Карьера первого президента России Бориса Ельцина началась в Свердловске — почти 10 лет он был первым секретарём Свердловского обкома КПСС, то есть фактически руководителем области. В Свердловске ему удалось решить много проблем: улучшить снабжение города продуктами питания, отменить талоны на молоко, ускорить строительство новых птицефабрик и ферм. Однако этого было недостаточно для амбициозного политика. Заслуги не остались незамеченными, и в 1985 году 54-летнего Ельцина переводят в Москву. Каким же образом провинциальный партийный деятель за несколько лет превратился в политика общероссийского масштаба?
Первая должность Ельцина в Москве
Ельцин, ещё работая первым секретарём Свердловского обкома партии, критиковал последние годы правления Брежнева (когда того, правда, уже не было на свете). Нельзя сказать, что Борис Николаевич был очень смелым и совсем не волновался: первые выступления он читал по бумажке, нередко спотыкался и часто пил воду. Но этого хватило, чтобы прослыть членом партии «нового поколения» и привлечь внимание Горбачёва.
В апреле 1985 года Ельцин получил первый пост в Москве — возглавил отдел строительства ЦК КПСС. Уже в июне того же года его избирают первым секретарём Московского городского комитета (МГК) КПСС. Формально высшим должностным лицом в городах считались председатели исполнительных комитетов городского совета народных депутатов, но фактически городом управлял первый секретарь городского комитета партии. Одним словом, Ельцин на короткий период стал главой столицы и сосредоточил в своих руках масштабные полномочия. Впрочем, и ответственность за решения была значительной.
Секретари всегда находились на виду, а их ответственность распространялась на все сферы жизни города. Задач же было немало:
- выполнение планов всеми хозяйственными структурами города;
- состояние здравоохранения, образования, торговли, коммунального хозяйства, науки и прочих отраслей;
- контроль за органами правопорядка;
- назначение и освобождение от должностей чиновников и руководителей в партии и некоторых ведомствах.
Первые секретари отвечали за состояние города в целом и за любые происшествия. Эту должность можно сравнить с современной должностью мэра.
Ельцин в роли московского «мэра»
Борис Николаевич попал в столицу без своей команды, поэтому вынужден был собирать её на месте. Кадровый вопрос он решал жёстко: уволил многих работников партийного аппарата столицы и первых секретарей райкомов. Он пытался обновить управленческий аппарат и получить в подчинение надёжных людей. На каждом заседании Ельцин освобождал от должности в среднем по пять чиновников разного ранга, включая руководителей силовых ведомств. Число секретарей в московском горкоме он сократил с семи до шести. Однако сформировать свою команду не получилось, всего через год с небольшим окажется, что поддержки в столице у Ельцина нет.
А у него были масштабные планы по преобразованию столицы. Ельцин считал, что промышленность нужно перенести за черту города, а внутри создавать потребительскую и культурную среду. Он даёт распоряжение разработать новый Генеральный план и вводит запрет на снос исторических зданий.
Борис Ельцин выступает на встрече глав дипломатических представительств. 6 октября 1987 года
В 1986 году, после 39-летнего перерыва, возрождают традицию Дня города. Празднование 1986 года было довольно скромным — прошло всего несколько продуктовых ярмарок. 1987 год отметили более торжественно — демонстрацией с выступлением Ельцина на Мавзолее, парадом ретроавтомобилей и карнавальных платформ, тематическими баржами на Москве-реке («Москва — город пяти морей», «Москва — культурный центр»), концертами и фестивалями.
Столичная жизнь действительно оживилась. Активизировались поставки продуктов из областей и республик: на 1987 год Ельцин запросил у Украины миллион молочных поросят для Москвы. Часто лично участвовал в проверках складов и магазинов.
Отдельного упоминания стоит «борьба с привилегиями». Поведение Ельцина сильно отличалось от манеры вести себя у других высокопоставленных членов партии. Он демонстративно «был с народом»: по городу передвигался на общественном транспорте, на приём к терапевту ходил в районную поликлинику, покупал продукты в тех же магазинах, что и обычные граждане.
