Журнал для крестьян, с несколько обидным названием «Лапоть» и подзаголовком «Веселый и ядовитый крестьянский журнал», выходил с 1924 по 1933 год. Используя привычные формы устного народного творчества — райки, частушки, поговорки, сказки, — журнал продвигал в крестьянской среде идеи нового быта, а затем и коллективизации.
Электронекрасовка оцифровала 5 журналов 1926 года выпуска. Прочитав их, задалась вопросом: мне одной не верится, что прошло 100 лет?
В ГОДОВЩИНУ
„Этот день отмечен красным:
Девять лет... Десятый год ..
Мы идем в порыве властном,
Хоть и медленно, вперед.
Строим быт, простой и крепкий,
Новый быт для всех дворов:
Знай, летят по ветру щепки
Из под острых топоров.
Бедность слезет, как короста,
Мы дождемся светлых дней...“
***
На словах-то, это — просто,
Вот на деле — потрудней!...
Мерим, тешем, носим, бьемся,
А вокруг, куда ни глянь,
Только малость отвернемся —
Хвать-похвать, налезла дрянь.
И не счесть порою гнуса:
Там растратчик, тут кулак;
Тот крадет милльоны труся,
Этот — стащит на пятак.
А за ними — туча тучей,
Казнокрадам друг и брат,
Вылезает сам могучий
Меднолобый бюрократ:
— „ Стройка? Ладно. Нам сподручно.
Но... совет позвольте дать:
Дело делать — очень скучно,
Лучше будем заседать".
***
Гнусь шипит! Грозит укусом!
Гнусь ползет. Слепит зарю...
— Выводи, где можешь, гнуса, —
Вот подарок Октябрю!...
Мы растем! В процессе роста
Мы дождемся светлых дней:
Бедность слезет, как короста —
Если взяться подружней!..
Пострашней помехи были!
Где ж они? Знакомый вид:
— Все в земле, и на могиле —
Кол осиновый торчит.
Ал. Григорович.
Пострадал за режим
— За что тебя из кредитного товарищества выгнали?
— За режим экономии...
— Слишком много сэкономил, что ли?
— Немного... Только двести рублей... Даже себе новой избы на эти деньги не удалось поставить!
Ф. Б.
ЗАГОТОВИТЕЛИ
К трехоконной избе, с боков подпертой жердями, подходит степенного вида человек в шляпе, с палочкой в руках и корзиной.
— Хазявы! — стучит он палкой.
Из среднего окна появляется голова сморщенной старухи.
— Дома никого нет, бог подаст, — сообщает она прохожему.
— А товарищ Сладков здесь проживает? — учтиво приподнимает шляпу владелец палочки. — Он спит.
— Будьте настолько любезны, мамаша, побудите товарища Сладкова. Из города, мол, но важному делу.
Окно закрывается. Немного погодя, снова появляется голова старухи.
— По какому делу?
— Окажите, мамаша, что по нужному. От сапожника Салазкина, Петра Петровича.
Старуха исчезает. Вскоре из окна вылезает рыжая голова плечистого дяди с заспанным лицом.
— Чего надобно? — вопрошает он, угрюмо оглядывая городского гостя.
— Вы гражданин Сладков?
— Я самый.
— Меня к вам Петр Петрович прислал. Насчет матерьялу.
— Погоди, — обрывает рыжий дядя. — От Салазкина, говоришь?
—Так точно.
— Заходи в избу, — приглашает хозяин. — Про такие дела на улице не разговаривают.
Хозяин с гостем сидят за столом, на котором бутылка водки, полфунта колбасы, хлеб, нож и две чашки.
— Кушайте, пожалуйста, — ухаживает гость за хозяином, наливая в чашки.
Они чокаются, пьют. Дядя осторожно режет кусочек колбаски, величиной с горошину, и кладет в рот.
В избе тесно, грязно, гнилые подоконники, потолок провис. Под рукомойником четыре котенка сосут тощую облезлую кошку с тоскливыми глазами.
— Значит, новый дом ставишь? — говорит дядя.
— Вот именно, — ласково кивает гость. Теперь все строятся. Никак невозможно без этого. Износилось имущество. Кушайте, пожалуйста !..
Гость наполняет чашку хозяина.
— Ну, с другой стороны кризис недостатков и ужасная дороговизна у нас, — вздыхает он. — Приступу нет к предметам необходимости. Скажем, рис. Где рис? Нет риса. Или в отношении говядины. Сорок копеек фунт, а мяса в говядине на три копейки. Одни жилы да кости... Да вы кушайте, сделайте одолжение!
Дядя пьет, выпятив кадык. Гость в это время ноет комаром:
— Ничего хорошего в жизни. Бога нет, рису не стало. Пришел намедни на базар лесу поглядеть. Встречаю Петра Петровича. Так и так, дороговизна, говорю, а строиться надо. Дом с надворными принадлежностями огоревал, а на баню не хватает. Он меня и научил. Поди, говорит, в Борщовку, спроси Федю Сладкова. Мужик хороший и многих обстроил...
