VATNIKSTAN начинает публиковать серию статей историка Александра Трускова о том образе, который сложился у последнего императора Российской империи Николая II в массовом сознании накануне и в период Первой мировой войны.
Образ последнего русского царя Николая II является одной из самых сложных тем современной историографии. Восприятие последнего монарха из рода Романовых осложняется тенденциозностью современной исторической науки. Человек, находящийся в начале пути изучения жизни данного исторического персонажа, оказывается в сложнейшей ситуации, когда огромный выбор тематической литературы способен создать ложное, необъективное мнение о Николае II. В условиях обилия некачественной исторической литературы следует особое внимание уделять свидетельствам современников и фольклору, отразившего отношение к правителю народа.
Изображение из коронационного альбома. 1896 год
Накануне войны, которая была призвана положить конец всем войнам, Российская империя представляла собой страну, что изрядно изменилась по сравнению с периодом, предшествовавшим Русско-японской войне. Война с Японской империей в очередной раз обнажила проблемы, пронизывавшую всю структуру российской экономики и общества тех лет. Бравые солдаты оказались не в силах компенсировать недостатки технического развития армии, ошибки высшего начальства и, самое главное, коррупцию, которая во многом и привела Россию к неутешительному финалу той войны. Поражение в Русско-японской войне во многом напоминало итог войны Крымской, что лишь подчёркивало закоренелость проблем. Если та война выпала на период правления достаточно жёсткого руководителя Николая I, то Русско-японская досталась Николаю II, не имевшему и толики строгости и властности своего предка. В то же время он был не готов пойти на дальнейшую либерализацию власти в духе Александра II.
Отсутствие данных качеств сочеталось с желанием показать себя как достойного представителя древней фамилии. В некоторые моменты Николай II был весьма воинственен и безрассуден. Николай Александрович не внял словам начальника главного штаба генерала-адъютанта Николая Обручева, обучавшего царя военной статистике, по поводу возможного противостояния с Японией. Обручев полагал, что для России было бы крайне важно воздержаться от конфликта с развивающейся быстрыми темпами державой, насчитывающей 40 млн. населения и мощную промышленность. Генерал-адъютант справедливо указывал на географический фактор бесперспективности противостояния, в результате которого России пришлось бы доставлять всё до последнего патрона издалека. Данная информация была доведена до царя ещё в начале его правления, в 1895 году, на совещании по поводу Японо-китайской войны. Это станет поводом для дальнейших сомнений высшего армейского руководства в умении и праве царя осуществлять военное управление.
Непонимание ситуации во внешнем мире зачастую сочеталось и с неожиданными высказываниями по внутриполитическим вопросам. Сохранились свидетельства о словах Николая II по поводу расстрела рабочей демонстрации в Златоусте недалеко от Уфы в 1903 году, когда погибло несколько десятков человек. Доклад уфимского губернатора Николая Богдановича был подписан царём с использованием фразы: «Жаль, что мало». Генерал Николай Казбек вспоминал о том, как докладывал царю о выходе солдат владикавказского гарнизона на демонстрацию с красными флагами. Демонстрацию удалось сорвать не применяя насилия. Чем царь, по словам генерала, остался недоволен, заметив: «Следовало, следовало пострелять». В 1905 году, получив рапорт о подавления декабрьского восстания в Прибалтийском городе Тукумс, Николай II оказался неудовлетворён действиями военных, пошедших на переговоры с восставшими вместо атаки на мятежный город. Царём была наложена резолюция: «Надо было разгромить весь город».
Сочетание мягкости, нерешительности и неожиданных перегибов Николая II способствовало активизации революционных процессов. Сомнение в праве монарха властвовать стало лейтмотивом действий людей, принадлежащих к совершенно разным классам русского общества тех лет. Результатом этих действий стало появление представительных органов, оформление партий по европейскому образцу и расширение печатных свобод. В условиях, когда за монархом следили не только самые близкие, но и представители партий, в уставе которых была прописана дальнейшая борьба за уменьшение масштабов царской власти, особенно актуальной стала репрезентация образов царя и его семьи.
Николай II на почтовой открытке
Важнейшей частью данной репрезентации была процедура объявления войны Германии. Она состоялась 20 июля (2 августа по новому стилю) 1914 года, когда огромные массы жителей Санкт-Петербурга собрались у берегов Невы в ожидании прибытия царской семьи. Церемониал происходил с помпой. Императорскую яхту «Александрия» сопровождали самые современные корабли российского флота – дредноуты «Гангут» и «Севастополь». Их мощь должна была показать способность России противостоять врагу и поразить его даже там, где страна ранее терпела поражение, то есть на море. В своём дневнике великая княжна Татьяна Николаевна описывает прибытие в столицу: «Масса народа на коленях крича ура и благословляя Папа и Мама».
Строки манифеста об объявлении войны содержали в себе призвание ко всему российскому обществу: «В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри. Да укрепится ещё теснее единение ЦАРЯ с ЕГО народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага». Для монархии всегда особенно важно иметь за собой не просто страну, но и страну, относящуюся к царю как к отцу. Упор на факт единения народа и власти перед общей угрозой должен был помочь преодолеть возможные распри и сомнения.
