На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Мы из Советского Союза

13 938 подписчиков

Свежие комментарии

  • Жанна Чешева (Баранова)
    Сейчас тоже героев не мало, жалко их маловато среди нашей самопровозглашённой элитки(((Лаврентию Павлови...
  • Жанна Чешева (Баранова)
    Пожалуйста, тоже так считаю, поэтому стараюсь не забыватьЛаврентию Павлови...
  • Евгений Рудаков
    Слава Лаврентию Павловичу и Вечная ему память в народных сердцах и нашей истории. Настоящий патриот Советской Родины....Лаврентию Павлови...

Серафимович и донские казаки

В творчестве Александра Серафимовича казачья тема не занимала много места. Хотя родился он в Нижне-Курмоярской станице в семье казака, судьба его больше была связана с Петербургом и Москвой. Однако события на Дону времён Гражданской войны не могли не коснуться его и не отразиться в произведениях.

VATNIKSTAN завершает серию очерков Сергея Петрова о русском и советском писателе Александре Серафимовиче. Предыдущие первый и второй очерки были о творчетстве писателя, и прошлый о Первой русской революции и её месте в творчестве Серафимовича. Сегодня в центре внимания Гражданская война — как менялось отношение писателя к донским казакам и почему даже в его главном романе «Железный поток» так мало сказано о вольном сословии.

Добровольческие казачьи отряды Красной Армии имени Малахова отправляются на фронт против белогвардейских войск генерала Краснова. 23 февраля 1918 года

Когда мы слышим «донской писатель», сразу же вспоминаем Михаила Шолохова или Фёдора Крюкова, но никак не Александра Серафимовича. Да, тоже с Дона, да, писатель не меньшей значимости, но в этот ряд «не встраивается». Почему?

Дело в том, что изначально свой литературный мир Серафимович решил не ограничивать Областью Войска Донского. Его мир населяли рабочие, крестьяне и революционеры на правах трагедии и борьбы. У жителей-казаков там была регистрация временная, авансом, — трагедия имелась у каждого, а борьбы не было.

Герой рассказа «Наказание», к примеру, не произносит ни слова против, когда его наказывают розгами. Товарищи героя — немногим лучше. Как только порка закончена, они шутят и хохочут, шуточки из разряда — «кто следующий?» или — «если мне прикажут тебя розгами отходить, жить тебе недолго останется».

«Степные люди». Писатель мастерски изображает пошлые нравы станичного быта: вороватость и моральную низость начальства, апатичность простых казаков. По цензурным соображениям эти фрагменты в рассказ при первом издании не вошли, вот они:

«На третий день атаман потребовал две тройки почтовых лошадей для поездки по казённой надобности. В нагруженные водкой, вином, закусками повозки уселись атаман с супругой, два его помощника, писарь и брандмейстер. Выехали на луг. Атаманша на берегу реки стала готовить закуски, а атаман с приятелями разделились на две партии, взяли две лодки, выплыли на середину реки, дали примерное морское сражение. Атаманша стояла на берегу и аплодировала».

На службе станичный начальник ворует «направо и налево». Казаки относятся к этому нормально, «с неизбежностью». Атаман благодарит их, как может:

«… он три дня поил казаков станицы и съехавшихся с соседних хуторов, конечно, на станичные суммы, которые потом расписывались по разным статьям расхода. Станица в эти три дня казалась поражённой чумой: на улицах, под плетнями, на ступенях правления, во дворах валялись груды тел».

Словом, казак у Серафимовича — не герой. Это не бунтарь, не потомок Разина или Булавина, способный вскочить на коня и, обнажив шашку, снести угнетателю голову.
И копать казачью тему глубже для Серафимовича не имело смысла.

Во-первых, в начале двадцатого века эту делянку прочно занял его земляк — Фёдор Крюков.

Во-вторых, превратившись из станичного жителя в столичного, Серафимович от казачества отдалился.

К 1917 году Донская область перестала быть его домом. Он жил не то чтобы в столицах, он жил в революции. О том, что происходило тогда на родине, писатель знал, что знали все: власть в руках Каледина, к нему рванули царские генералы, и скоро родина превратится из территории нейтральной в откровенно вражескую; генералы Алексеев, Корнилов и К совьют там контрреволюционное гнездо и отрежут Советскую Россию от угольных бассейнов. Этого допустить нельзя.

В декабре 1917 года Серафимович напишет «Наказ красногвардейцам, едущим на Дон». Там будут такие слова:

«…Товарищи красногвардейцы, громким голосом скажите вашим братьям-казакам: <…> никто на их земли не посягает, ибо они такие же труженики, как и рабочие <…> Пусть же подымутся братья-казаки <…>, пусть стряхнут с себя кровавых обманщиков, пусть не дадут надеть всероссийское ярмо беспощадной помещичьей власти на шею великому русскому и украинскому народу. Пусть помнят <…> у них свобода, у них воля, у них неутесняемая земля только до тех пор, пока свобода у всероссийского рабочего класса, у всего российского крестьянства».