— Эго верно, — подтверждает хозяин. — Можно сказать, весь лес обворовали мы. Три раза в тюрьме сидели, шесть разов на суде были. Строго теперь насчет леса. Мигрий Суконкин с Яшей Храбцовым и сейчас сидят.
— А мне пустяки сущие надобны, — вставляет гость.
— Сколько чего? — спрашивает хозяин.
— Восьмиаршиннику штук десять, да бревна три-четыре по двенадцати аршин. Кушайте, прошу вас... Чашка опять полна. На стол встает вторая бутылка.
— Подожди, Степана с Гришухой позову, — решает хозяин.
В избе чадно, гамно, пьяно. На столе бутылки. Трезвый гость из города убеждает троих бородачей:
— Братцы мои! Чего нам стоит? Ночку поработали, — глядь, три червонца в кармане.
— На базаре восемь заплатишь, — галдят трое.
— Товарищи! На базаре вас уличить могут. Краденое и все прочее. Прямой риск.
— Давай четыре. Дешевле никак нельзя. Суконкин с Храбцовым от весны сидят.
— Удивительное дело, — замечает гость. — Леса крестьянские, а сажают за леса в тюрьму. Чем же питаться крестьянину, позвольте вас спросить? Прошу вас еще по чашечке!..
— Степа, сделаем ему за тридцать пять? — убеждает соседа хозяин избы. — Человек-то, видать, больно хороший.
— Кабы мне власть, я бы такой закон объявил: все леса, в полное без контроля распоряжение мужику ! — гремит гость. — Потому как вся наша земля на мужике стоит.
— Правильно! — одобряют слушатели. — Бери! За тридцать пять на сто рублей слишком привезем. Пользуйся! Все равно под судом ходим.
— Не могу, граждане! - восклицает гость. — Мне домик в полторы тыщи встал. Скиньте пятерочку. Все равно, даровой лес у нас. Выпьем, граждане...
— Ну, ладно, пользуйся, — решают бородачи, поднимая чашки с вином. — Уважить хорошего человека. Стройся, миляга! У нас леса на всю губернию хватит...
Гость достает из своей корзины под столом пятую бутылку.
— Последняя,—объявляет он. — Кушайте на доброе здоровье. Ежели осилите, двенадцатиаршиннику можно еще бревен пяток добавить. За ваше здоровье...
Все пьют. К четырем котятам под рукомойником подходят еще два и тычутся мордами в живот кошки. Она в изнеможении закрывает голодные глаза, вытянув ноги.
— Кись-кись-кись, — манит ее ласковый гость и бросает к рукомойнику кожуру колбасы, которую жует острыми, длинными зубами, украдкой от собутыльников выливая на пол содержимое своей чашки.
Ив. Майоров
СЛУХИ
— Ребята! Соль и керосин запасайте, опять же ситец.
— Почему — соль?
— Знамо, почему! Начнется война, из соли порох делать будут.
— А керосин почему?
— А из керосина — газы.
— Ну, а ситец куда денется?
— Ну, а ситец — для приманки пойдет. Выставят наши ситец, а неприятель в очередь... Тут всех голыми руками и забирай.
***
— Граждане, на границе сраженье началось...
— Ну? Кто кого?
— Наши жмут, известно.
— Кого?
— Ивановцев, известно. Сажен на сто от границы отогнали, потому размежевание меж деревнями неправильное.
***
— И на кого-о ты меня покидаешь, да и ка-ак я одна жить буду?..
— Чего ноешь?
— Петра моего забрали!
— Но? На войну?
— Зачем на войну. В милицию. За хулиганство.
***
— С польским паном воевать будем...
— А я так думаю — с Китаем.
— С англичанкой, ясное дело!
— А я так думаю — совсем с другим: с нашей темнотой воевать будем, чтоб не всякому пустому слуху верили.
Прокофьев (сын)
По способностям
— Наш скупщик был, верно, объездчиком?
— Почему вы так думаете?
— Здорово он крестьян объезжает!
Д. Д.
ТЯЖЕЛЫЙ НАЛОГ
При исчислении налога
В одной из волостей промашек было много.
Клянет налог с десяток разных сел:
— Ой, крут налог!.. Ой-ой, налог тяжел...
— И точно, что тяжел, — сказал Игнат Конону, —
Коль исчислять его начнут не по закону...
М. А.
БОРЕЦ ЗА КАЧЕСТВО
Борьбой за качество один предсельсовета
Был чрезвычайно увлечен
И старую жену из дома выгнал вон,
Сказав: — Состарилась... Тут быть тебе не гоже...
Борьба за качество, так сыщем... помоложе.
М. А.
КАЧЕСТВО
— Так, так, читал я намедни, что кругом за качество борются. Конечно, продукт должен быть спелый, крепкий, самолучший, а уж продукция тем более, но бывают, братец мой, случаи...
Кистяков медленно свертывает цыгарку, еще медленнее ее закуривает, со вкусом сплевывает и подмигивает.
— Продукция, конечно, дело женское, нежное, и качество это самое... в какую сторону опять же его повернуть...
