На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Мы из Советского Союза

13 938 подписчиков

Свежие комментарии

  • Галина Дудкевич
    Очень люблю патриотические песни в исполнении ансамбля им. Александрова. Класс!!!Краснознаменный а...
  • Жанна Чешева (Баранова)
    Сейчас тоже героев не мало, жалко их маловато среди нашей самопровозглашённой элитки(((Лаврентию Павлови...
  • Жанна Чешева (Баранова)
    Пожалуйста, тоже так считаю, поэтому стараюсь не забыватьЛаврентию Павлови...

Война в Чечне. Воспоминания участника

В центре снимка в полевой кепочке - брат Александр. Обратите внимание, КАК он смотрит на басаевского боевика. Остальные на снимке - то ли врачи без границ, то ли из комитета нерожавших солдатских матерей...

Административный десант в Ножай-Юрт.

(Из романа Александра Фурс «Ностальгия по бессмертию»)

И вот, ура ! Мы - летим. Летим в неизвестность. Может кто-то из нас, а может и мы все летим на встречу с большим успехом или с большой печалью, не исключено на встречу с общей или со своей личной бедой и трагедией. Мы – это я, начальник пресс-центра объединённой группировки федеральных войск в Чечне, и одиннадцать журналистов российских телеканалов и московских газет. Летим туда, где возможно своими глазами увидеть вплотную, не с чужих слов и слухов, печальную реальность кровавых событий истории молодой демократической России. Увидеть и понять, что происходит на гражданской войне, которую назвали контртеррористической операцией в Чечне.

Наверное, среди нас есть и те, кого Бог, как говорится, поцеловал в маковку и даровал талант сказать по совести нужное и верное слово правды и оставить его в истории. Ведь происходящее совсем рядом, у входа в ад, в одном из горячих, очень горячих мест, сошедшей с ума из благих намерений перестроить, изменить к лучшему былую жизнь великой страны, которой теперь больше нет.

Рядом со мной, у иллюминатора вертолёта, тот самый известный тележурналист НТВ Александр Авраменко, время от времени он, как и многие коллеги и попутчики, сдержанно улыбается и ничего не говорит: за гулом моторов трудно что-то услышать. Эти сдержанные улыбки, как сдержанная радость, что получилось: мы летим туда, куда очень хотели попасть, где ещё звучат выстрелы и заканчивается или уже закончился бой федералов и сепаратистов.

Мы летим – в горный район, в село Ножай-Юрт, куда в гости меня часто приглашал теперь уже очень давно, в советские времена, затянувшиеся дымкой времени и светлых воспоминаний, мой однокурсник по истфаку Ростовского госуниверситета Алик Мартункаев. И вот я сегодня и приеду в родное село Алика Матрункаева на бронетранспортёре, в сопровождении спецназовцев внутренних войск МВД с автоматами, с подствольниками для гранат и с ручными пулемётами. А у нас, у журналистов, в руках будут не армянский коньяк, коробки шоколадных конфет, традиционные для тёплых, задушевных встреч и воспоминаний однокурсников, а диктофоны и видеокамеры, чтобы рассказать, ничего не упустить и показать взятый в жестком бою сепаратистский Ножай-Юрт.

Во многом наша командировка в Ножай-Юрт стала результатом моих настойчивых просьб и обращений, уже в первые дни в Ханкале, к командующему объединённой группировкой федеральных войск генерал-полковнику Куликову.

До вылета, сегодня, 11 июня 1995 года, в 7 часов 30 минут утра, в пятый день моей службы в Чечне, в небольшом, тесном кабинете, в вагончике заместителя командующего группировкой внутренних войск генерала Широкова кроме меня было еще два офицера. Офицеры прибыли для доклада, а я уговаривал генерала Широкова передать журналистам информацию, которую считал очень важной.

