«Высокий, широкоплечий, со смуглым обветренным лицом, задумчивыми глазами, идёт он походкой солдата то по прибрежному плёсу Черноморья, то в скалах Севера, то по отбитым у немцев деревням за Калинином, у Белёва, в Крыму. За время войны он исколесил много дорог, приобрёл много друзей, получил много опыта и видел такое, что навсегда останется в его памяти», — описывает Константина Симонова публицист Николай Тихонов в статье «Певец боевой молодости» (Красная звезда. 1942 год).
Константин Симонов — яркая фигура советской поэзии. Он одним из первых отправился на фронт в Великую Отечественную войну и дошёл до Берлина. Жаркие споры о его стихах начались ещё в 1940‑е годы и продолжаются до сих пор. В этом материале рассказываем, что писали критики о поэте в разные годы, а также как менялось его отношение к Сталину.
1940‑е — 1980‑е. Споры вокруг лирики Симонова военных лет
Война для Константина Симонова началась ещё в 1939 году, на Халхин-Голе, куда он отправился фронтовым корреспондентом. Оттуда он привёз книгу стихов и множество записей, которые потом войдут в сборник «Далеко на Востоке. Халхин-гольские записи».
Когда началась Великая Отечественная война, то Симонов в числе первых устремился на фронт в качестве военного корреспондента. Писатель стал свидетелем отступления и хаоса первых дней войны, был участником битвы под Сталинградом, участвовал в битве на Курской дуге, видел ужас Освенцима и красное знамя над рейхстагом. Все эти события, свидетелем которых он был сам, Константин Михайлович описывал в своих ёмких очерках, публиковавшихся в военное время в газетах «Красная звезда», «Известия».
Симонов в своих фронтовых записях рассказывает, как он стремился писать о войне:
«Писать о войне трудно, писать о ней, как только о парадном, торжественном и лёгком деле, нельзя. Это будет ложью. Писать только о тяжёлых днях и ночах, только о грязи окопов и холоде сугробов, только о смерти и крови — это тоже значит лгать, ибо всё это есть, но писать только об этом — значит забывать о душе, о сердце человека, сражавшегося на этой войне».
Война и любовь к актрисе Валентине Серовой дают мощный импульс для раскрытия поэтического дара писателя в полной мере. Очерки и стихи находят горячий отклик у читателей. Публикации Симонова принимались критикой как несомненный успех.
«Слово Симонова сразу же нашло читателя — друга, современника, ибо сам Симонов — сын века, он чувствует движение времени, он не стоит в стороне от схватки, а участвует в ней непосредственно». (Из статьи Н. С. Тихонова «Певец боевой молодости») [1]
Стихотворение «Жди меня», посвящённое актрисе, становится заклинанием для миллионов людей, ждавших родных с войны. Секрет удивительной популярности стихотворения пытались разгадать критики уже в то время.
Критик Александров писал о нём:
«„Жди меня“ — самое общее из стихотворений Симонова. Это стихотворение не нужно цитировать. Его знают все. Говорят, семнадцать композиторов изъявили желание написать на него песню. <…> В истории советской поэзии вряд ли было другое произведение, имевшее такой массовый отклик. Это стихотворение искали, вырезали из газет, переписывали, носили с собой, посылали друг другу, заучивали наизусть — на фронте и в тылу. У нас есть консультации, дающие советы по многим важным вопросам. Но ни врач, ни агроном, ни юрист, ни психотехник не посоветуют, как поступать, как думать и чувствовать во многих трудных случаях личной жизни, в том числе таких важных, как этот. Нет такой специальности. Это одна из задач поэзии. Написать эти стихи нужно было именно с такими заклинательными повторениями. <…> Та сила, навстречу которой шли стихи, была верой. Даже если бы она была суеверием, трудно было бы её осудить. Но это была правильная вера». [2]
Валентина Серова и Константин Симонов
В годы войны Константин Симонов подготовил для печати сборник стихов из двух частей: в первую входило двадцать пять стихотворений, составивших впоследствии книжку «С тобой и без тебя», а во вторую — несколько фронтовых баллад и военные стихотворения.
