А.К.: Ты как-то сказал, что России Путина Бог послал. Теперь, когда он тебя уволил, ты по-прежнему так думаешь?
В.С.: В божественном масштабе мое увольнение ничего не изменило. Так что и думать иначе причины нет. Да, Бог. Да, призвал. Спасать Россию от враждебного поглощения. Белый рыцарь — и очень вовремя. В последний, можно сказать, час. А уволил по моей просьбе. В который раз отнесся с пониманием. Спасибо.
А.К.: Ты обещал рассказать о причинах ухода, когда это будет уместно. Это время пришло? В чем причины? Не жалеешь, что ушел? Некоторые считают, что это было просто эмоциональное решение, связанное с сиюминутными вообще-то проблемами.
В.С.: Ушел по собственному желанию. Так в указе президента написано. Так и есть. Решение было, конечно, эмоциональное. Как и все серьезные решения, принимаемые нормальными людьми. Эмоция длилась года два. Так что ничего сиюминутного.
А.К.: Тогда что?
В.С.: Причины абсолютно личные. Основанные на сугубо личных, крайне субъективных представлениях о том, с чем должно мириться, а с чем — ни в коем случае.
А.К.: И что же это?
В.С.: Да неинтересно это. Потому что слишком субъективно. И завершаю ответ на твой длинный вопрос: не жалею.
А.К.: Откуда взялась версия, что ты как-то там в связи с невыполнением майских указов Путина ушел?
В.С.: Из принципа корпоративной культуры. Любая корпорация утверждает, что в ней никто не поступает по собственному желанию, все — по воле корпорации. А я и не против. Личное дело стало как бы общественным. Так что бы было? Ну ушел, ну по собственному, пустяки какие-то. А тут не просто ушел, а за дело, в связи с большими задачами. То есть со значением ушел. В назидание, так сказать, юношеству.
А.К.: Никто не верит, что ты можешь уйти из большой политики.
В.С.: Так вот ушел же. Факт.
А.К.: Говорили, что в оппозицию можешь податься.
В.С.: Бред. Понимаю, ты как журналист должен иногда чужой бред пересказывать. Что оппозиция? После всего, что между нами было…. Они или противники мои, или прямо враги. Никакой им поддержки. Никакой им передышки. Конечно, средства мои теперь не те. Но ничего, один буду партизанить. Если их идеи токсичны, если они лгут хорошим людям, если, будучи лицемерами, корчат из себя святых, то что с ними делать? Бороть их надо. Говорят, оппозиция полезна. Кому когда была польза от глупости и вранья?
Ну не могут оздоровить страну личности, истерзанные тяжелейшими формами фрустрации, депривации, аггравации. Не они должны общество лечить, а общество их.
А.К.: Теперь, когда жизнь изменилась, как себя чувствуешь? Легче? Свободнее?
В.С.: Почему свободнее? Я не в неволе был, а в хорошем деле. Большом и славном. Так что чувствую себя, как всегда. Всегда свободно.
А.К.: Что значит для тебя свобода?
В.С.: Сартр сказал: «Человек обречен быть свободным». Вот есть в свободе эта безысходность — нельзя выйти за пределы того, что беспредельно. Свобода — это религиозная проблема. Нерастворимости души. Неизбежности отделения и отдаления всего от всего. И главное — недостижимости смирения.
А.К.: Какая-то свобода у тебя… нелегкая.
В.С.: Какая есть.
А.К.: А как же тогда извечная борьба людей за свободу? Жажда свободы? Что-то я сомневаюсь, что люди жаждут того, о чем ты говоришь.
В.С.: За жажду свободы часто принимают простые муки зависти. Или симптомы сексуальной недостаточности. Или недоедания. Переедания… Зачем жаждать, когда в каждом обыденном человеке этой самой свободы целый океан? Не вопрос, где ее взять. Вопрос, как с ней быть. Я, разумеется, не о политике. Не о правах человека на бесплатный сыр и говорение вздора. А именно о свободе.
