папье-маше (лет через десять Николай отрежет этому манекену нос, пришьёт на лоб кусок галоши и будет использовать всё это в качестве учебного пособия, показывая студентам, как делать именно такую операцию).
И вот Николай, наконец, приехал из своей Германии на побывку в Москву. Первым делом – к Натали! Кое-как завил сестринскими щипцами свои редкие волосы (он рано начал лысеть) и пошлепал пешком на Земляной вал, к Лукутиным. Встреча с Натали вышла ужасной. Только Пирогов заговорит о чём-нибудь увлекательном и важном, как она круглит глазки:
«Николя, довольно о трупах! Ей-богу, страшно и противно».
А потом ещё:
«Вы и вправду режете овец? И как вам не жаль бедняжек?»
Не то, не та — с тоской думал Николай.
Через месяц он снова был далеко от Москвы. На этот раз в Берлине, на стажировке в больнице «Шарите». Там и встретил новую любовь. Фройляйн Фогельзанг, акушерка, пожелавшая изучить анатомию. Жилистая, крепкая, с обезьяньим лицом, она дни напролёт проводила в больничной покойницкой, не снимая клеёнчатого фартука и нарукавников.
«Двое чудаков! — говорили про них.
— Она ведь к тому же много старше его, не правда ли?»
Пирогов как-то не замечал этих разговоров. А и заметил бы, не расстроился. Из русских стажеров в Германии он был явно сильнейшим, его диссертация по перевязке брюшной аорты принята на ура, он честен, бескорыстен, предан своему делу. Казалось бы, что ж вам ещё? Николай всерьёз рассчитывал получить в Москве кафедру хирургии (место как раз освободилось), и ему уже намекнули, что дело это решённое.
С великим сожалением распрощался он с фройляйн Фогельзанг, погрузил свои пожитки в дилижанс. И только приехав в Москву, Николай узнал, что кафедру отдали Иноземцеву. Больше всего Пирогова расстроило, что рухнула надежда облегчить положение матери и сестёр…
Ну, конечно, талант пробил себе дорогу, и довольно быстро. Пирогов обзавёлся широчайшей практикой и несколькими изобретениями в активе. Пришла и первая известность за границей. Рассказывали анекдот, как, гуляя по Парижу, он увидел афишу:
«Лекция профессора Нелатона об удалении зоба по методу Пирогова».
Решил сходить. Француз продемонстрировал операцию на трупе и спросил:
«Кто решился бы сделать подобное с живым человеком?»
Николай Иванович крикнул:
«Я!»
«Не позорьтесь, месье, — рассердился лектор.
— Это может сделать только сам Пирогов!»Вера в Пирогова была такая, что однажды к нему привезли человека вовсе без головы (бедняга попал под поезд) и долго не верили, что медицина здесь бессильна. У его дверей вечно выстраивалась очередь. А он ещё, бывало, обходил паперти петербургских храмов, выискивая среди калек «интересные случаи». Каких только операций не делал Николай Иванович: на ногах, на руках, на внутренних органах, на глазах… Естественно, и без профессорской кафедры он не остался, ему дали даже две: в Петербурге, и в Дерпте.
Случались у Пирогова и неудачи. А неудача хирурга известно чем оборачивается для пациента…
Так вышло и с мастеровым Степаном Егоровым, мучившимся опухолью на ноге — редким заболеванием артерии. Пирогов недавно придумал, как делать такие операции, но испытать успел только на овцах. Восемь овец выжили, а две сдохли ровно через три недели. Словом, риск был велик, но Пирогов всё же решил оперировать…
На 21-й послеоперационный день пациент умер. А ведь мог бы прожить со своей опухолью ещё год, а то и два… После Николай Иванович усовершенствовал метод и успешно провёл десятки таких операций. Но Степана Егорова забыть не мог. Бывало, он даже разочаровывался в медицине, а однажды решил было совсем бросить её к черту. Это случилось, когда Пирогов не спас свою жену…