Кистяков лукаво улыбается, на его лице появляется сетка веселых морщин:
— Слыхал, у нас кирпичный завод восстановлен? А кирпич какой отпускают? На этом заводе кто ни наживается: и предсельсовета, и пред комитета взаимопомощи, и спец Гусаков, от кого завод был отобран, словом, кому не лень... Ночей я не досыпал. Эх, к горлу подкатывало! Разоблачить, сообщить, прекратить!.. Такое там качество, что хоть волком вой... А вот давился, да молчал, потому что у продукции этой люди очень спаянные...
Купил я кирпича — печь надо было сложить — ругался, а брал: кволый кирпич, обожжен кое-как, а другого где искать? Сложил я кирпич под навес и все подумываю: не то старой печью обойтись, не то новую ставить. Продукция есть, а качества этого нет и в помине.
Голос у Кистякова становится важным, торжественным:
— И вот праздник, введеньев день, нашего села праздник. Сначала все по хорошему качество шло, а к вечеру ухудшилось качество безобразно: свалка и бой. И ударь один из парней сына моего Купреяна моим же кирпичем по голове. И что же ты думаешь? Кирпич рассыпался, а сын мой полежал, конечно, но на другой день, как ни в чем не бывало, дрова из лесу возил самосильно, ровно встрепанный. А будь кирпич фартовый, дореволюционного качества, я бы работника враз лишился, сынка своего первенького. Так я, поверишь ли, вместо молебна, на другой день всей кирпичной организации на радостях об избавлении от гибели сына такое угощение закатил, что мне тысячу штук кирпича отпустили отменного качества.
И теперь хоть десяток печей ставь — правнукам хватит.
Я радостно спрашиваю:
— Значит, есть же качество?
Кистяков строго отвечает:
— Продукция — дело женское... нежное: и есть, и нет. А ежели без разумения подойдешь, — опять же и есть, да нет. Ну, братец, а мне впрямь за дровами ехать пора. А ты посиди, коли хочешь, да покури. У тебя, чай, папиросы-то высшего качества, не махорке чета.
К. Милль-Полярный
ИНТЕРЕС
Был Ефим Ермилыч любитель-садовод и все старался своим делом молодых парней заинтересовать.
Стал он ранней весной кусты сажать, под яблонями землю взрыхлять, спрашивает:
— Что, братишки, интересуетесь?
— Нет, — говорят парни, — не интересуемся!
Стал Ефим яблони поливать, обстригать. В саду на кустах уж смородина заалела:
— Ну, как, братишки, все еще не интересуетесь! — Н-е-ет! — отвечают парни. — Смородину собирать долго!
А как поспели яблоки, тут все парии разом ефимовым садом и заинтересовались...
М. А.
Обсуждали политическое положение, а вышло сражение
Иные спор ведут языками, а наши политики — кулаками:
Председатель земельной комиссии и член заозсрского вика, Вологодской губернии, Вишняков и учитель Билькин во время выпивки затеяли политический спор. Чтобы убедить учителя, Вишняков хватил его стулом по голове. В результате спора было сломано шесть стульев.
Друг бедноты
Эх, дорогие друзья, вам заниматься политикой нельзя. В результате такого спора, школа без инвентаря останется скоро.
Приехал пировать, — не пришлось бы горевать
Много хулиганского сора ждет метлы прокурора: В село Согласовку, Саратовской губернии, приехал из Москвы некий Болдин, называющий себя членом горсовета. Селькора Катина, написавшего о том, что он пьянствовал и избил комсомольца, Болдин также избил палкой и пырнул в бок ножом, угрожая «пострелять всех сволочей-селькоров».
Крестьянин
За выходку эту Болдина притянут к ответу. Заслужил хулиганскую славу, — пожалуй в суд на расправу.
Воспитатель детей — сторонник плетей
Обращаемся к «Лапотку»: прижми заведующего к ноготку!
Заведующий еланским детским садом, Омского округа, Насонов за самые малые проступки избивает воспитанников до крови. Рик по отчетному докладу детского дома работу признал удовлетворительной.
Карпов
Риковская оценка вызывает недоумение. У «Лаптя» другое мнение: такого, зава без лишнего разговора следует оценить у прокурора.
Административное достижение: введено осадное положение.
Иной сельсовет, коль забьет тревогу, — поставит дело на военную ногу:
Маттерский сельсовет, Белозерского уезда, Череповецкой губернии, в целях пресечения возможных драк и пьянства, постановил в день праздника «Фрола» гасить во всех избах огни в 9 часов вечера. Не подчинившихся штрафовать на 3 рубля или привлекать к принудительным работам на два дня.
Е. Невельский
Советуем сельсовету при случае таком население держать под замком. А чтоб на пьяниц не глядеть с опаской, —замазать им рты замазкой.
Тяжелые моменты — требуют алименты.
С нашим секретарем случилась беда — сбежал неизвестно куда.
Секретарь кужонерского рика, Марийской области, Нагаев Александр, испугавшись уплаты алиментов, ушел якобы в отпуск двухнедельный и скрылся.
Деревенский бедняк
Теперь таких молодчиков много, но всем им одна дорога: по какой ни побегут, в нарсуд попадут.
Показал зав старорежимный нрав.