А.К.: Ты ошибаешься часто?
В.С.: В мелочах постоянно. Но от таких ошибок толку мало. Зато два-три раза мне удалось ошибиться по-крупному. И очень удачно.
А.К.: Это как?
В.С.: Теория ошибок. Краткий курс. Пройдя точку невозврата и вдруг осознав, что ты на ложном пути, не дергайся. Смело иди неверным путем. Только внимательно смотри по сторонам. И что-нибудь хорошее найдешь. Хотя и не то, что искал. Не та дорога часто проходит по удивительным местам. Неверный путь в Индию привел Колумба в Америку. Евклид почему-то думал, что параллельные не пересекаются. Досадное недоразумение! Но его метод, построенный на неадекватном представлении о пространстве, позволил создать прекрасные города и великие машины. Таких примеров тьма. Ошибки хорошо продаются. Они работают. Вся история человечества — утилизация побочных эффектов от наделанных ошибок.
А.К.: Молодежь может тебя неправильно понять. Делай, что в голову взбредет, куда кривая вывезет…
В.С.: А у тебя разве молодежный журнал? Не знал. Вношу поправку — не пытайтесь повторить это дома. Чтобы хорошо и своевременно ошибаться, нужно хорошо учиться и слушаться старших. Как Евклид и Колумб.
А.К.: А когда ты был прав?
В.С.: Тоже бывало. И не раз. Но я редко такие случаи запоминаю. Не умею наслаждаться своей правотой. У меня другой тип тщеславия.
А.К.: Конкретные примеры назови — когда ошибался? Когда был прав?
В.С.: Не хотел бы. А то в мемуар скатимся. Рано нам еще туда.
А.К.: Работу нашел?
В.С.: Пока перебиваюсь случайными заработками.
А.К.: Ты говорил, что хочешь политическую комедию написать. Как идет?
В.С.: Это так, шутка была.
А.К.: А какие творческие планы?
В.С.: Меняется образ жизни. В этом много творчества.
А.К.: А из чужого творчества за эти три месяца что-нибудь впечатлило?
В.С.: Мне не так давно была оказана большая честь. Показали, что называется, «на столе» фильм Федора Бондарчука «Сталинград». Незавершенный. Но то, что я увидел, это очень круто. Если эскиз такой, то у меня предчувствие шедевра. Впервые на новейшем киноязыке Россия скажет о своей боли и непобедимости. Такое кино получается, когда любовь. К себе, к своим, к своей стране. И жалость, и восхищение. Ну, дольше фильма говорить могу… Смотреть надо.
А.К.: А книги? Выставки?
В.С.: «Машинка и Велик» Дубовицкого — кажется, последняя книга, которая мной в жизни прочитана. Больше ничего не прочитаю. Не могу. Начинаю, бросаю. Несопоставимо все (новое стихотворение Натана Дубовицкого, которое он написал по мотивам того, чего не делал этим летом, и которое передал «РП», читайте на стр. 12. — А.К.). Два года уже так. Переехала она меня, перепахала. Да, может, и вправду хватит уже читать? Не всю же жизнь. Может, бросить уже? Бросил же я курить. «Машинку…» только и советую. Там про все. То есть про любовь. У кого мозг треснул — рекомендую. А выставки что же?.. Вот у Херста дома был. Херст по-прежнему хорош.
А.К.: У тебя друзья есть? Легко заводишь? Теряешь?
В.С.: Для меня слово «друг» перегружено тяжелыми романтическими смыслами. В дружбе есть что-то старомодно-тоталитарное. Тебя ни с того ни с сего объявляют вдруг другом, и ты уже вроде как должен и то, и это… А почему, собственно? Я предпочитаю договорные отношения. Они четкие и могут быть расторгнуты по согласованию и без эмоций. Но друзья у меня все-таки есть. Старые. Два. Или три. Три. А новых не приобрел. Зачем? Хороших людей и так вокруг много.
А.К.: Не о личном. Мы вообще туда идем?