Спецназ внутренних войск задержал сепаратиста, убившего двух раненных военнослужащих, попавших в плен, и расстрелявшего чеченца, который пытался помочь раненным бежать. Задержать убийцу-боевика помогли сами чеченцы, среди которых были и родственники заступившегося за федеральных военных и за это убитого чеченца. Я тороплюсь, еще есть возможность передать для утренней, выходящей в 8.00, программы РТР дополнительное сообщение. Основная информация по событиям в объединенной группировке федеральных войск уже передана в 4 часа 15 минут дежурной бригаде РТР, готовящей выпуск новостей. Можно еще успеть сделать дополнение в утренние новости, мне надо только одно слово: «Да!», и ради этого я нервничаю, привожу свои аргументы и спорю:

- Товарищ генерал, Удугов заполнил все телеканалы, мы просто должны давать хоть понемногу, каждый день свою версию событий и свои факты!

- А вы знаете, что наши версии могут раскрыть наши агентурные источники?

- Да у нас ни одного живого примера, одни перечисления за ночь столько-то обстрелов!

- Лучше ни одного живого примера, чем хоть одного живого человека подставить под удар!

Нашу несколько затянувшуюся дискуссию прервал посыльный:

- Товарищ полковник, Вас срочно к командующему!

В своем кабинете Куликов был не один, он беседовал с командующим авиацией внутренних войск полковником Егуновым. О Егунове за несколько дней пребывания в Ханкале я услышал несколько удивительных легендарных историй. Одна из этих историй вполне объясняла необычайное доверие Куликова Егунову.

В марте 1995 года в период боевых действий в районе села Семашки, несмотря на обстрелы боевиков и густую непроницаемую пелену тумана, Егунов, лично управлявший вертолетом, успешно посадил вертолёт, практически вслепую. На борту вертолета находился сам командующий внутренними войсками МВД России Куликов, а с ним группа генералов и старших офицеров штаба внутренних войск. И сейчас Егунов, синеглазый широкоплечий блондин в аккуратно отглаженной камуфляжной форме держался уверенно, не стеснялся уточнять у командующего непонятные ему детали поставленной задачи. И вместе с тем всем своим видом и обращениями выказывал уважение к Куликову.

- А, это вы, заходите, есть срочное задание, - отреагировал Куликов на мой доклад о прибытии. И опять переключил свое внимание на Егунова:

- Что касается нашей задачи: готовность вылета на 9 часов, как мы с вами и определили, всё, действуйте!

Мы остались с командующим вдвоём, и он перешел уже на менее официальный тон:

- Присаживайся, у меня к тебе вопрос, причем провокационный, сколько тебе потребуется времени, чтобы собрать журналистов, человек десять из ведущих газет и основных телеканалов?

- С учетом иностранцев? Если без них, часа полтора!

- Нет, иностранцев брать не будем! Не имеем права подвергать их риску!

Заметив моё удивление Куликов пояснил:

- Вступает в действие план «Административный десант». Суть этого плана: во всех населенных пунктах Чечни, из которых мы выбили боевиков, должна быть установлена федеральная власть.

А я обрадовался, что грядут перемены в конкретной работе с журналистами, и поспешил выразить готовность действовать:

- И надо информационно этот план в СМИ поддержать?

Командующий пресёк мой порыв энтузиазма, но оценил этот энтузиазм поощряющей улыбкой:

- Не лезь поперёк батьки в пекло! Слушай внимательно и запоминай: сегодня мы вылетаем с первым административным десантом в Ножай-Юрт, с нами представитель правительства Хаджиева и журналисты, список которых ты определишь сам. Журналистам район прилёта не называть до погрузки в вертолет! На всякий случай, а то можем и не приземлиться после их звонков. На этом у меня всё, вылет, ты слышал, в 9.00! Встречаемся на вертолетной площадке!

Да, за полтора часа собрать рыцарей пера и видеокамеры - не простая задача. Многие из них с утра пораньше могли «махнуть» на попутках в Грозный или договорились о поездке в другой район. И кого тогда брать для вылета с этим самым административным десантом?