Для школьных работниц у зава готовится крепостное право:
Заведующий школой №2 станицы Калиновской, Северо-Кавказского края, Сержинский, узнав, что у одной из учительниц гостил ее родственник, вызвал учительницу к себе и сделал ей выговор. Затем взял с нее подписку, что она в течение первого учебного года не выйдет замуж.
Подписчик «Лаптя».
Сержинский состоит заведующим зря, быть бы ему настоятелем монастыря. Строгость у него горячая — требовал бы обеты безбрачия.
Просишь книгу — дают фигу.
У нас библиотечные дела, как сажа бела:
Библиотекарша поселка Масло-Орешина, Саратовской губернии, Гарина держит книги у себя на дому. Живет она в доме купца, приходящим за книгами говорит: нельзя ко мне, в коридоре полы намараете, — и не впускает.
М. Орешинский.
Уважаемая Гарина, чтоб просители не беспокоили вашего барина и не тормозили свое просвещение,— сдайте книги в подходящее помещение.
На тебе, небоже, что нам негоже.
Хлебопродукт, обрати свой взор: вместо семян сор.
В ближайших к городу Нерехте деревнях прошел слух, что Хлебопродукт привез семенную рожь. Крестьяне приехали на склад, и что же оказалось: в мешках не семенная рожь, а какой-то винегрет из сорной ржи, овса, гороха и земли.
Селькор № 1630
От такой семенной ржи подальше дорогу держи. Не потому ль получилась такая история, что у хлебопродуктовских дельцов голова засорена?
Ни мамы, ни папы — хозяйствуют головотяпы.
«Лапоток», погладь кооператоров по головке за их отношение к сортировке:
В маровском ЕПО, Рязанской губернии, второй год гниет под дождем сортировка. Просьбы крестьян починить ее и пустить в ход остаются без внимания. Крестьянам приходится сеять несортированным зерном.
X.
За такую бесхозяйственную сноровку следует в правлении произвести сортировку.
Без задних ног обсуждал налог.
Ежели доклад слушает пьяница, что у него в голове останется?
На пленум темкинского вика, Калужской губернии, где обсуждался доклад о едином сельхозналоге, председатель ржевского райсельсовета А. Ковалев явился пьяным, не мог сидеть и тут же на полу уснул.
Профбилет № 369.
От такого председателя совета не дождутся крестьяне ни ответа, ни привета. Обсуждался, скажет, налог, а я по пьянке понять не мог!
Ты ему бе, а он тебе ве.
Ежели б с головой, был бы народ деловой, а то слушает не ухом, а брюхом.
На просьбу крестьян-кустарей села Урицкого, Кустанайского округа, прислать каталог сельскохозяйственных машин и орудий, московский губернский сельскохозяйственный склад выслал каталог огородных и цветных семян.
Свириденко
У заведующего складом в глазах изъян: написано «машины», читает «семян». Попросят жнейку, пошлет кабачки. Завел бы, дядя, очки!
КОРОЛИ
У Луки король с валетом,
У Митюшки с кралей туз...
Ходит век Лука раздетым,
Ходит Митька голопуз.
Воют парни при народе:
Мы царей метлой смели,
Только... в карточной колоде
Их не слаще. . короли...
М. Васильев.
ЯЧЕЙКА
Бедняк Матвей Парамонов, возвращаясь из города, разговорился с соседом:
— Правильно говорят в рассуждении наших деревенских — темнота! Возьмем хоть мое дело: туда ехал рубль семь гривен платил, да обратно рубль семь гривен, да ночевка, да чаишко, не считай того, что двадцать верст до станции пехтурой трепал, сапоги портил — и все за зря!
— Хлопотать, что ли, ездил? — заинтересовался сосед.
— Хлопотал, да ничего не вышло. Зря проездил, зря свои кровные тратил, — улыбаясь, ответил Матвей.
— А чему ж ты радуешься-то? — удивился сосед.
— Как чему? Так выходит: будто бы я зря проездил, а будто бы и не зря...
— Город, что ли, посмотрел?
— Не видал я этого города! Только большую я пользу получил—огромадную пользу. Дело-то у меня такое было: обделили лесом из бедняцкого фонда —будто бы я середняк. По насердке так общество распорядилось. Я туда, я сюда — ну известно, кто в деревне порядки знает? Я — к коммунистам: не могут ли мне помочь, как бедному элементу? Перво-наперво к Чихачеву прихожу — секретарь он у нас какой-то — уж и не помню какой:
— Нельзя ли, говорю, помочь? — и все дело ему по порядку. Слушал он, слушал:
— Недосуг, говорит, мне — сам видишь, у нас дискуссия в полном разгаре... А ты тут с пустяками!
Что ж, думаю, человек занятой, пойду к другому. Трепалкин у нас есть — ученейший человек, голова.
— Ваше дело, говорит, правильное, — только чем же я помогу? Нельзя же так: дать Парамонову лесу—и шабаш. По нашему это как называется? — Вопрос! А вопрос надо поставить в общем масштабе. Ты, положим, елкинский, тебя обделили — ну, а разве в Березках никого не обделили?
— Еще бы! На всех не угодишь, — отвечаю.