Манифест Николая II
После подписания манифеста и его прочтения перед представителями высшего общества империи было совершено торжественное молебствие о даровании победы над врагом. После молебна Николай II произнёс речь: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельской воин не уйдёт с земли Нашей». Окончание речи было встречено торжественными криками. Многие из сановников опустились на колени, плакали, клялись императору в верности. Сам царь отмечал «…дамы бросились целовать руки и немного потрепали Аликс и меня». Великая княжна Татьяна Николаевна писала: «Потом папа им несколько тёплых слов сказал, и они ужас как кричали. Чудно было хорошо». Великий князь Константин Константинович отмечал в дневнике: «Узнаём, что накануне был Высочайший выход в Зимнем дворце и что Государь в чудесной речи сказал, что не положит оружия, пока хоть один неприятель не будет изгнан из пределов России».
Современники отмечали сходство содержания манифеста с обращением Александра I перед началом войны с Наполеоном Бонапартом в 1812 году. Да и сам царь, по словам воспитателя наследника Пьера Жильяра, сравнивал начавшуюся войну с событиями вековой давности: «Я уверен теперь, что в России поднимется движение, подобное тому, которое было в Отечественную войну». Для монарха было особенно важно представить начинавшейся конфликт как войну за выживание России, а себя — как монарха освободителя и защитника Европы.
Журнал «Огонёк». Август 1914 года.
Пресса схожим образом оценивала начало войны. Газета «Новое время» утверждала: «Россия чеховских рассказов вдруг переродилась в эпическую Россию толстовской "Войны и мира"». Ему вторил журнал «Женское дело», охарактеризовавший новый военный конфликт как войну отечественную.
В день объявления войны подданные отмечали сдержанность царя, противопоставляя её яростности германского кайзера. Многие указывали, что Николаю II можно было не проявлять особой активности, чтобы увидеть отклик простого люда и высших чинов. Толпа была в высшей степени экзальтирована. Газета «Новое время» писала о «полном и безраздельном слиянии Царя с народом». Провинциальные издания добавляли всё новые и новые детали. Газета, выходившая во Львове после взятия города, отмечала:
«И когда была объявлена война, на огромной площади Зимнего дворца собралось более ста тысяч самой разнообразной публики. Тут были и рабочие, и чиновники, и студенты – тут были все. Четыре часа стояла толпа, ожидая своего Государя, четыре часа титанический хор пел русский гимн, и когда на балконе Зимнего дворца появился Государь, поднялась буря, понеслось бесконечное ура, все как один упали на колени, и в воздух полетели тучи шапок».
Распространяясь по стране, информация искажалась до неузнаваемости и сильнее всего видоизменялась та самая сцена выхода императора на балкон. Человек, прибывший в деревню из столицы, мог позволить себе на правах эксперта гипертрофировать и без того колоссальную церемонию, поражая воображение односельчан.
Снимок из журнала «Нива». 1914 год.
Церемония была настолько внушительной, что даже в критических брошюрах семнадцатого года вновь и вновь вспоминали её:
«В Петербурге народ опустился на площади перед царём на колени. Царь произнёс речь, в которой, подражая своему прадеду, дал торжественное обещание не заключать мира до тех пор, "пока хоть один вооружённый неприятель останется на земле русской". Это был великий момент, когда монархия вновь могла окружить себя нравственным ореолом, вновь утвердить себя в сознании народном…».
В тоже время существовали и негативные оценки события. Многие считали, что акция должна была быть внушительнее и быть грандиозным началом чуть менее грандиозных акций. Цензор ставки верховного главнокомандующего, впоследствии историк Михаил Лемке писал: «Каким надо быть тупым и глупым, чтобы не понять народной души, и каким чёрствым, чтобы ограничиться поклонами с балкона… Да, Романовы-Гольштейн-Готторпы не одарены умом и сердцем». Таким образом, автор указывал на неспособность верхушки прочувствовать истинное единение с вверенным ей народом в силу своей германизированности. Исследователи, впрочем, отмечают, что Лемке мог отредактировать свой «дневник» для обозначения своей позиции в более радикальном ключе для создания образа оппозиционера, порицающего династию Романовых. Ещё одним человеком, пошедшим на такое, была знаменитая Зинаида Гиппиус, но в противоположных целях. Её записи, переполненные критикой к царю и придворным, были отредактированы в сторону большей лояльности, когда она уже находилась в эмиграции.