«Большинство лирических стихов, включённых мною в первый раздел книги — не то пятнадцать, не то семнадцать, — редактор, а вернее, издательство не рисковало печатать. После долгих споров я согласился изъять только одно стихотворение „На час запомнив имена…“ и сказал редактору, что книгу, из которой будет изъято полтора десятка стихотворений, печатать отказываюсь; пусть они, пока я буду на фронте, подумают; поговорим ещё раз, когда вернусь», — вспоминает Симонов реакцию редакции «Молодой гвардии» на сборник. [3]
Сборник с полным циклом стихов вышел в свет в апреле 1942 года после личного разговора Симонова с Щербаковым, секретарём Московского горкома партии, который помог с согласованием сборника в печать.
Реакция критиков на сборник стихов «С тобой и без тебя» уже не была такой однозначно хвалебной. Негодование вызвало как отдельное стихотворение «На час запомнив имена…», так и, в целом, весь сборник. «На час запомнив имена» было отнесено к разряду «случайных», «вульгарных» и «вредных в морально-политическом плане». Звучали резкие высказывания:
«…Кто дал право К. Симонову проповедовать скотскую мораль? Он утверждает свою проституционную философию как некий закон войны и тем самым оскорбил мужчин и женщин. Безнравственность и распутство не порицается им» [4].
Критик В. Александров подчёркивал, что «С тобой и без тебя» — это «лирический цикл, образующий своего рода стихотворную повесть о чувстве и судьбе двух людей», и в то же время осуждал встречающийся в нём «демонизм», ощущение «тяжёлой плоти» [5]. Неодобрительные высказывания звучали от Александра Твардовского, литературоведов Е. Трощенко, Л. Лазарева и А. Тарасенкова [6].
Стихи из сборника «С тобой и без тебя» вызывали споры у критиков и находили невероятный отклик у читателей. В чём причина такого пристального внимание к данному циклу? Исследовательница творчества Симонова И. Н. Коржова приводит его цитату в статье «Заметки о поэзии» с подразделом «О праве на лирику», в которой писатель высказывал почти еретические для советской литературы мысли о том, что героем лирики не может быть собирательный образ:
«Честная лирическая книга всегда убедительна. Она повествует о человеке, но не о том типическом человеке, который твёрдой, подчас излишне твёрдой походкой проходит через романы и эпические поэмы. <…> Герой правдивой лирической книги — это автор в его собственном поэтическом самовосприятии, это не фотография автора, это его автопортрет…» [7]
Исследовательница доказывает, что «вот этот личностный принцип и был положен в основу того первого варианта цикла „С тобой и без тебя“, который стал откровением для многих современников, и закрепил успех отдельных публикаций поэта, прежде всего „Жди меня“» [8]. Не исключено, что именно этот «личностный принцип» вызывал осуждение у современников.
После войны писателя ждали ответственные должности, командировки, признание и слава. В 1946–1950 и 1954–1958 годах Симонов был главным редактором журнала «Новый мир», в 1950–1953‑м — главным редактором «Литературной газеты», стал одним из секретарей Союза писателей.
После войны были опубликованы сборники очерков «Письма из Чехословакии», «Славянская дружба» и другие материалы. В это же время Симонов приступает к своему первому роману «Товарищи по оружию». В 1959 году была окончена работа над книгой «Живые и мёртвые», давшей название трилогии. Вторая часть трилогии «Солдатами не рождаются» была опубликована в 1964 году, третья книга «Последнее лето» вышла в свет в 1972 году. Произведения написаны по материалам записок, сделанных писателем в разные годы и отчасти изданных в виде статей и очерков.
Симонов, являясь очевидцем и участником боевых действий, достаточно достоверно показывает, что происходило на войне на протяжении трёх лет: трагические неудачи первых дней войны, хаос, отступление, растерянность командиров в первой части «Живых и мёртвых» врезаются в память; эти события сменяет энергичное наступление в завершающий год войны («Последнее лето») [9].
К 1960‑м годам Константин Симонов прочно вошёл в плеяду самых талантливых поэтов военного времени [10]. Так, в учебнике по истории русской советской литературы отмечено, что для целого ряда поэтов Великая Отечественная война стала временем творческого взлёта, среди них такие поэты, как А. Твардовский, В. Инбер, К. Симонов, М. Алигер, А. Сурков, О. Берггольц, и другие. В статье «Литература периода Великой Отечественной войны» А. Д. Синявский (автор статьи) обращает внимание на умение поэта проникнуть в глубь человеческой души и показать её «изнутри». В этом он определяет успех лирики Симонова, популярность его произведений «Жди меня», «Атака».