— То-то и есть! Стало быть, надо нам узнать, кто еще кроме Парамонова оказался обделенный, и сколько им всем лесу требуется. Это по-нашему называется обследовать — раз! А обследовали — надо вопрос обсудить, и, значит, созвать собрание...
— Спасибо, говорю, товарищ Трепалкин, за науку. Откуда нам такую политику знать?
К третьему пошел — Петькин называется, в кооперации служит.
— Что, говорит, ты с какими пустяками? У нас теперь первый вопрос — режим экономии, второй вопрос — организация, а третий — Китай. Очень, говорит, нас Китай интересует.
— А что там?
— Неужто не знаешь?
И пошел он про Китай говорить — откуда взялось что.
Слушал я, слушал, думаю: что ж я такого умного человека по пустякам беспокою — не проехаться ли в город? Поехал и все узнал.
— Что ж ты узнал, коли ни с чем назад едешь?
Парамонов опять улыбнулся:
— Все узнал. Дело мое, выходит по-ихнему, местное, и не должен был я в город ездить, а просто напросто надо было мне пойти в ячейку, и эта самая ячейка все бы для меня, как бедняка, сделала...
— А есть в вашей деревне такая ячейка?
— Есть. Они там по всем спискам смотрели — есть. Поезжай, говорят, домой — и прямо туда.
Вот я и еду домой. Теперь уж шалишь — меня вокруг пальца не обведешь! Чуть что — я в ячейку. Пожалуйте, товарищ ячейка, войдите в мое положение! И она моментом в мое положение войдет и меня ублаготворит...
Долго еще, улыбаясь и радуясь, говорил Парамонов:
— Темнота-то наша! А? Под боком, можно сказать, такая ячейка существует — а мы живем и не знаем, В город по пустякам ездим!..
Поезд остановился:
— Ах ты, заговорился, никак уж мне и слезать пора, —вспомнил Матвей и, вскинув за плечо котомку, двинулся к выходу.
Долго искал Матвей по селу заветную ячейку: никто ее и видом не видал, и слыхом об ней не слыхал. Наконец, один посоветовал:
— Да ты к Чихачеву сходи — он коммунист, все знает.
— Был я у него — больно уж занятой человек... Но, делать нечего, — пришлось идти к Чихачеву.
Чихачев сидел в маленькой комнатушке, окруженный кипами бумаг, циркуляров и отношений.
— Товарищ Чихачев!.. Дорогой!.. — обратился к нему Матвей: — вижу я, тебе некогда, только будь друг, объясни, где у нас эта самая ячейка...
— Какая? — удивился Чихачев.
— Партийная ячейка, вот какая... Чихачев еще больше удивился:
— Зачем тебе? Она здесь, — партийная ячейка, и я секретарь. Что надо?
Парамонов замялся, переступил с ноги на ногу: что ж ему второй раз все дело объяснять? Занятой человек, некогда ему... Нахлобучил картуз и сказал:
— Извини, товарищ Чихачев. Мне ничего не надо... Ошибся я... Не такая у нас ячейка, как мне говорили...
Мих. Козырев.
МИРСКАЯ ПЕЧАЛЬНИЦА
Бабка Акимовна, сморщенная, юркая старуха с большой бородавкой на кончике синеватого носа, переступает порог авдотьиной избы, истово крестится на засиженные мухами иконы в переднем углу и здоровается с хозяйкой:
— Здорово живете! Покалякать к тебе, Авдотьюшка, пришла.
Авдотья, высокая, чернобровая, похожая в своем темном сарафане и темном платке на монашку, вылезает из-за стана для тканья и приветливо улыбается:
— Поди-ко, Акимовна. Давно что-то не заходила калякать-то.
— Я, касатка моя, без делов по людям не шлындаю, — обидчиво поднимает губы старуха, усаживаясь на коник: — ежели соберусь к кому, значит, из какой ни на есть беды человека этого выручить надо. За весь мир хлопочу. Ноги не таскают, ягодка моя, стара становлюсь, а сердце не терпит. Сызмальства жалостлива я на чужую беду.
— Чай, всем ведомо, какая ты мирская печальница, — льстит ей хозяйка: — а теперь куда трафишь?
— К тебе, касатка моя, — зловещим тоном говорит Акимовна: — к тебе, ягодка моя. Агашку-то свою, слыхать, за комсомольца Яшку Зайцева просватала?
— Просватала, слава тебе господи, — пугливо взглядывает на гостью Авдотья: — после деловой поры в совете запишутся. А что? Аль что слыхала?
— Слыхала, касатка моя, — вздыхает Акимовна: — я, ягодка моя, завсегда все слышу. Захожу намедни калякать к яшкиной матери, а она мне и говорит: дескать, хоша и высватала я девку, да не знаю, как и быть. Девка-то больно верченая. В хороводах — первая затейщица, в училище в театрах представляет. Воженая девка. И род-то, дескать, у Авдотьи не больно хороший. Дед ихний все на стороне шатался, слыхать, с цыганами на счет конокрадства дело имел, а бабка ихняя у свекра овин подожгла.
