Конец 50-х....
Как давно это было! Но не тускнеет детская память! Стоит закрыть глаза - и я снова слышу эту детскую беготню во дворе, эту стрельбу самопалов, эти детские звонкие крики...
У каждого поколения свое детство и свои игры.
Мы, послевоенные дети, играли в войну.
Прошло всего каких-то 15 лет после самой кровавой и самой разрушительной войны из всех, какие только были на планете. Для нас, послевоенных детей, война уже была историей. Но для наших отцов она словно еще и не закончилась...
Наши отцы, знакомясь, сразу начинали выяснять, кто на каком фронте воевал - и не было дружбы крепче, когда оказывалось, что они сражались где-то на соседних фронтах. Приходя в гости к какому-нибудь своему дворовому приятелю, я часто видел в прихожей эти шинели, еще фронтовые, иногда с заботливо заштопанными дырками от пуль. Жили тогда скудно - и люди берегли вещи. А когда мои ботинки изнашивались до дыр, мать меня посылала к нашему сапожнику, жившему в подвале. И я смотрел, как он, набрав полный рот гвоздей, ловко орудовал своим молотком, прибивая к моим ботинкам новые подошвы.
Жилья катастрофически не хватало!
Еще не убраны были развалины на месте городов - и люди селились где только можно: в подвалах, на чердаках - где угодно, лишь бы под крышей... Мы год прожили в деревянном бараке. Гнилые стены, в досках - дыры, из которых зимой в комнате наметало сугроб. Стены покрыты черной плесенью, от которой сжимались легкие и начинался неудержимый кашель. В бараке я познакомился с бронхиальной астмой, с которой не расстанусь уже до конца жизни.
И все же это было счастливое время! И даже не потому, что детство всегда счастливое. Ведь оно было таким же счастливым и для наших родителей. Потому, что война закончилась - и впереди нас ждало счастливое будущее под мирным небом!
В те годы был взрыв рождаемости. Дети были повсюду! Малышня была везде: в подвалах с узким оконцем под потолком, на чердаках, в гнилых бараках.... Не было тогда никаких «материнских капиталов». Но были женщины, которые истосковались по своему предназначению: быть матерями. И были дети! Не потому, что «хорошо» и можно заводить детей - Потому что трудно, но впереди - светлое мирное небо! Вот за это светлое и рожали женщины детей.
***
Школы были переполнены, хотя и работали в 3 смены...
Отец рано приучил меня к чтению. Я еще не ходил в школу, но уже умел довольно бегло читать. Когда я выходил во двор, меня часто окружали ребята куда как старше по возрасту. Они доставали тщательно завернутые фронтовые треугольники и просили меня прочитать письма. Эти ребята были старше меня на каких- то 5 лет. На пять военных лет... Мне они казались совсем взрослыми... И они были неграмотны! «Чем мы виноваты? - с обидой говорили они, - нам война помешала!» Их, переростков, не брали в школу- классы и без того были забиты до предела. В моем первом классе был 41 ученик. И я читал им эти фронтовые письма, написанные наспех, на коленке, неразборчивым почерком на успевшей уже пожелтеть бумаге. И они, столпившись вокруг меня, тихо слушали, хотя и так знали их наизусть. И они с благоговением смотрели на меня, совсем ребенка - ведь мне была доступна тайна соединения букв в слова....
И только став уже взрослым, я понял: Это были ПОСЛЕДНИЕ письма. Потом была похоронка. А еще чаще - просто ничего не было....
И они с завистью смотрели на меня - ведь у меня было то, чего не было у них: У меня был отец! А мы, послевоенные дети, завидовали им - ведь им не надо было ходить в школу и делать уроки.
***
У каждого поколения свои игры. Это ведь сейчас дети играют, не вставая с дивана.
Мы, послевоенные дети, играли в войну. Тогда не было таких навороченных игрушек, как сейчас. Впрочем, если бы и были, то их никто бы не покупал. Слишком тяжело нам досталась победа и слишком трудным оказался послевоенный мир. Мы делали игрушки сами!
Кто постарше и посмелее, те делали «поджиги». Для этого шли на свалку и отпиливали от старых военных машин тормозные трубки. Один конец заклепывали и отгибали под прямым углом. Потом насыпали в трубку серу от спичек, вставляли гвоздь, тоже согнутый под прямым углом, натягивали резинку, и поджига готова! Достаточно было нажать на резинку и гвоздь соскакивал, ударяя по сере - и происходил выстрел! Те, кто помладше, делали себе деревянные автоматы, для чего тайком разбирали штакетник вокруг клумбы. К деревянной доске прикрепляли рукоятку, согнутую из проволоки, при вращении которой автомат выдавал тарахтение. Потом делились на команды, одна из которых была «за наших», а вторая - «за немцев». За немцев играть никто не хотел...
Иногда мы всей ватагой шли на нашу аэродромную свалку, где были свалены в кучу старые деревянные довоенные самолеты. На некоторых из них еще сохранились пулеметы! Конечно, затворы и прицелы были сняты, но все равно это было здорово: залезть в кабину и прицелиться из настоящего авиационного пулемета! А внизу, у реки, все еще стояла забытая зенитная позиция - и мы вертели рукоятки, разворачивая пушку в разные стороны....
Мы защищали подступы к столице!