Евгений Киселёв вспоминал:
«…Вскоре одна моя коллега — дама весьма солидная и отнюдь не склонная верить слухам — ворвалась утром в редакцию чрезвычайно возбуждённая со словами: „Я только что видела Ельцина в троллейбусе!“. Из её сбивчивого рассказа выяснилось, что она случайно знала Ельцина в лицо, более того, слышала, что живёт он в доме неподалеку от Белорусского вокзала. „Еду я на 20-м троллейбусе по улице Горького (так тогда ещё называлась Тверская), — продолжала она, — и на первой остановке после Белорусского входит высокий такой, солидный мужчина, седоватый, я сразу подумала: „Как он на Ельцина похож!“ Смотрю на него, смотрю и думаю: „А ведь это Ельцин и есть“. Когда я собралась выходить, не удержалась, подошла к нему, благо стоял он на задней площадке возле двери, и шёпотом спрашиваю: „Простите, пожалуйста, а вы тут у нас случайно не Ельциным работаете?“. Он смотрит на меня хитро и тоном заговорщика, тоже шёпотом, отвечает: „Но об этом никому ни слова„».
Сейчас такое поведение чиновников воспринимается как популизм, но для москвичей в 80-е это было в новинку. Партийная элита всегда отделяла себя от «обычных граждан», передвигалась на личных автомобилях и закупалась в особых магазинах. Ельцин самостоятельно, без политтехнологов, придумавший, как сблизиться с людьми, быстро стал народным героем.
Из его интервью:
— А вот сегодня вы ехали на работу в гостиницу «Москва» на троллейбусе…
— Ну, бывает, конечно… Но в троллейбусе я не один, я там с народом, не страшно.
Критики, правда, утверждали, что в автобусы Ельцин пересаживался из личного автомобиля за одну-две остановки до места назначения, а в поликлинике побывал всего дважды. В любом случае он резко отличался от коллег по партии. Активный, лёгкий на подъём, работоспособный. Носил тёмный костюм свободного кроя. Его прямолинейность, а нередко даже агрессивность, пугали партийную элиту и в итоге помешали его продвижению по карьерной лестнице. Уже тогда, впрочем, распространялись слухи о его болезненном пристрастии к алкоголю и неустойчивой психике. Позже, после знаменитой речи, Ельцина раскритикуют за показушный стиль руководства в Москве.
Скандальная речь: «Я неудобен и понимаю это»
Более всего московский период работы Ельцина запомнился речью, которую он произнёс на заседании Пленума ЦК КПСС. Борис Николаевич всегда критично отзывался о работе коллег, публично обвинял их в консервативности, неэнергичности и неэффективной работе. Кульминацией этого стала скандальная речь 21 октября 1987 года.
Борис Ельцин выступает на ХIХ Всесоюзной конференции КПСС
Вероятно, главная причина, почему Ельцин вдруг решил напрямую резко критиковать руководство партии — личная обида на то, что его избрание членом Политбюро затянулось на два года. Ухудшала положение острая критика, с которой ему регулярно приходилось сталкиваться. События развивались так…
В этот день в Москве было аномально туманно. Пленум собрался по формальному поводу: обсудить празднование 70-летия Октябрьской революции. Ничего примечательного не ожидалось, пока вдруг ближе к концу заседания Ельцин не поднял руку и не попросил выступить. Позже он рассказывал, что не готовил никакой речи специально, а все тезисы, которые хотел озвучить, записал на маленьком листочке бумаги.
Ельцин начал с того, что «полностью поддерживает» доклад генерального секретаря — так было принято — но считает, что работу партии нужно перестраивать. Он заявил: «Надо на этот раз подойти, может быть, более осторожно к срокам провозглашения и реальных итогов перестройки в следующие два года». Призыв «всё время принимать поменьше документов и при этом принимать их постоянно больше», по его словам, вызывал на местах «какое-то неверие в эти постановления». Он отметил, что партийная власть сосредоточена в руках одного человека, а потому он ограждён от всякой критики. Ельцин говорил, что сложившаяся обстановка приведёт к новому культу личности, потому что многие слишком хвалят, «славословят» генерального секретаря.