— Это у меня девка верченая ?— вспыхивает хозяйка: — ах, злыдня проклятущая! У меня Агашка, как ядрышко, и смиренница, и работница. А Яшка чего стоит? Только над книгами торчит, да по ячейкам лясы точит. Это у меня дед конокрад? Да он, покойник, в роде святого старца был. Все по святым местам хаживал. А у Зайчихи какой род? Бабка ее от мужа бегала, а старик, слыхать, однова с попом серебрянный церковный крест пропили.
Она умолкает, снова опускается на лавку и, пригорюнившись, тихо продолжает:
— Эх, только горюшко мое молчать заставляет, а то бы я ей, лахудре, все выложила, как на блюде. И какой у нас род, и сама она какая. Да только девка с парнем крепко слюбилась, прямо, сохнет по Яшке. Ужли ж, Акимовна, дело то рассохнется?
— А очень просто, что и рассохнется, — отвечает гостья и успокоительно добавляет: — Да ты не тужи, все дело я поправлю. За этим и пришла. Схожу к Зайчихе и покалякаю. Я, касатка моя, все могу. Все слова нужные знаю. Все обделаю, ягодка моя, будь благонадежна!
— Ой, Акимовна, — радостно вскакивает с лавки хозяйка: — да я твоей доброты по гроб не забуду. А то, ведь, сохнет девка! Постой, я тебе за твое добро гостинчик дам. Возьми вот платок, муж намедни с базара привез. Носи на здоровье.
Акимовна прячет белый с розовыми цветами платок за пазуху и выходит из избы. На улице она ворчит себе под нос:
— Ишь ты, отблагодарила, жадная твоя душа! Ситцевый платок за хлопоты... Другая бы полушалка не пожалела. Ну, да ладно, раз обещала — похлопочу.
Она заходит в избу к Зайчихе, по привычке ищет глазами икону и крестится на портрет товарища Калинина. Зайчиха, худенькая, бойкая, с птичьим лицом, всплескивает руками и восклицает:
— Акимовна! Мирская печальница! Вот хорошо, что зашла. А у меня муж с Яшкой в поле, одна скучаю. Садись, калякай. За кого теперь сердцем страдаешь?
— За всех, касатка моя, — опускается па лавку гостья: — а за тебя, ягодка моя, больше всех. Сосватала ты девку, а ерепенишься. Смотри, как бы сама Авдотья тебе от ворот поворота не устроила. Заходила к ней. Тоже и насчет твоего Яшки и насчет тебя она больно ехидно калякала.
— А что такое она калякала? — с воинственным видом вскакивает с лавки хозяйка.
— А ты не горячись, касатка моя, а то пути не будет, — продолжает Акимовна: — а что калякала — я тебе обскажу. Другой бы ни в жисть не сказала, а тебе скажу. Перво-наперво насчет Яшки. Пустой, грит, парень, только над книгами торчит, а толку в нем ни на волос. Тоже и род, говорит, у них не больно хороший. Бабка от деда почем зря бегала, не знай, где путалась, а дед у попа церковный крест пропил. Так-то, ягодка моя!
— Это у меня дед вор? — взвизгивает Зайчиха — ах, ты, тараканья смерть! Кобыльи мослы! Ну, я ей покажу, почем сотня гребешков! Спасибо, что упредила! На вот десяток яичек, свеженькие. А я пойду, наваляю этой суке!
Хозяйка вихрем мчится к авдотьиной избе. Акимовна, завязывая яйца в платок, выходит на улицу и бормочет:
— Ишь ты, в лепешку я расшиблась, а дело не вышло. Знать, накипело у баб. Пойти к Прохору Чигиреву, слыхать, он из города на побывку приехал. Наши сельские язычишки обязательно ему все про женины гулянья с избачем расскажут. Пойду, упрежу, а то истиранит бабу до смерти.
Она прислушивается к визгу Авдотьи и Зайчихи, наступающих с кулаками друг на друга в переулке, неодобрительно кивает головой и направляется к избе Чигирева. Через полчаса в избе раздается дикий крик, а Акимовна во всю прыть мчится по улице, бормоча:
— Ну и народ! Подошла к нему во дворе честь-честью, просила, дескать, не тирань бабу, Прохор, потаскай ее за волосы, ежели сердце не терпит, — и вся недолга. А ежели что и было с избачем у твоей бабы — так это дело пустяковое. Может, только пожировал с ней, а люди тебе бог знает, что наболтают. А он, как тигра дикая, бросился в избу и давай катать бабу кулаками. И мне доброго слова не молвил. Хоша, доложим, и баба-то у него нестоящая. Зашла к ней, намедни, а она в глаза даже не плюнула, чайком-не попоила! Вот и страдай за людей! И ноги не носят, а придется к бабке Луковне сходить, насчет старика упредить. Плешник старик-то, слышь, к снохе подольщается. Пойду, авось, яблок Луковна пожертвует. Яблоки у ней хороши на скус! Мед, а не яблоки!!
Н. А. Карпов.
УЧЕНЬЕ
Ребятишки Мишка с Прошкой
Измываются над кошкой.
Дарья,
Марья,
Клим рябой
Рассуждают меж собой:
— Поучить бы ребятишек,
Да ведь в кошках-то.. излишек...