В.С.: Социальная физика всегда предполагает несколько вариантов развития. С неодинаковой вероятностью. Россия выбрала наиболее вероятный. Это нормально. Есть, правда, гипотеза, что некоторые важные вещи на Земле, например жизнь, возникли как реализация наименее вероятного сценария, почти невозможного. Но это ж гипотеза. А у нас тут конкретика, проблематика, коммуналка, социалка… Одним надо из нужды выкарабкаться, другим миллиарды достойно прожить. Рано над нами еще экспериментировать. Рано нас трясти. Надо нам так пока побыть. Чтобы окончательно слежаться во что-нибудь путное и цельное.
А.К.: А разве перемен не требуют наши сердца?
В.С.: Да требуют, чего уж там. Есть в этой одержимости переменами что-то отупляюще однообразное. Когда человеку внутри себя нечего разглядывать, он пялится в окно. В надежде увидеть драку. Или в цирк идет. В наши дни перемены повседневны и так привычны, что уже навевают скуку. Мне понятнее смысл технических инноваций. Новые стройматериалы, лекарства, машины. Понятно для чего. А перемены вообще… Ну ты же, когда на самолете летишь, не лезешь на крыло с ножовкой крыло править…
А.К.: Это про общество в целом. А как ты оцениваешь политическую систему?
В.С.: Оценивал недавно. В мае. Добавить нечего.
А.К.: Что думаешь о Сколково?
В.С.: У меня и по Сколково позиция не изменилась. Могу только повторить то, что говорил в мае (1 мая в Лондоне. — А.К.) и раньше. Будем считать, повторил.
А.К.: Самое большое твое приобретение за последние годы?
В.С.: Я был рядом с великим человеком.
А.К.: С которым из них?
В.С.: Ты его видел. И он тебя.
А.К.: А утрата?
В.С.: Не могу сказать при всех.
А.К.: Самый большой человеческий грех?
В.С.: Что пролилась слезинка ребенка.
А.К.: От чего устал?
В.С.: Не устал.
А.К.: Где хотел бы жить?
В.С.: Где живу. Здесь и сейчас. В России, если ты про географию. В наше время многие, конечно, Россию любят. Не то что в 80-х или 90-х. Тогда стеснялись многие. Теперь другое дело. Инструкции появились, как любить и за что. Модно стало. И то сказать, рублевки, березки… И под каждой березкой нефтяная скважина. Как не любить!
У меня другая история. В детстве в деревне я с велосипеда упал. Тогда и полюбил. Не потому, что головой ударился. Как раз не головой. А просто, когда на земле лежал, почувствовал свою с ней однородность. То есть, как один поэт выразился, забыл кто, «если люди из глины сделаны, то я из того рязанского суглинка». Вот эта однородность — это и есть мой патриотизм.
А.К.: Если человек решил заняться собой, с чего лучше начать? И чем закончить?
В.С.: В нашем с тобой возрасте лучше начать с медосмотра. И им же закончить. Кто помоложе — стресс-тест. Поставить себя в трудное положение. В невыносимое. Или хотя бы в глупое, если страшно. Пробыть в таком положении как можно дольше. Потом выйти из него. И посмотреть, что от тебя осталось. Скорее всего, останется немного. Но это и есть — ты. Приступай к занятиям.
А.К.: Что изучать начинающим политикам?
В.С.: Начинающим начать лучше с чего-нибудь неполитического. С урбанистики, например. Власть — дело городское. Политика, цивилизация — от слова «город». Вот с Веберова «Города» и начать. Меня к урбанистике Глазычев еще склонял. Давно было. Еще зоологию надо знать. Чтоб не впасть в прекраснодушие. Потому что в политике случаются зверства. Но до этого себя надо изучить: за державу тебе обидно? Жалко тебе слабых? Страшно сильных? Такой вот ЕГЭ.
А.К.: С некоторых пор люди вокруг меня что-то вдруг как один стали спрашивать друг друга, что им делать с одиночеством.