***
Ушло поколение героев- фронтовиков. Уходит поколение послевоенное.
Моя мать воевала в Прибалтике. Была зенитчицей. Она видела вражеские налеты. Видела, как дорожка разрывов приближается к батарее. Они ведь целили именно по батарее! Было страшно. Но покинуть боевой пост было нельзя! За это по законам войны следовал немедленный расстрел перед строем. И командир не посмотрел бы, что перед ним не солдат, а перепуганная 17-летняя девчонка...
Сейчас по всей Прибалтике уничтожают все, что только напоминает о России и русском солдате. Не осталось у заносчивых прибалтов ни чувства признательности, ни просто памяти о подвиге советских солдат, освобождавших их землю. Память осталась только у меня. Я до сих пор бережно храню ее орден Красной Звезды.
Мой отец служил на авиаперегоночной трассе Красноярск-Уэлькаль. Но если кто-то думает, что перегонять самолеты проще и безопаснее, чем сбивать «мессеры», то он ошибается! Трасса проходила по диким, безлюдным местам Восточной Сибири, которые тогда и на картах-то обозначались просто белым пятном. Любая неисправность, вынужденная посадка означала только одно: Смерть. Летчики собирались в рейс, как в бой, не зная, вернутся ли они живыми. Пройти до ближайшего жилья 400 километров по безлюдной заснеженной тайге- невозможно. До фронта долетали не все. Трасса была усыпана обломками.
Уже после войны ему вручили орден Красной Звезды - боевой орден за службу в глубоком тылу...
Командовал этим участком трассы генерал Мазурук. В 60-х годах он обратился в ЦК с предложением организовать встречу ветеранов перегоночной трассы. В ЦК сочли эту инициативу «несвоевременной».... США успели превратиться из боевого товарища в геополитического противника и лишний раз напоминать о боевом братстве нашей власти не хотелось...
***
Я очень мало знаю о его службе, о полетах зимой, в 60-градусный мороз, о внезапных туманах, которые часто бывают в этих местах... об американцах, веселых и беспечных ребятах, перегонявших самолеты из Фэрбэнкса на Аляске на чукотский аэродром Уэлькаль, что по-чукотски означает «китовая челюсть»... Мне казалось, что я всегда успею с ним поговорить.
Я не успел...
От летчика остается его летная книжка. Это толстый, исписанный от корки до корки, двухтомник, в котором вся история советской авиации с сороковых и до восьмидесятых годов, начиная с поршневых Дугласов и Ли-2 и до реактивного лайнера Ил-62. О войне в этой книге всего одна строчка. Вся война уместилась в одну строчку....
Он - на Дальнем Востоке. Она - на Западе. И все же они встретились! Встретились через половину земного шара! Иначе я не появился бы на свет. На войне такие чудеса случались....
***
Уходят ветераны. Все меньше и меньше тех, кто на своих плечах вынес немыслимую тяжесть войны. Моя школа носила имя Героя Советского Союза летчика Григория Таран. Нет, он не сбивал мессеры. Он летал на грузовых самолетах через линию фронта, доставляя партизанам оружие, боеприпасы, продукты... А обратно вывозил раненых - и снова пробивался сквозь шквальный огонь вражеских зенитных батарей....
Что останется в памяти у наших внуков? Знает ли кто- нибудь из нынешних первоклашек, чей бюст установлен у входа в школу? Или равнодушно пройдут мимо? Какой они запомнят эту войну - самую жестокую и разрушительную из всех, что были на планете? И какими будут помнить эти послевоенные годы - немыслимо тяжелые и все же прекрасные, когда страна вставала из руин, заново строилась - и с каждым годом становилась краше, а люди - счастливее...
***
Я сижу за письменным столом. Из открытого окна на меня дует теплый майский ветер - совсем, как и тогда, в детстве...
И я снова слышу этот резкий крик нашей молочницы:
«Молоко, свежее молоко! Кому молоко!»
А потом наступало время мужиков - и на весь двор раздавалось:
«Точу ножи- ножницы! Бритвы правим!!»
А из другого угла двора слышалось:
«Лудить - паять - кастрюли вееедра чииииним!»
И хозяйки выносили кто бидон для молока, кто ножницы, кто дырявую кастрюлю...
Тогда этим промыслом занимались бойцы, прошедшие от Волги до Берлина. Не всем им, героям, досталось место в мирной жизни....
Давно уже нет ни точильщиков - героев-ветеранов, прошедших путь до Берлина, ни лудильщиков, чинивших дырявые кастрюли...
Сейчас купить новую кастрюлю дешевле.
А молочницу заменили пакеты пастеризованного молока....
А потом, после завтрака, наступало время детворы! И дети высыпали во двор - и начинались игры!
***
И я снова сижу за столом и делаю уроки, а в комнату со двора через открытое настежь окно доносятся резкие крики стайки стрижей, свивших гнезда под нашей крышей, детская беготня, тарахтение деревянных автоматов, пальба самопалов и поджиг, шипение пролетающих по двору дымовушек, сделанных из рулончиков старых фотопленок, после которых в воздухе оставался белый дымный след и снова слышу звонкие детские крики:
- Ты убит! Падай, а то играть не буду!
Мальчишки играли в войну....
автор: sergey_ivanov
апрель 2023
Свежие комментарии