Два парнишки Мишка с Прошкой
Девке нос снесли гармошкой.
Дарья,
Марья,
Клим рябой
Рассуждают меж собой:
— Поучить... Э, плюнуть просто:
Заживет у девки нос-то...
Парни Мишка с Прошкой в паре
Запалили хлеб в амбаре.
Дарья,
Марья,
Клим рябой
Воют: — Батюшки, разбой...
И глаза от страха пучат:
—То-то нас они...проучат ..
М. Андриевская.
В больнице
— Вы правым ухом хорошо слышите?
— Совсем не слышу!
— Стало-быть, левым хорошо слышите?
— Не, батюшка-доктор, левым еще хуже!
— А как же вы мне отвечаете на вопросы? Стало-быть, слышите?
— Обоими ушами сразу маленько слышу!
Кулик.
Загадка
— В райсоюзе ни кусочка, в селькоопе ни вершочка. Ищи без справки у Савки в лавке!
(Ситец).
М. А.
Хорошая работа
— Лен-то у вас хороший удался?
— Какое там!
— Вы же его трепали, околачивали?
— Да нет... Больше сами трепались, да околачивались!
Аист.
Необходимое изобретение
— Слыхал? За границей машину придумали туман разгонять! — Здорово! Нам бы такую машину! А то уполномоченный по налогу такого туману напустил, — ничего не разберешь!..
Ф. Б.
На собраньи
— Эх, и здоров наш председатель говорить: зa словом в карман не полезет.
— А зачем ему лазить в карман, когда ему все слова секретарь на бумажке пишет.
На супрядках
— Что у вас на супрядках антирелигиозной пропаганды не ведется?
— Еще как!.. Сойдутся парни, пойдут друг друга матюкать, так всех святых поп выноси!..
М. А.
КАЛЕНДАРЬ ЗЕМЛЕДЕЛЬЦА
(Примечания на каждый месяц в году, полезные для всякого дере венского жителя).
Октябрь
Урожай снят и обмолочен. Домохозяин время от времени выходит с мешком муки в ближайший лесок и возвращается оттуда с несколькими четвертями самогонки. Хозяйка то вынимает стаканы из шкафчика, то укладывает оставшиеся неразбитыми обратно в шкафчик.
Взрослые ребята ездят в больницу для лечения проломленных голов. Подросткам время ходить в школу, но еще не присланы учебники, карандаши и бумага. Изба-читальня на замке.
Ночи в это время становятся темными. Для освещения улиц граждане ставят друг другу фонари под глазами. В кооперации спрос на стекла и посуду.
Шкрабы ждут невыплаченного за июнь месяц жалованья. В сельсовете в некоторых местах берут взятки.
Погода дождливая, дороги плохие. В этом месяце обычно говорят о необходимости ремонта дорог.
Ноябрь
На ноябрь обычно приходится Октябрьская годовщина. Чем это объяснить — неизвестно: вероятнее всего и тут сказывается наша вечная отсталость, неуменье выполнять работу в назначенные сроки и волокита. На почте получают газеты за май, апрель и июнь.
Приходят заказанные в феврале прошлого года плуги, серпы и косы.
Избач открывает избу-читальню и развешивает только что полученные из города первомайские лозунги.
Начались посиделки. Спрос на старые гири, финские ножи и семечки. Милиция сбивается с ног и ничего не успевает.
Шкрабы ждут невыплаченного жалованья.
О ремонте дорог говорить перестают.
Декабрь
Наступила зима. На улицах сугробы снега. Домохозяева обыкновенно по ночам выезжают в лес и возвращаются с краденными бревнами, которые тут же рубятся на дрова. Лесник ничего не видит, кроме стойки ближайшего трактира.
Погода холодная. Большой спрос на теплые местечки — расширение штатов во всех учреждениях. Шефы вспоминают о том, что у них имеются подшефные деревни и посылают туда ненужные газеты и книги. В кооперативах слабо идет курительная бумага. На юге, а равно на севере, и в центральных губерниях в этом месяце (а иногда и в другие месяцы) бьют селькоров.
Время выписывать семена клевера, закупать косы и серпы, чтобы все эти товары поспели ко времени.
Шкрабы ждут невыплаченного в июне жалованья.
Ф. Большой
ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ
Осень золотая,
Лето было медным,
И весну, и лето
Проходил я бедным.
Но теперь я скинул
Всю тоску-заботу,
Завтра поступаю
В золотую роту.
Ив. Гвоздев.
Поздняя осень. Грачи улетели...
Скоро начнутся морозы, метели...
Я же спокойно засяду в избе:
Выписал на зиму „Лапоть" себе.
ШТАНЫ
(В роде сказки)
Выдвиженцы бывают разные. Другой только и думает, как бы нос в дела засунуть, начальство затмить. А вот Лапшин не такой.
Выдвинули его за тихость характера: дескать, мешать никому не будет. Выдвинули в уезд, оттуда передвинули в губернию, а губерния задвинула Лапшина в угол: за стол у дверей, комнаты посетителям указывать.
Так и просидел бы Лапшин у этих дверей до конца дней своих, если бы не штаны. Но тут требуется особое предисловие.