В то же время в эти годы не утихают споры вокруг сборника «С тобой и без тебя». Критик А. Кулинич причисляет «С тобой и без тебя» к произведениям любовного плана, которые были предназначены «для развлечения в холостяцком кругу», и утверждает, что многие стихи цикла — «игра в лёгкую о любовишку, гусарское поощрение случайных связей» [11]. С. Фрадкина, выступая против прямолинейно-идеологизированной трактовки симоновского цикла Кулиничем, отмечает, что «трудно поверить, что эти развязные и грубо пренебрежительные строки о лирике писателя-воина принадлежат критику-фронтовику. Проработанные ярлыки явно восторжествовали здесь над живой правдой восприятия поэзии» [12].
В 1970‑е и 1980‑е годы продолжается осмысление литературного наследия Симонова в контексте ведущих достижений советской литературы. В это время выходят в свет ряд фундаментальных работ, которые внесли огромный вклад в изучение творчества писателя. Среди этих работ можно назвать монографию Л. Финка «Константин Симонов: творческий путь» (1979), Л. Лазарева «Константин Симонов: очерк жизни и творчества» (1985). Финк называет Симонова выразителем судеб и мировоззрения поколения, главным событием в жизни которого оказалась Великая Отечественная война. Четыре года войны определили все сорок лет литературной деятельности писателя [13].
На страницах журналов критики и литературоведы продолжают обсуждать любовную лирику Симонова, в то же время на первый план выдвигаются размышления о писателе, как о выразителе мироощущения целого поколения, на чью долю пришлась война. М. М. Голубков в своей статье «Гражданин своего времени. Лирика К. Симонова военных лет», анализируя предвоенные стихи Симонова и стихи поэта военного времени, показывает трансформацию взгляда художника на войну и как в лирике поэта отразилось мироощущение военного поколения. Стихи 1937–1939 годов полны предчувствия войны, страшной, но неизбежной, и обращены к тем, кто «знает, что глагол „драться“ — глагол печальный, но порой нужный», к тем, «кто вдруг из тишины комнат, пойдёт в огонь, где он ещё не был» («Новогодний тост», 1937 год). Однако думы о войне есть, но они ещё не соотнесены с домом, с московскими улицами, с «просёлками, что дедами пройдены, с простыми крестами их русских могил», с «каждою русской околицей» («Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…») [14].
Такая соотнесённость возникает через четыре года, со всей остротой проявится в «жестоком зрении», будет видна «в бинокль перевёрнутый»: «Как и всем нам, войною непрошено, мне жестокое зрение выдано» («Словно смотришь в бинокль перевёрнутый…»). «Жестокое зрение» войны заставляет иначе взглянуть на прошлое, отделить существенное от второстепенного, которое теперь видится как «снежный ком, обращенный в горошину», ибо «всё, что сзади осталось, уменьшено».
Утверждается общезначимое, высокое за счёт мелкого и сиюминутного. Новая шкала ценностей и новое поэтическое видение, обусловленное войной, останется в поэзии Симонова навсегда [15].
В 1941 году появится национальный, характерный для русской литературы, взгляд Симонова, когда поэт осознает всеобщность войны, когда увидит её след на душе каждого, а не только героя: когда проявится общезначимый, всемирно-исторический опыт народа, защищающего мир. Когда станет ясно, что опыт каждого отдельного его представителя — солдата, офицера, старика, оставшегося в оккупации, — имеет всеобщее значение, не может быть забыт, утрачен [16].
1980‑е — 1990‑е. «Глазами человека моего поколения»
Константин Симонов, сделавший блестящую карьеру, писатель, чьё творчество всегда находилось под пристальным вниманием читателей и критиков, никогда не забывал о войне:
«Если говорить о той общественной деятельности, которой я занимаюсь, то я решил писать и говорить правду о войне; чтобы роль рядового участника войны, вынесшего на своём горбу её главную тяжесть, предстала перед последующими поколениями и во всём её подлинном трагизме, и во всём её подлинном героизме».