Ельцин пожаловался, что к нему относятся предвзято: «В последнее время у меня не ладятся отношения с Лигачёвым. Ко мне придираются и необъективно оценивают мою работу». В завершении речи он попросил освободить его от должности кандидата в члены Политбюро и поста секретаря (правда, со второго поста на момент выступления его уже сняли накануне).
Интересно, что Ельцин так остро высказывался не впервые: за месяц до выступления на Пленуме он написал письмо Горбачёву, где обозначил все эти тезисы и попросил снять себя с поста первого секретаря Московского отделения и исключить из кандидатов в члены Политбюро. Но Горбачёв не ответил на письмо, потому что, по его словам, в этот период был на отдыхе в Крыму.
После выступили ещё 12 человек. Все критиковали Ельцина. Москвичи называли его стиль работы «показушным», другие пожаловались, что к нему на приём невозможно попасть, а представители Украины ругали первого секретаря за требования многократно увеличить поставки мяса. Ельцин не встретил сочувствия и понимания среди коллег по партии. Они расценили речь, как предательский удар в спину накануне 70-летия революции и как намерение внести раскол между московским и центральным аппаратом КПСС.
Реакция партии и общества
На следующий день газета «Правда» вышла с сухим отчётом о заседании, в котором ни слова не было о выступлении Ельцина. Ему это не понравилось и, по одной из версий, через самиздат, с помощью сподвижников, он распространил копию своей речи в Москве. Официальной информации не было. Молчали даже прогрессивные «Огонёк» и «Московские новости». Вторые только спустя месяц после выступления напечатали колонку Гавриила Попова, где автор довольно абстрактно рассуждал о политической борьбе.
Но, вопреки всему, о скандальной речи вскоре заговорила вся Москва.
Распространение через перепечатанные вручную копии привело к тому, что текст речи постоянно обрастал новыми деталями: более радикальными оценками и прямой критикой руководства партии. Отсутствие официальной стенограммы привело к тому, что в речь первого секретаря вкладывали то, что обсуждали на кухнях, и то, что давно хотели услышать на официальном уровне. В некоторых версиях Ельцин представал отчаянным борцом против «диктатуры партии». В действительности он говорил весьма аккуратно (это хорошо слышно на аудиозаписи), но самиздатовские версии наполнились вымышленными эмоциональными оценками и дерзкими комментариями: «Не надо, товарищ Лигачёв, на меня кричать и поучать меня не надо. Нет, я не мальчишка» или «Я вынужден просить Политбюро избавить меня от мелочной опеки Раисы Максимовны, от её почти ежедневных звонков и нагоняев».
Можете и сами сравнить два разных варианта речи, которые распространялись по рукам в то время:
Выступление вызвало в обществе самые разные реакции. Историк Александр Шубин вспоминал:
«В оппозиционной среде разгорелись бурные дискуссии о том, можно ли поддерживать высокого аппаратчика в борьбе с руководством партии. Я считал, что этого делать нельзя: поддерживать опального боярина было не в наших принципах, кроме того, было неизвестно, что он сказал. Но я считал нужным поддержать укрепление гражданского общества и демократических норм, потребовать опубликовать стенограмму пленума».
Журналист Борис Минаев отмечал:
«Ельцин был для меня частью Политбюро, партийной элиты. Мы знали, что он пытается наладить торговлю, решить хоть какие-то проблемы. Но всё равно это был шок, многие десятилетия до него никаких открытых выступлений против линии партии на пленумах и съездах не было».
Были и те, кто поддерживал Ельцина. Редактор информационного агентства «Панорама», Григорий Белонучкин вспоминал:
«Есть он — правильный, честный, а есть нечестные коммунисты… Из одних официальных источников было ясно, что Ельцина преследуют за критику. Появилось желание заступиться за Ельцина. Но я никак не мог этого сделать — разве что в письме домой написал, что этот пленум вызывает грустные ассоциации с 1927 годом, когда Троцкого и Зиновьева захлопывали и в конце концов исключили из партии».