Патриотический ажиотаж породил стихийные народные выступления, зачастую перераставшие в погромы магазинов, принадлежавших лицам с немецкими фамилиями. В силу деструктивной направленности данных манифестаций властям пришлось заняться их регулированием. В целях сохранения спокойствия в столице данные спонтанные манифестации предотвращались и в качестве альтернативы предлагались организованные властями мероприятия. Происходили погромы с человеческими жертвами. У немецкого посольства Санкт-Петербурга, на волне патриотического угара переименованного в Петроград, несколько дней митинговали. Демонстранты предпринимали попытки нанести ущерб зданию исотрудникам посольства. Однажды им даже удалось проникнуть в здание. Наружу полетели флаги, знамёна и портреты германского кайзера. Вместо флага Германии был водружён российский флаг. С крыши здания были свалены и тем самым уничтожены массивные скульптуры. В то время, как портреты русского императора, найденные в германской миссии, были извлечены наружу и торжественно пронесены по улицам под пение гимна. Позднее в здании был обнаружен труп 62-летнего немецкого переводчика, долгие годы жившего в России. Следствие утверждало, что он был убит до проникновения демонстрантов в посольство. Подобное событие могло крайне негативно сказаться на репутации императора и монархии. Немалая часть общества приняла вышедшие за рамки проявления патриотизма с одобрением. Кинематографы столицы использовали кадры разгрома посольства для привлечения клиентов. Разгром посольства воспринимался как первая русская победа. Подобная реакция сигнализировала о повышении авторитета царя у простого люда. Царь снова становился не просто главой страны, допускавшим ранее ошибки и, по мнению многих, находящимся под влиянием царицы и друга царской семьи Распутина, но и настоящим олицетворением государства и патриотической воли народа. Люди были готовы пойти на самоуправство во имя страны и монарха.
Здание германского посольства в Санкт-Петербурге
Одобряли царскую политику и в верхах. Темой единства царя и народа было пропитано выступление консервативных участников правительства. Председатель Государственной думы Михаил Родзянко отмечал: «Пришла пора явить миру, как грозен своим врагам русский народ, окруживший несокрушимою стеной своего венценосного вождя с твёрдой верой в небесный Промысел». Многие присутствовавшие потом отмечали, что царь слушал эти речи со слезами на глазах.
Второй важной церемонией начала войны стало прибытие царской семьи в Москву в начале августа. Пропагандистские органы представляли этот визит как поиск благодатной помощи свыше: «Ища благодатной помощи свыше, в тяжелые минуты переживаний Отечества, по примеру древних русских Князей и Своих Державных предков ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО с ГОСУДАРЫНЕЙ ИМПЕРАТРИЦЕЙ и со всем Августейшим Семейством изволил прибыть в Первопрестольную столицу, чтобы поклониться московским святыням и помолиться древней Троице, у гробницы Небесного Заступника и Предстателя у Престола Божия за Русскую Землю, Св. Преподобного Сергия». Данный шаг должен был помочь царю повысить и без того высокий уровень патриотической мобилизации. Использование отсылки к прошлому позволяло утверждать, что существует некая традиция продолжавшаяся в веках, хотя на самом деле – это была простейшая пропаганда, использующая древние символы державности, веры и, конечно же, образ талантливых предков Николая II. Подобный приём позволял ему разделить это величие и использовать как подтверждение собственного таланта. Расчёт на использование репутации предков и исторические параллели оправдал себя.
Митинг в Москве. Август 1914 года.
Интерес к церемониям, проводимым накануне войны, стал залогом высокой прибыли фотографов, журналистов и ремесленников. Фотографии церемоний распространялись официально и нелегально без одобрения цензурных органов Министерства императорского двора. Производители открыток рассчитывали на надёжную и стабильную прибыль. Это подтверждало интерес народа к монархическим церемониям не только на словах современников, но и в виде рыночного предложения.
Распространение подпольных изделий с изображением царя и царской семьи разрушило монополию власти на репрезентацию своего образа. Цензура не справлялась с массами продукции, произведённой буквально за несколько месяцев. В дальнейшем следить за ней стало ещё сложнее в силу объёмов и проблем, с которыми столкнулось государство в разгар войны. Производители посуды, платков и иных предметов быта старались постоянно использовать образы царской семьи и их вензеля. Для одних это было, прежде всего, актом солидарности с монархом и делом, которое он зачинал, а для других — всего лишь заработком. Монаршая семья стала популярным брендом, на котором было грех не заработать. Несмотря на упущение незаконного использования образов монаршей фамилии всё же предпринимались попытки урегулировать их использование, но полностью это так и не удалось осуществить. В дальнейшем цензурные органы вовсе пошли на шаг на ужесточение регуляции использования образов Николая II и его семьи. Тем не менее, в продаже оказались металлические шкатулки и жестяные коробки для конфет, фарфоровые и стеклянные стаканы, кувшины и вазы, настенные клеёнки и такие неожиданные товары, как швейные машинки, несущие на себе высочайшие образы.
В дальнейшем Министерство императорского двора вовсе начало терять свои неотъемлемые права на репрезентацию царского образа. Некоторые из открыток одобрялись не придворной, а военной цензурой. Влияние армейского аппарата настолько возросло, что вошло в конфликт с близкой к царской персоне структурой. С дальнейшим течением военных действий контроль над репрезентацией образа монархии, монархи и его семьи был окончательно утрачен. Как ни странно, это стало результатом не только военных неудач, но и патриотического всплеска.
Фотопортреты цесаревича Николая Александровича (будущего Николая II) и его окружения, выполненные французским ателье братьев Жонг в начале 1890-х годов. Находка из государственного архива РФ.
Свежие комментарии