С такими мыслями писатель приступал к работе над своими воспоминаниями «Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине» уже в последние годы жизни. Рукопись была продиктована в феврале — апреле 1979 года, когда писатель находился в больнице. В опубликованной в 1988 году первой книге с подзаголовком «Размышления о И. В. Сталине» содержатся не только воспоминания о Сталине, но и размышления писателя о своей жизни, об отношениях с властью. Это повествование о самом себе и своём окружении подкупает своей искренностью.
Вторую часть книги, которая была задумана, — «Сталин и война» — поэт так и не успел закончить. Сохранились папки самых разных подготовленных писателем документов, собиравшихся не один год: заметки, письма, записи бесед с военачальниками, некоторые из них вошли в первую часть книги.
Константин Симонов среди преподавателей и слушателей Военно-политической академии. Москва, 1978 год
Симонов проводил личное расследование, стремясь ответить на вопросы: «Было или не было происшедшее в начале войны трагедией? Нёс ли Сталин за это наибольшую ответственность по сравнению с другими людьми? Было ли репрессирование военных в 1937–1939 годах одной из главных причин наших неудач в начале войне?» — это лишь несколько вопросов из списка, который Симонов подготовил, приступая к работе над материалом.
Стоит отметить, что эти вопросы не давали покоя Константину Михайловичу не только в конце жизни, но и в послевоенное время. Так, в романе «Живые и мёртвые» затрагивается тема репрессий 1937–1938 годов. По сюжету романа война сводит главного героя военкора Синцова с командиром бригады Серпилиным, который закончил гражданскую войну, командуя полком под Перекопом, и до своего ареста в 1937 году читал лекции в Академии имени Фрунзе. Он был обвинён в пропаганде превосходства фашистской армии и на четыре года сослан в лагерь на Колыму. Освобождённый благодаря хлопотам жены и друзей, он возвращается в Москву в первый день войны и уходит на фронт, не дожидаясь ни переаттестации, ни восстановления в партии. Если в романе арест героя предстает как частный случай, случайность или чья-то ошибка, то уже в середине 1960‑х годов при подготовке доклада «Уроки истории и долг писателя», подготовленного к двадцатилетию Победы, Симонов открыто говорит о массовых репрессиях и их последствиях для боеспособности Красной Армии:
«Во-первых, погибли не одни они (речь идёт о расстреле группы высших командиров Красной Армии: М. Н. Тухачевский, И. П. Уборевич, А. И. Корк и другие). Вслед за ними и в связи с их гибелью погибли сотни и тысячи других людей, составляющую часть цвета нашей армии… Надо помнить, каких невероятных трудов стоило армии — начать приходить в себя после этих страшных ударов». К началу войны армия так и не оправилась, тем более что «и в 1940 и в 1941 году всё ещё продолжались пароксизмы подозрений и обвинений…» [17]
Симонов в материале «Двадцать первого июня меня вызвали в Радиокомитет…» из комментария к книге «Сто суток войны», подвергая тщательному анализу военно-политическую ситуацию предвоенных лет, ход подготовки к надвигающейся войне и прежде всего роль, которую сыграл в этом деле советско-германский пакт, пишет о личной ответственности Сталина за происходящее в начале войны:
«Говоря о начале войны, невозможно уклониться от оценки масштабов той огромной личной ответственности, которую нёс Сталин за всё происшедшее. На одной и той же карте не может существовать различных масштабов. Масштабы ответственности соответствуют масштабам власти. Обширность одного прямо связана с обширностью другого». [18]
Материал этот был опубликован в журнале «Знание — сила» лишь в 1987 году (№ 11). Симонов поясняет свои выводы:
«…Если говорить о внезапности и о масштабе связанных с нею первых поражений, то как раз здесь всё с самого низу — начиная с донесений разведчиков и докладов пограничников, через сводки и сообщения округов, через доклады Наркомата обороны и Генерального штаба, всё в конечном итоге сходится персонально к Сталину и упирается в него, в его твёрдую уверенность, что именно ему и именно такими мерами, какие он считает нужными, удастся предотвратить надвигающееся на страну бедствие. И в обратном порядке — именно от него, через Наркомат обороны, через Генеральный штаб, через штабы округов и до самого низу — идёт весь тот нажим, всё то административное и моральное давление, которое в итоге сделало войну куда более внезапной, чем она могла быть при других обстоятельствах». И далее о мере ответственности Сталина: «Говоря о начале войны, невозможно уклониться от оценки масштабов той огромной личной ответственности, которую нёс Сталин за всё происшедшее. На одной и той же карте не может существовать различных масштабов. Масштабы ответственности соответствуют масштабам власти. Обширность одного прямо связана с обширностью другого». [19]
Стоит сказать о том, что переосмысление роли Сталина в войне давалось Симонову непросто. Е. Ю. Зубарева в статье «Правда жизни и правда войны (О творчестве К. М. Симонова)» подробно описывает мироощущение писателя в 1950–1960‑е годы. Выступление Хрущёва на ХХ съезде КПСС в 1956 году, развенчание культа личности Сталина, последовавшая за этими событиями переоценка прежних представлений, казавшихся неколебимыми, неизбежные в таких случаях выпады недоброжелателей, стремящихся всячески уязвить того, кого они считали сталинским любимцем, — всё это не могло не повлиять на Симонова. Он тяжело переживал происходящее, но не стремился оправдываться. Процесс переосмысления прошлого шёл непросто и не предполагал безоговорочной идейной капитуляции.