Всё примерно так и вышло. Алексеев, Корнилов и Деникин спешно покинули тонущий корабль контрреволюции, казаки их не поддержали, отчаявшийся Каледин застрелился из револьвера.

28 февраля 1918 года Главком южного революционного фронта Владимир Антонов-Овсеенко получит телеграмму от Ленина:

«Наш горячий привет всем беззаветным борцам за социализм, привет революционному казачеству <…> Против автономии ничего не имею…»

Но проходит месяц, и казаки, принявшие Советскую власть «на ура», начинают вдруг против неё бунтовать. К маю низовья Дона «белеют», большевиков прогоняют, новым атаманом становится Пётр Краснов. Его поддерживает обнаглевшая от перспектив Брест-Литовского мира Германия.

Агитпоезд «Красный казак», 1919 год

В верховьях дела обстоят не многим лучше. Станицы и хутора переходят от красных к белым и обратно, в марте 1919-го советскую власть едва не добивает Вешенское восстание.

… Летом Серафимович, как военный корреспондент «Правды», выезжает в Воронежскую губернию.

Там он наблюдает удручающую картину: Добровольческая армия, пополненная восставшими казаками, наступает. Она может взять не только Воронеж, но и пойти дальше, на Москву. Состояние красноармейских частей оставляет желать лучшего.
Работая над очерком «Дон», писатель пытается ответить себе на вопрос: почему многие казаки отшатнулись от советской власти?

Вступив на Донскую землю в начале 1918 года, напишет он, красногвардейцы шли победоносно, не встречая сопротивления. Обозначившие свой нейтралитет казаки, принимали их «хлебом-солью». Ослеплённые своим триумфом пришельцы «забыли» объяснить казакам, зачем пожаловали и что с собой принесли. Это — главная ошибка. Казаку нравится хорошее отношение. Казака надо знать, а вы, товарищи, его не знаете.

Серафимович тезисно объясняет, что нужно знать о сынах Тихого Дона:

«Веками воспитаны в национализме, обособленности, казак — это высшая порода, а <…> великоросс или украинец — это низшая людская порода, к которой казак относится свысока»;

«Казак-бедняк — это совсем не то, что безлошадный бедняк в России. У него и лошадь, и корова»;

«… подвижные, впечатлительные, способные заразиться дико вспыхивающей ненавистью и враждою <…> вероломства у многих достаточно. С врагом заключит перемирие, целуется, обнимается, а сам втихомолочку сзади и рубанёт шашкой, ибо по отношению к врагу всё дозволено: так учили атаманы».

Серафимович дал в своём очерке общую картину, упустив значительные детали. Похоже, оторвавшись от корней, писатель не заметил перемен в донском характере.
А казаки между тем пробудились. Вскипела, казалось, застывшая навеки вольная кровь. У донцов появились новые герои, новые пассионарии, свои «большевики».

Весь 1917 год в Новочеркасске действовала крепкая «левая группа». Её яркие представители — офицеры Николай Матвеевич Голубов и Алексей Иванович Автономов — смело озвучивали свою позицию на заседаниях Войскового круга и Общеказачьего фронтового съезда. Блестящие ораторы, обладавшие громадным авторитетом среди фронтовиков, они агитировали за союз с большевиками на митингах. Именно голубовские казаки, а не красногвардейские части Сиверса, первыми вошли в феврале 1918-го в Новочеркасск и арестовали властную верхушку.

Однако большевики отнеслись к Голубову, как к слишком самостоятельному «демагогу». Они сделали ставку на председателя Донревкома, казака из «низов» — Фёдора Григорьевича Подтёлкова.

Человек безусловно храбрый, но малограмотный, авторитарный, но окружённый плотным кольцом партийных работников, он стремительно терял авторитет среди станичников. Подтёлков недостаточно резко и своевременно выступал против бесчинства и мародёрства пришлых красногвардейских частей, не умел полемизировать с сомневающимися казаками, на неудобные вопросы у него, как правило, был один ответ — «и никаких!» Он не разговаривал с ними, он — приказывал.

Всё это вынудило донцов разочароваться в Советской власти. Так низовья Дона и «побелели».

Антон Деникин и атаман Всевеликого войска Донского Африкан Богаевский на торжественном молебне по случаю освобождения Дона от войск РККА. Лето 1919 года

Знал ли обо всём этом Серафимович? Складывается впечатление, что если и знал, то опять же — в общих чертах.

Вёшенское восстание. Писатель отнёсся к нему с такой же большевистской прямотой: восстали богатые казаки, затуманив головы остальным. О реальных причинах он скажет как бы между строк, напишет, что были коммунисты, которые «опозорили себя злоупотреблениями и насилиями», их пришлось расстрелять, оповестив казаков, «но было поздно».