О методах поиска идеальной женщины

«Екатерина Дмитриевна, вы же невеста, к чему это чёрное платье? Ведь дурная примета», — предупреждали барышню Березину, когда она только готовилась стать женой Пирогова. Она в ответ беспечно смеялась:
«Мне к лицу чёрное!»
Николай вторил ей:
«Нет разницы, как одеваться, это всё предрассудки».
Катенька Березина была не первой барышней, к которой он сватался. Просто Пирогову исполнилось тридцать, и он решил дальше с женитьбой не тянуть. Вот и написал своему бывшему дерптскому профессору Мойеру, у которого подрастала дочь. Её мать, Мария Андреевна, в девичестве Протасова, приходилась племянницей Жуковскому (одно время поэт даже пылал к ней запретной страстью). Узнав о том, что Пирогов просит руки внучатой племянницы, Василий Андреевич стал слать Мойерам панические письма:
«Да что это вы ещё пишете мне о Пирогове? Надеюсь, что шутка. Он, может быть, и прекрасный человек, и искусный оператор, но как жених он противен».
Николаю отказали.
А вскоре он встретил свою невесту. Миловидная, пышущая здоровьем.
«Для врача, уставшего от вида людских страданий, цветущий вид в женской красоте превыше всего», — считал Николай. Барышня была очень юной, но успела хлебнуть горя. О её родителях в своё время говорили во всех гостиных — гусарский ротмистр Дмитрий Березин тайком увёз юную графиню Екатерину Татищеву и обвенчался с ней в деревенской церкви. Правда, со временем идиллия разладилась: просадив в карты имение и 6000 крепостных, ротмистр покинул молодую жену и исчез в неизвестном направлении, она же осталась в нищенской квартирке на Васильевском острове и частенько поколачивала единственную дочь, отчего-то считая её причиной всех несчастий…
Пирогова Катя сочла за избавителя.
Обвенчавшись, он принялся за её образование. Так уж Пирогов понимал свою задачу сделать жену счастливой! А чтобы Екатерина Дмитриевна не отвлекалась от изучения основ медицины, и без того дававшихся с трудом, он запретил ей видеться с подругами, читать романы и разъезжать по балам, званым обедам или благотворительным вечерам. Жена должна была целыми днями читать и конспектировать научные журналы. Даже с матерью и сестрами Пирогова, жившими в одном с ними доме, Катенька виделась лишь изредка. Когда же она родила сына, жизнь сделалась и вовсе затворнической. Николай Иванович не позволял взять ни кормилицу, ни няню. Он оказался настоящим семейным тираном, и многие потом говорили, что Пирогов уморил жену. Хотя в том, что Екатерина Дмитриевна скончалась, рожая второго сына, его вины быть не могло. Подобные внутренние кровотечения не умел тогда останавливать никто. Пирогов попытался было оперировать, но Катенька умерла прямо на хирургическом столе…Пирогов с сыновьями
Пирогов с горя полгода не прикасался к скальпелю, потом стал потихоньку отходить, вернулся к медицине, а ещё через три года снова надумал жениться. Ведь подрастали двое сыновей, да и он сам нуждался в женской опеке. И снова Николай Иванович принялся делать предложения. Дважды неудачно: одна барышня ответила, что вовсе не желает замуж, другую он в последний момент отверг сам, заметив, что она слишком увлекается балами. И тогда Пирогов решил пойти другим путем. Сел вечером за стол, взял перо, бумагу и стал записывать свои мысли о будущей спутнице жизни. Мол, жена должна быть не светской пустышкой, а помощницей мужу во всех его делах, и для этого развивать и ум, и характер. Закончил, когда рассвело.

Александра Бистром с детьми Пирогова и своим младшим братом
Когда он зачитывал своё сочинение в светской гостиной давней приятельницы, генеральши Козен, дамы возмущенно фыркали. Но нашлась барышня, которая всей душой посочувствовала автору и даже прослезилась. Племянница генеральши, 25-летняя баронесса Александра Антоновна Бистром. Позже Пирогов признавался, что на том вечере даже как следует не разглядел её лица, поскольку сидел от неё несколько наискосок. На следующий день он написал генеральше Козен, что просит руки Александры.
«Если да, то пусть та, которую я вчера у Вас видел и которую избираю моим судьею, проведёт пером черту под тремя последними словами».
Три последних слова были:
«Да, я готова».
Баронесса Бистром подчеркнула их.
«И мы пошли, рука в руке, и говорили целый вечер без волнения, ясно, чисто об участи моих детей, их воспитании, решении для них вопросов жизни. И сходство чувств пожатием руки обозначалось. Вот вам моя поэма. Судите, как хотите, но кто же может это быть, как не она?» — вдохновился на стихи сорокалетний доктор. На рабочем столе он теперь держал гипсовый слепок с руки Александры Антоновны и её дагеротипный портрет. Это был уже второй дагеротип, подаренный ему невестой: первый Пирогов уничтожил, поскольку баронесса была на нём в черном платье. А доктор после смерти первой супруги стал опаслив на приметы…Обвенчались в июне 1850-го, всего через четыре месяца после первой встречи. Медовый месяц решено было провести в деревне. Вот только Николай Иванович там быстро заскучал и велел молодой супруге побродить по окрестностям в поисках больных и увечных. Со временем он обучил Александру Антоновну вести первичный приём пациентов. Ещё она составляла его расписание, воспитывала его сыновей, вела финансовые дела. И, кроме прочего, следила за тем, чтобы муж был во всякое время прилично одет. Что однажды и привело к диалогу, приведённому в самом начале, и как результат — сенсационному открытию: чистота рук хирурга имеет значение.
Кадр из фильма «Пирогов»
С тех пор Николай Иванович вслед за Иноземцевым принялся твердить:
«Врач не может позволить себе неряшества» — и частенько крутился перед зеркалом, оглядывая костюм: не запачкан ли? С легкой руки Пирогова стерильность вошла в хирургический обиход по всей Европе. И через четыре года, когда разразилась Крымская война, уже по обе стороны фронта в операционных кипятили воду, протирали спиртом руки и скальпели. Заодно уж была упразднена прежде весьма распространенная практика снимать использованную корпию с умерших и перевязывать ею новоприбывших раненых. А ведь до открытий Луи Пастера в области инфекционных заболеваний оставался ещё добрый десяток лет…