Об этом сложном психологическом состоянии Симонова писал поэт Евгений Евтушенко:
«Я видел Симонова на траурном митинге в марте 1953 года, когда он с трудом сдерживал рыдания. Но, к его чести, я хотел бы сказать, что его переоценка Сталина была мучительной, но не конъюнктурной, а искренней. Да, из сегодняшнего времени эта переоценка может казаться половинчатой, но не забудем того, что когда-то в оторопевших глазах идеологического генералитета эта страдальческая половинчатость выглядела чуть ли не подрывом всех основ».
Как бы ни воспринимали это окружающие, Симонов старался быть честен с ними, а тем более с собой, его эволюция не означала мимикрии [20].
В 1965 году, выступая на юбилейном вечере в честь своего пятидесятилетия, как бы подводя промежуточные итоги своей жизни, писатель сказал:
«Я хочу просто, чтобы присутствующие здесь мои товарищи знали, что не всё мне в моей жизни нравится, не всё я делал хорошо, — я это понимаю, — не всегда был на высоте. На высоте гражданственности, на высоте человеческой. Бывали в жизни вещи, о которых я вспоминаю с неудовольствием, случаи в жизни, когда я не проявлял ни достаточной воли, ни достаточного мужества. И я это помню».
Это был процесс не столько рефлексии, сколько самопознания. Заглядывая в прошлое, писатель пытался постичь, где же она, эта правда, почему ускользнула от него раньше и продолжает ускользать. Он стремился понять, почему, будучи свидетелем депортации родных и ареста отчима, не осознал трагизма происходящего.
«Да, мне сейчас приятнее было бы думать, что у меня нет таких, например, стихов, которые начинались словами „Товарищ Сталин, слышишь ли ты нас?“. Но эти стихи были написаны в 1941 году, и я не стыжусь того, что они были тогда написаны, потому что в них выражено то, что я чувствовал и думал тогда, в них выражена надежда и вера в Сталина. Я их чувствовал тогда, поэтому и писал. Но, с другой стороны, тот факт, что я писал тогда такие стихи, не зная того, что я знаю сейчас, не представляя себе в самой малой степени и всего объёма злодеяний Сталина по отношению к партии и к армии, и всего объёма преступлений, совершённых им в 1937–1938 годах, и всего объёма его ответственности за начало войны, которое могло быть не столь неожиданным, если бы он не был столь убеждён в своей непогрешимости, — всё это, что мы теперь знаем, обязывает нас переоценить свои прежние взгляды на Сталина, пересмотреть их. Этого требует жизнь, этого требует правда истории».
Е. Ю. Зубарева делает вывод в своей статье, с которым нельзя не согласиться, что эти строки из работы «Глазами человека моего поколения» не являются самооправданием и тем более покаянием, они отразили итоги мучительных размышлений писателя о событиях, частью и свидетелем которых он стал [21].