Дополни он свои слова хотя бы одним-двумя абзацами с примерами «злоупотреблений» и «насилий», очерк бы смотрелся гораздо объективнее.

Но объективности не получилось, правда в «Доне» вышла однобокой. О срезании лампасов, безумных пытках, расстрелах и прочих «перегибах» писали другие — члены казачьего отдела ВЦИК и будущий командарм Второй Конной, красный казак Филипп Кузьмич Миронов. Они сообщили о чудовищности знаменитого циркуляра Свердлова. Они заявили открыто: стремление уничтожить контрреволюционеров на Дону обернулось чуть ли не повальным истреблением казаков, и подобная политика, кроме ещё большей крови и ненависти со стороны местного населения, ничего не принесёт.

«Читателей» у этих писем было трое — Ленин, Троцкий, Калинин. Выводы были сделаны. Отношение к казакам поменялось и репрессии прекратились. Жаль, что среди авторов «разъяснений» не было писателя Серафимовича.

… В романе «Красные дни» Анатолия Знаменского утверждается, что Серафимович и Миронов, как жители Усть-Медведицкой станицы, были знакомы и дружны. Знаменский описывает их тревожную беседу о судьбах казачества и Вёшенском восстании. Но была ли такая беседа в действительности, имело ли место их тесное знакомство вообще, доподлинно не установлено.

После Миронова осталось множество документов, писем, рукописей. О Серафимовиче в них нет ни слова. В письме Ленину Миронов критикует советских журналистов, рассуждавших о Доне в 1919 году, — ни одного упоминания. Писатель, в свою очередь, тоже не вспоминает о легендарном земляке. Может быть, есть что-то в дневниках?

Всё это даёт надежду полагать, что Серафимович, чья бурная в те годы деятельность Южным фронтом не ограничивалась, судил о восстании по штабным справкам, разговорам с красноармейцами, собственному жизненному опыту и собственным же стереотипам.

Раздача литературы пленным казакам в агитпункте. 1918–1920 гг.

… Всю правду он осознает позже, почти десятилетие спустя, когда состоится знакомство с Шолоховым и его «Тихим Доном». Вот там-то и всплывут многие события и фамилии, и Вёшенское восстание предстанет «во всей красе». Быть может, не столько фактор землячества, сколько правда о родине, которую он не знал или знать в своё время не хотел, побудила его биться за «Тихий Дон» во всех инстанциях.
Повторюсь, в творчестве Серафимовича казачья тема не занимала много места. Даже в «Железном потоке» — о казаках вскользь, деля на красных и белых, последние при этом — в большинстве.

Но в тридцатые он станет писать о казаках красиво и с теплотой, будто возвращая долги. Пробьётся сквозь строки запах степного ковыля, заискрится на солнце гладь родной, древней реки. И не будет в этих текстах ни слова о казачьем «национализме», «обособленности», «высокомерии».

В 1931 году Серафимович объедет вместе с женой и сыном несколько донских колхозов и станиц. После поездки он напишет серию новелл под общим названием «По донским степям». В них казак будет изображён как человек активный, настоящий строитель новой жизни.

В очерке «Михаил Шолохов» (1937) читаем такие слова:

«Казаки — весёлый, живой, добродушно-насмешливый народ <…> Песни поют чудесные, задушевные, степные, от которых и больно и ласково на сердце. И они разливаются от края до края, и никогда не забудешь их».

В 1939 году Серафимович напишет рассказ «Бригадир». Его герой — не просто красный казак в прошлом и колхозник в настоящем. Судя по времени и месту истории, он — бывший мироновец. Напрямую об этом, правда, не говорится: Миронова, расстрелянного в Бутырской тюрьме почти двадцать лет назад, реабилитируют только в 1960 году.

А когда жизнь писателя приблизится к финалу, он через ростовскую газету «Молот» обратится с письмом к своим «дорогим землякам»:

«… я обращаю своё слово, слово старого донского казака Курмоярской станицы <…>: работайте ещё лучше, трудитесь много и хорошо, чтобы ещё краше и богаче стала страна наша, наша великая Родина!».

Это письмо — последнее выступление в печати. Не имея сил писать, Серафимович продиктует текст, его передадут в Ростов-на-Дону. На газетной полосе письмо появится 1 января 1949 года.

19 января, в день своего рождения, великий писатель уйдёт из жизни в возрасте 86 лет.

Могила Серафимовича на Новодевичьем кладбище. Фото Сергея Семёнова. 2013 год

Публикацию подготовил писатель Сергей Петров, автор книг «Бакунин. Первый панк Европы», «Хроника его развода» и «Менты и люди». Сотрудничает с издательством «Пятый Рим» и пишет для журнала «Русский пионер».

Сергей Петров
https://vatnikstan.ru/culture/literature/serafimovich-i-don/

Картина дня

наверх