В 1878 году, когда прогремел выстрел Веры Засулич, юрист Анатолий Фёдорович Кони ещё не знал, что в России пыток нет. По незнанию он оставил воспоминания, где описал, как с политическими заключенными обращались жандармы ещё на этапе следствия. Если коротко, то гораздо хуже, чем сейчас.
Анатолий Фёдорович Кони был известным юристом и общественным деятелем во второй половине XIX века. Именно под его председательством в 1878 году суд присяжных вынес оправдательный приговор по делу Веры Засулич. После себя Кони оставил немало воспоминаний, которые описывают жизнь и порядки российского общества того времени.
Анатолий Фёдорович Кони
Описал он и пытки в российских тюрьмах:
19 июля я получил от Е. А. Гернгросс письмо на её имя от матери политического арестанта.
"Вчера я имела свидание с сыном, находящимся в доме предварительного заключения, и нашла его в ужасном положении как физически, так и нравственно. Его били! Били по голове, по лицу, били так, как только может бить здоровый, но бессмысленный, дикий человек в угоду и по приказу своего начальника, человека, отданного их произволу. Потом они втолкнули его в какой-то темный карцер, где он пролежал обеспамятевший до тех пор, пока кому-то, из сострадания или страха, чтобы он там не умер, угодно было освободить его. Все эти побои производились городовыми в присутствии полицейского офицера, состоящего помощником начальника тюрьмы, и когда мой сын обратился к нему с вопросом, за что и почему его так жестоко оскорбляют, и просил его обратить внимание на то, что он никакого сопротивления не делает, что готов идти добровольно, куда желают, тот только махнул рукой, и они продолжали.
Нам говорят, что осужденный не есть человек, он — ничто; но ведь мой сын еще не осужден, он ещё может быть оправдан! Наших детей в отечественных тюрьмах замучивают пытками, забивают, сажают в нетопленые карцеры без окон, без воздуха и дают глотками воду! Много бы еще сказала я Вам, но сил душевных недостает мне вспоминать все эти ужасы. Скажите, такими ли способами успокаивают молодые, горячие головы? С истинным почтением и полным уважением к Вам, Ваше превосходительство, остаюсь Екатерина Волховская, 17 июля 1877 г."
Николай Ярошенко, «Заключённый», 1878 год.
Я послал его Платонову. "Письмо, — отвечал он мне, содержит в себе, к нашему величайшему стыду, сущую правду". Далее в письме указывалось, что смотритель даже на требование его, Платонова, не хотел освободить Волховского из карцера и что факт с ним — один из многих в том же роде.
29 июля вследствие этого представления к Палену поступил рапорт Фукса, где содержались указания на самые вопиющие злоупотребления начальства дома предварительного заключения. Ободренное сечением Боголюбова, оно устроило повальную расправу с политическими арестантами. Их сажали огулом в карцер, не обращая внимания на правого и виноватого в произведенном 13 июля шуме, и держали там по нескольку дней. При этом многих из них били, били жестоко и с разными ухищрениями, надевая, например, на голову мешки, чтобы заглушить крик. Из карцеров по целым дням не выносились нечистоты и для наиболее неугодных начальству арестантов был даже устроен особый тесный и темный карцер, рядом с паровою топкой, нагревающею все здание, вследствие чего температура в карцере становилась при отсутствии всякой вентиляции невыносимой. Посаженным в этот карцер не ставили воды, а изредка лишь давали "отпивать". Товарищ прокурора, посетивший эти карцеры, дважды впадал в дурноту от удушающего воздуха и смрада "параши" и продуктов разложения, в которых завелись черви".
Свежие комментарии