Воспоминания «Глазами человека моего поколения. Размышления о Сталине» были опубликованы лишь в 1988 году. Не случайно многие материалы писателя увидели свет лишь в конце 1980‑х. В это время русская литература переживала период публикаторства: на страницы изданий хлынули ранее недоступные читателю произведения (увидели свет произведения Замятина, Пильняка, Булгакова). Задержанные произведения, став фактом общественного сознания, побудили общественность пересмотреть сложившиеся представления о литературном процессе. Кроме того, политические изменения 1990‑х годов, затронувшие все сферы жизни, можно сравнить с сейсмическими толчками, которые разрушают до основания построенный веками фундамент. Советский Союз перестал существовать, а всё, что с ним было связано, подвергнуто разрушению, в том числе и представления о литературе.
Константин Симонов и современность
Конец XX — начало ХХI века отмечены усилением негативной тенденции в оценке жизненного и творческого пути Симонова, вызванного поспешной «переоценкой ценностей». Писатели и критики, освобождённые от идеологического гнёта и цензуры, устремились развенчивать идеалы, которые воспевались в советское время.
Т. Кравченко писала:
«Сегодня [в конце 90‑х годов XX века] писать о Константине Симонове не обличая, — дурной тон». [22]
В эти годы поэзия Симонова активно противопоставлялась поэзии Б. Пастернака, О. Мандельштама, М. Цветаевой, А. Ахматовой, делался вывод о том, что сопоставление будет для Симонова просто плачевным. Например, Н. Иванова в статье «Константин Симонов глазами человека моего поколения» сравнивает лирику Симонова с поэзией Ахматовой и Пастернака:
«Симонов не то чтобы потерял свой поэтический дар — собственно говоря, особого поэтического дара — со своей поэтикой, своим стилем — и не было; просто на фоне отсутствия в массовом сознании лирики Ахматовой и Пастернака, творивших одновременно с Симоновым, он занял вакантное место советского лирика. Для всех. Без особых изысков — и уж точно, что без отягощающей биографии». [23]
М. Капустин выносит неутешительный вердикт советской поэзии, что она…
«…отразила жизнь военного поколения либо в официальном отфольгированном зерцале, либо в слабом и малом — индивидуализированным („Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины?“ — Симонов, Сурков, Исаковский, песни войны)». [24]
Сегодня очевидно, что эти высказывания во многом были продиктованы теми переменами, которые происходили в 1990‑е годы. Однако, как известно, современная Симонову поэзия не ограничивается кругом названных авторов. Едва ли продуктивно с точки зрения создания объективной картины той литературной эпохи столь яростное противопоставление систем координат их лирики.
На сегодняшний день общество, пройдя путь деконструкции советского прошлого, ощущает потребность в обретении памяти о своём давнем и недавнем прошлом, испытывает необходимость в критическом взгляде на семь десятилетий советской истории. От кардинального отрицания прошлого общество постепенно приходит к его принятию. Возникает потребность не просто обличать писателей, которые жили и творили в советское время, а подходить к литературному процессу советского времени взвешенно.
В завершение хочется вспомнить слова близкой подруги писателя М. Алигер из статьи, опубликованной в книге «Константин Симонов в воспоминаниях современников»:
«Симонов был ярким и крупным человеком своего времени, но, собственно говоря, каждый человек является человеком своего времени. Разница заключается только в том, что иные существуют в своём времени, а другие своему времени служат. Мы служили своему времени. Почему? Представьте себе, постарайтесь представить себе, каково быть горячо и глубоко убеждённым в том, что ты живешь в мире, обновлённом и перестроенном, в мире, о котором мечтали и за который боролись самые высокие герои нашей истории… в мире, где всё впервые и всё — праздник и торжество трудового человека, ибо „мы не рабы, рабы не мы“ и „кто был ничем, тот станет всем“. Верить в то, что вы есть граждане этого нового общества, быть согласными со всеми его установлениями, участвовать во всех его начинаниях, во всех его грандиозных замыслах… Неужели трудно понять, какое это счастье? Вот почему Симонов и служил своему времени. <…> Константин Симонов — это, в сущности, целая эпоха нашей жизни. И с ним вместе, очевидно, закончилась целая эпоха нашего общего существования». [25]
Споры, которые разгораются вокруг творчества Константина Симонова и по сей день, лишь ещё раз подтверждают противоречивость той эпохи, в которой жил писатель, которая естественно отразилась на его творчестве. Возрастает потребность возноситься выше своих субъективных пристрастий, зачастую навеянных модой или временем, стремясь взглянуть на литературный процесс не с точки зрения частных случаев, а с точки зрения всего процесса в целом.