В.С.: Пусть попробуют назвать его свободой.
А.К.: Может работа быть смыслом жизни?
В.С.: Конечно, нет.
А.К.: Ты сам много работаешь?
В.С.: Сколько требуется. Обычно это довольно много.
А.К.: Как лучше отдыхать?
В.С.: Не надо отдыхать. Брось.
А.К.: Давно хотел спросить: будет ли третья мировая война?
В.С.: Генри Форд, и не только он, после Первой мировой утверждал, что великих войн никогда больше не будет, потому что все увидели, какой это ад. Нашлись, однако, охотники покопаться в аду поглубже. Потом появились термоядерные оптимисты, сказавшие, что войны не будет из-за страха взаимного уничтожения. Спасибо, сказали, атомной бомбе. Потом появились еще более оптимистичные теоретики безопасного, ограниченного во времени и пространстве небольшого победоносного ядерного конфликта.
Теперь есть теория о возможности победы над ядерной державой неядерными средствами. Спасибо, говорят, высокоточному оружию. Как видим, оптимизм нарастает.
А.К.: Последний вопрос. Жизнь бессмысленна?
В.С.: Ты прикалываешься?
А.К.: Нет. Серьезно. Правда, мучает.
В.С.: Такая жизнь, какая видна человечеству сейчас, пожалуй, довольно в целом бессмысленна. Все, конечно, храбрятся и не сознаются, излучают бодрость — для того живем, для пятого, для десятого. Но в душе у каждого свербит: не то, не то… Потому что человек не для себя. Догадался, что не в нем дело. А в чем, не знает. Но ведь сказано, что теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло. А потом увидим ясно. Так что дело наше не пропащее. Увидим и смысл.
***
А.К.: Есть ли ты в Твиттере или Фейсбуке или от твоего имени орудует шайка хулиганов?
В.С.: Мне уже приходилось заявлять, что меня нет ни в Твиттере, ни в Фейсбуке. Но даже довольно близкие люди уверены, что на самом деле я там. Но я вправду здесь. У меня ноль аккаунтов. Я родился и вырос в офлайне. В нем и живу. В Сети мне не то чтобы неинтересно, а как-то немного противно. Скученность слишком большая. Слишком много на единицу пространства прижатых друг к другу галдящих людей. С всклокоченными мозгами, нечищенными мыслями, неопрятными словами. В Сети попадаются добрые умные люди. Но пока до них через толпу продерешься, никакого ума не захочешь. Конечно, это все извинительно. Человечество совсем недавно в Интернет переселилось. Не обустроилось еще на новом месте. Не окультурило его. Со временем и в Сети приличные и пригодные для жизни районы появятся. Но пока не то. Не мое.
А кто от моего имени в Интернете орудует, честно, не знаю. Но есть очень талантливые хулиганы. То, что они выбрали меня для своей игры, мне даже приятно.
А.К.: Что бы пожелал тем, кто с таким интересом отнесся к публикации первых двух частей интервью на сайте «РП»?
В.С.: Тем, кто доброжелательно относится к тому, что я говорю, хочу от всего сердца пожелать добра и радости. Тем, кто злобствует, желаю того же. Но не от сердца, а из вежливости.
А.К.: Есть ли вопрос, который я тебе не задал, и ты жалеешь об этом?
В.С.: Жалею, что ты не задал какой-нибудь вопрос, который позволил бы мне просто похвалиться чем-нибудь. Кратко так, без лишних слов. Например, ты бы спросил: «Правда ли, что ты сделал много хорошего?» И я бы, скорее всего, ответил: «Правда». Кратко. Без лишних слов. Но ты не спросил. Теперь никто не узнает всей правды.
А.К.: И последний вопрос: добро побеждает зло?
В.С.: Конечно. Кто иначе думает, тот апостат. Да и по личному опыту могу сказать. Добрые люди были ко мне добры. И злые люди были ко мне добры. Получается, все умеют делать добро. Надо только попросить. Или заставить.
Свежие комментарии