Штаны были крепкие, в полоску, на выпуск, и заплатил за них Лапшин на базаре двенадцать рублей. А, главное дело, сидели штаны очень важно — ну, не жали, и шаг свободный. Хоть в Москву по шпалам шагай.
До них Лапшин семь лет в чортовой коже гулял: рвань на ногах, заплата к заплате, поскорей бы ноги под стол схоронить. Оттого и ноги были корявые — никакой красоты. И сапог был рыжий. И борода дремучая, как у лешего: чего ее чесать, если ноги весь вид портят?
Только одним и занималась борода — слова ловила. Скажет Лапшин тихое слово, а борода давай это слово волосами опутывать — не слыхать ничего! А погромче сказать никак нельзя — уж очень вид неподходящий для громкого слова. Какое у лешего может быть мнение?
Ну, а новые штаны — совсем другой оборот! К новым штанам сапоги почисти — раз, бороду подстриги — два. Пришел Лапшин па службу именинником, ноги из-под стола выставляет — тоже похвастать охота.
Выставил ноги из-под стола, а стол-то у самой двери. Шел мимо заведующий, зацепился.
— А, говорит, это вы, Лапшин!
В другое время Лапшин, может, со стыда бы сгорел, ноги пряча, — уж очень неподходящие штаны прежде были. А теперь, заметьте, ничего.
— Я! — отвечает — к вашим услугам.
И так явственно отвечает, потому борода подстрижена и причесана, слова с бороды скатываются, а не застревают.
Каждый день заведующий мимо ходил, Лапшина не замечал. А теперь неудобно: начал разговор, продолжать надо.
— Давно, говорит, вы тут сидите-то?
— Два года скоро.
— Ого! Привыкли к делу?
— К делу-то привык, да вот дело-то у меня не очень подходящее: отделы посетителям указываю. Это бы дело и доской заменить можно. Написать номера у входа, да на дверях номера надписать, вот и весь сказ.
Никогда бы раньше Лапшин такого не вымолвил, потому — очень вида своего неподходящего стыдился — ну-ка, леший, и рассуждает! А теперь чего ему стыдиться, раз в своем виде и штаны новые?
А заведующий себя рукой по лбу.
— А ведь и верно, как я сам до этого не додумался? Народ нынче грамотный, по номерам разберется, а в служащем экономия. Вот, кстати, иду я на заседание об экономии народных средств. Пойдемте, может, еще что предложите!
И ведет его, представьте, в кабинет, к самым главным.
Ну, в прежнее время, слов нет, растерялся бы Лапшин, расконфузился и в угол забился. Но теперь нельзя. Новые штаны прямо к столу прутся, в самую гущу.
Говорит один из главных:
— Чаю надо меньше на службе пить, на кипяток идут народные деньги.
А другой:
— Перьев много исписываем. На перьях надо экономить, суконочкой после службы обтирать, чтобы не ржавели.
И третий:
— Стулья у нас больно скоро протираются. Как пять лет, так и сиденье меняй. Предлагаю газеты старые подстилать, — вот в чем экономия.
А Лапшин и брякни:
— Это, говорит, что! Чепуха это! Почему кипятку много идет? Заведующие без дела сидят. У каждого помощник, он и дело делает, а заведующий от скуки чай глушит. Помощников в сторону — вот вам раз экономия. И чай тогда пить некогда будет.
Вскочил первый самый главный, икнул с перепугу и назад сел.
А Лапшин дальше пальцы загибает, ногу в новой штанине выставил:
— Опять же насчет перьев: не перо экономить надо, а писания. По каждому делу сто бумаг! А ты, вместо отписки-переписки, в дело вникни, вот и перо в покое останется.
Вскочил второй, самый главный, поперхнулся и тоже назад сел.
— Ну и ну! — шепчет.
А Лапшин свое:
— Тогда бы, говорит, и народу ненужного сразу поубавилось: пересыльщиков-переписчиков. Вот вам и на стульях экономия.
Вскочил тут третий, самый главный, и спрашивает шопотом:
— Кто вы такой, чтобы эдакое несусветное предлагать?
— От двери я, - Лапшип отвечает, — дверной выдвиженец. Два года у задвижки сидел, на вас глядя думал. Со стороны-то, видать, дело понятней.
Сел тогда самый главный, сказал ровным голосом:
— Ну, говорит, спасибо за совет. Нам бы, говорит, самим до этого ни в жизнь не додуматься: голова не так устроена. Действительно, со стороны понятней. Иди же, друг, опять к дверям, сиди да примечай, а годика через четыре мы тебя снова покличем.
Поглядел Лапшин на свои штаны, поглядел на причесанную бороду... Нет, думает, не на такого напали! Был леший, да весь вышел.
— У дверей, говорит, и без меня обойтись можно, — одной доской. А раз, говорит, у вас голова не так устроена, то и не командуйте: стану я у вас головой, попробую за вас думать. Ну-ка, которые безголовые, подвиньтесь, покуда сидите!...
Вот оно, что крепкие-то штаны наделать могут.
Ал. Григорович.
Свежие комментарии