Литература и источники
1. Тихонов Н. С. Певец боевой молодости // Красная звезда. 17 апреля 1942 г. № 90.
2. Александров В. Письма в Москву (Константин Симонов: «С тобой и без тебя» и «Стихи 1941 г.») // Знамя. 1943. № 1.
3. Цитата и история публикации цикла «С тобой и без тебя» приводится из статьи М. Чудаковой «„Военное“ стихотворение Симонова „Жди меня…“ (июль 1941 г.) в литературном процессе советского времени» (НЛО, 2002, № 6).
4. Цит. Андроникова И., Кирсанова С., Иолтуховского Г. из газеты Калининского фронта «Вперёд на врага» по: Бабиченко Д. Л. Писатели и цензоры. Советская литература 1940‑х годов под политическим контролем ЦК. М.: ИЦ «Россия молодая», 1994.
5. Александров В. Письма в Москву (Константин Симонов: «С тобой и без тебя» и «Стихи 1941 г.») // Знамя. 1943. № 1.
6. А. Твардовский о лирическом цикле К. Симонова «С тобой и без тебя». Вступительная заметка, публикация и комментарий Р. Романовой // Вопросы литературы. 1996. № 4.; Трощенко Е. Д. Поэзия поколения, созревшего на войне. Статья первая: Константин Симонов // Новый мир. 1943. № 5–6; Лазарев Л. И. Драматургия К. Симонова. М.: Искусство, 1952; Тарасенков А. К. Константин Симонов // Тарасенков А. К. Поэты. М.: Советский писатель, 1956.
7. Цитата из статьи: «Искусство и судьба Константина Симонова» И. Н. Коржовой.
8. «Искусство и судьба Константина Симонова» И. Н. Коржовой.
9. Более подробно о трилогии «Живые и мертвые» и о других книгах о войне читайте в подборке, составленной совместно с профессором Марией Викторовной Михайловой.
10. История русской советской литературы в 3 т. Т. 3. М. 1961.
11. Цит. из диссертации И. Ф. Герасимовой «Человек и время: поэзия К. М. Симонова периода Великой Отечественной войны в контексте литературной эпохи» // Кулинич А. Русская советская поэзия. Очерк истории. М.: Учпедгиз, 1963.
12. Цит. из диссертации И. Ф. Герасимовой «Человек и время: поэзия К. М. Симонова периода Великой Отечественной войны в контексте литературной эпохи» // Фрадкина С. Я. Творчество Константина Симонова. М.: Наука, 1968.
13. Финк Л. А. Константин Симонов: творческий путь. 2‑е изд., перераб. М.: Советский писатель, 1983.
14. Голубков М. М. Гражданин своего времени. Лирика К. Симонова военных лет // Литература в школе. 1985. № 6. С. 13.
15. Там же. С. 12.
16. Там же. С. 13.
17. Цитата приводится из предисловия Л. И. Лазарева «Для будущих историков нашего времени (последняя работа Константина Симонова)» к книге «Глазами человека моего поколения. Размышления о И. В. Сталине».
18. Там же.
19. Там же.
20. Зубарева Е. Ю. «Правда жизни и правда войны» (О творчестве К. М. Симонова) // Симонов К. М. Живые и мёртвые. М.: Дет. лит., 2015. С. 14.
21. Там же. С. 15.
22. Кравченко Т. Ю. Константин и Валентина // Независимая газета. 1999. 11 сентября.
23. Иванова Н. Константин Симонов глазами человека моего поколения // Знамя. 1999. № 7.
24. Капустин М. П. Культура и власть: Пути и судьбы русской интеллигенции в зеркале поэзии. М., 2003.
25. Алигер М. Беседа. Из воспоминаний // Константин Симонов в воспоминаниях современников. Составители: Л. А. Жадова, С. Г. Караганова, Е. А. Кацева. М., 1984.
Екатерина Мельничук
https://vatnikstan.ru/culture/simonov_kritika/
Свежие комментарии