Разочарование

Он, впрочем, придумал для себя новое поприще — педагогику. Друзья помогли Николаю Ивановичу добыть пост попечителя сначала Одесского, а потом и Киевского учебного округа. Всего через 3 месяца неугомонный Пирогов послал в Петербург докладную записку о вопиющем положении дел в учебных заведениях. Он предлагал отменить розги, принимать в университеты всех, включая евреев и поляков… Словом, снова повёл себя навязчиво и бестактно и только нажил новых врагов. Рассказывают, что на вопрос генерал-губернаторши Киева, как воспитать сына достойным княжеского титула, Пирогов, будто совсем ополоумев, ответил, что в деле воспитания все дети равны.
В общем, через четыре года его с почётом отправили на пенсию, и в Киеве стало тихо. Николай Иванович же, вконец разобиженный, уединился в своем имении в Вишне (теперь это окраина Винницы). Имение было заранее приобретено Александрой Антоновной, предчувствовавшей, чем кончится эта «война с ветряными мельницами». В Вишне Пирогов открыл маленькую больницу и вволю принимал там всех желающих. А таковые съезжались к нему со всей России. При этом Николай Иванович думал, что принимает бесплатно, а когда случайно узнал, что жена за его спиной берет с пациентов приличные гонорары, совсем стушевался. И никакие доводы о детях, которых надобно кормить, о хозяйственных нуждах, об астрономических тратах на лекарства на него не действовали. Его жена, и вдруг такое? Всё, Пирогов разочаровался в человечестве. Это не привело к разрыву или даже к крупной ссоре с женой. Нет, супруги по-прежнему остались очень близки. Это привело к духовному кризису Пирогова…Александра Антоновна
Он ещё съездил за границу руководить занятиями русских студентов, спас от ампутации ногу Джузеппе Гарибальди и даже возглавил госпиталь на Балканах, на Русско-Турецкой войне 1877 года. Но, по воспоминаниям очевидцев, это был уже не тот Пирогов. Теперь он не лез ни с кем в драку, берёг себя и только и мечтал, как бы скорее оказаться в Вишне. Сергей Петрович Боткин, успевший хорошо узнать Пирогова по Крымской войне и встретивший словно совсем другого человека на Русско-Турецкой, записал:
«Пирогов, очевидно, решился всё хвалить, говоря, что война — такое бедствие, которое ничем не поправляется, а что сделано, то прекрасно».
Никто не понимал, что с Пироговым. Он и физически сильно сдал: сутулился, пришепётывал, из-за катаракты плохо видел…
В 1880-м, когда приближалось 70-летие Николая Ивановича, к нему в имение приехал любимый ученик — Склифосовский. И уговорил ехать праздновать в Москву. Чествования Пирогова вышли пышными и торжественными. Был и приличествующий случаю ужин, и фейерверк. Ученики добрый час носили великого учителя в кресле по университету. А он выглядел измождённым и рассеянным и всё жаловался на язвочку во рту. В тот вечер Николай Иванович записал в дневнике:
«Ни Склифосовский, ни Валь, ни Грубе, ни Бильрот не узнали у меня ползучую раковую язву. Иначе первые трое не советовали бы операции, а последний не признал бы болезнь за пустяковую».
Беда в том, что вырезать подобную опухоль сумел бы единственный хирург в мире — сам Пирогов.Склифосовский у Пирогова в Вишне
Через год он умер. Последние месяцы Николай Иванович как одержимый разрабатывал метод бальзамирования и завещал провести эксперимент над собственным телом. Александра Антоновна согласилась: «Видеть черты супруга нетленными — что ж я ещё могу желать…»
И даже Верховный синод Русской православной церкви, приняв во внимание заслуги Пирогова, дал согласие. Дело поручили ученику Николая Ивановича доктору Выводцеву — тому самому, чье имя теперь носит раствор для бальзамирования, которым мумифицировали тело Ленина. В Вишне возвели усыпальницу, затем пристроили часовню, а после и храм. Никакой специальной аппаратуры, поддерживающей температуру в первом русском мавзолее, нет до сих пор, но тело Пирогова по-прежнему нетленно. Его последний эксперимент удался, так же как многие и многие другие.

P. S. Фёдор Иванович Иноземцев долгие годы руководил медицинским факультетом Московского университета и поставил обучение там на высочайший европейский уровень. Он по праву гордился своими студентами, среди которых были и Сеченов с Боткиным, но собственной научной школы не создал и выдающихся медицинских достижений, кроме первого в России эксперимента с эфирным наркозом, за ним не числится. В конце жизни Фёдор Иванович говорил, что соперничество с Пироговым, начавшееся со студенческих лет, полностью проиграно.