Андрей Исаев (в 1980-е участник нескольких социал-демократических и анархистских неформальных объединений, один из авторов современного Трудового кодекса) считал, что Ельцина нужно поддержать, чтобы расколоть «монолит КПСС». В Москве и Свердловске прошло несколько пикетов в поддержку Ельцина. Реакция была и за рубежом. Газета «The New York Times» 29 октября 1987 года написала:
«Господин Ельцин, бывший страстным сторонником горбачёвских попыток преобразить советское общество, шокировал Центральный комитет, заявив, что Горбачёв выстраивает культ личности, который грозит подорвать его же собственные программы. <…> Ельцин, по сведениям, критиковал и второго человека в партии, Егора Лигачёва, заявив, что у него не хватает сочувствия. В последовавшей за этим горячей дискуссии Лигачёв обвинил Ельцина в том, что тот плохой управленец, и заявил, что предупреждал о том, что глава московского горкома не соответствует своей должности. Замечания господина Лигачёва выглядели пощёчиной и господину Ельцину, и господину Горбачёву».
Официальная пресса отреагирует 12 ноября: речь Ельцина признают ошибочной, а его снятие с должности — справедливым «за крупные недостатки, допущенные в руководстве московской городской партийной организацией».
Последствия: была ли попытка самоубийства?
На официальном уровне все без исключения признали слова Ельцина политически ошибочными. Горбачёв же и вовсе считал, что Борисом Николаевичем двигало не волнение за успехи перестройки, а личные амбиции. По его мнению, в Ельцине «говорило уязвлённое самолюбие». К тому же, по мнению Горбачёва, тот плохо справлялся с ситуацией в столице, не мог лавировать между интересами разных групп и искал повод показать себя в лучшем свете. В 2001 году в интервью на радио «Эхо Москвы» Горбачёв вовсе признался, что жалеет, что «не отправил его, в соответствии со сложившейся в те времена практикой, послом в какую-нибудь далёкую африканскую или азиатскую страну».
Письмо Ельцина Горбачёву накануне рокового пленума
В этот период Ельцин, несмотря на общую демократичность, остаётся частью номенклатуры и не представляет себя без неё. Поэтому он довольно быстро и сам признаёт свою речь «политически ошибочной» и обращается к Горбачёву с просьбой вернуть ему посты:
«Я остро переживаю случившееся и прошу конференцию отменить решение пленума по этому вопросу. Если сочтёте возможным отменить, тем самым реабилитируете меня в глазах коммунистов. И это не только личное, это будет в духе перестройки, это будет демократично и, как мне кажется, поможет ей, добавив уверенности людям».
Это письмо Горбачёв получит 3 ноября. Генсек ответил телефонным звонком, содержание которого остаётся доподлинно неизвестным. Сам Михаил Сергеевич говорил, что предлагал пост зампреда Госстроя, а Ельцин — что Горбачёв намекал на пенсию и прямо сказал, что больше не допустит его до политики.
9 ноября произошло ещё одно загадочное и неоднозначное событие: Ельцина нашли окровавленным в комнате отдыха МГК КПСС. Горбачёв считал, что «Ельцин канцелярскими ножницами симулировал покушение на самоубийство, по-другому оценить эти его действия было невозможно». Сам же Ельцин утверждал, что кто-то ночью на улице совершил на него покушение, а версия с самоубийством противоречит его характеру.
Ситуация, хоть и далась Ельцину тяжело, не сломила его. В январе 1988 года его назначат первым заместителем председателя Госстроя СССР — министром СССР. Он продолжит критиковать Лигачёва и летом 1988-го предложит вывести его из состава Политбюро, прямо говоря, что в застое виноват не только Брежнев, а вся партийная верхушка. Для развития карьеры Ельцин выберет новый путь и в марте 1989 года станет народным депутатом СССР по Москве. За него проголосовал 91,5% избирателей при явке в 90%. Политический путь будущего первого президента России продолжился, несмотря на серьёзное сопротивление старых политических кругов.
Свежие комментарии