Уже быстро перемещаясь к месту проживания журналистов мысленно рассчитываю: 10-15 минут дойти до армейского сектора, столько же обратно. Это полчаса. Если журналисты ушли завтракать в офицерскую столовую, до неё ходьбы от журналистской палатки по армейскому сектору еще 10 минут и обратно столько же. Значит 30 минут плюс 20 итого 50 минут. А если завтрак в разгаре? Бросайте есть господа-товарищи журналисты и бегом строиться? А собрать вещи, взять видеокамеры, подзарядить аккамуляторы к ним, взять записные книжки, диктофоны положить их в походные сумки - это еще Бог знает сколько времени. Так что крутись - не крутись, пресс-секретарь объединенной группировки, все равно, если опоздаешь, будешь виноват!

По пути в армейский сектор я успеваю объявить корреспонденту ОРТ, возвращающемуся с оператором с ранних утренних видеосъёмок, что сбор у вертолетной площадки в 8.40. Это с учётом необходимого резерва времени в двадцать минут. Надо будет ещё успеть уладить необходимые формальности с включением журналистов в полетный лист и в 9.00 вылететь. Только бы успеть всех собрать!

Отсутствие администрации, представляющей федеральную власть в освобожденных от сепаратистов населенных пунктах Чечни -одна из очевидных и серьёзных проблем, которая постоянно тревожит командующего объединенной группировкой федеральных войск Куликова.

Куликову и всем силовикам ясно, что одними силовыми мерами власть федеральную не утвердить, нужны конкретные дела. Практически всё население бедствует, плохо с продовольствием, особенно в горных районах. Никакого улучшения жизни для населения нет и не предвидится. Во все квартиры в городах и в дома в сёлах поселились отчаяние и безнадёжность. Очень трудно пожилым людям-пенсионерам, школьники не учатся, медицинское обслуживание отсутствует. Мальчишки сплошь подражают, а то и помогают боевикам, играют в войну.

Вооруженные формирования Дудаева отступили в горные районы Чечни, да и там для них обстановка усложняется. Теперь дудаевская система власти разрушена. Но это никак не гарантирует установления долговременной российской власти в чеченских городах и селах. Федеральные войска и подразделения МВД не в счет. Потому как говаривал Наполеон штыком удобно всё делать, кроме одного – сидеть на нём неудобно.

Немалая часть влиятельных чеченцев откровенно связана с дудаевским режимом, являются убежденными сепаратистами. Да и какой авторитетный уважающий себя чеченец будет защищать федеральную власть всерьез, не на словах, а на деле, если эта власть не только других, но и сама себя защитить не может ? Всё это и явная, откровенная угроза жизни вновь испечённым главам администраций и начальникам райотделов милиции будет резко сокращать число желающих быть назначенными на эти должности.

Правительство Хаджиева называют временным и переходным. Ни денег, ни материальных ресурсов у Хаджиева нет. Отсюда и соответствующий ему недостаточный для управления Чечнёй авторитет, и непростые настроения у него самого и его соратников. И правительство Хаджиева не в состоянии определить авторитетные и значимые кандидатуры руководителей в освобожденные от сепаратистов районы.

Авторитет федеральной власти упал так низко, что ниже падать и некуда. На Кавказе всегда почитали и уважали силу, перед нею горцы, подавив гордыню смирялись как перед неизбежностью. Как перед волей Аллаха, которая по их вере предопределяет все в этом мире.

Направляемые из других регионов России во временную командировку чиновники проблему управления никак не решат. Они в Чечне –чужие, мало знающие или вообще не знающие чеченских обычаев, нравов, традиций. Да и что можно решить за регламентированные сорок пять суток командировки, когда главная мысль о доме и о том, как быстрее вернуться домой, да ещё живым?

Некоторые аналитики считают, что легче обстановка в Чечне не станет: после разгрома организованных незаконных вооруженных формирований, управляемых из одного центра, начнётся затяжная партизанской война сепаратистов, распылённых и рассеявшихся по всей Ичкерии, против федеральных войск.

При любом развитии событий, уже сегодня во всех чеченских селениях должна быть власть, выполняющая федеральные законы и решения. Так что плохая она или хорошая - эта федеральная власть, но она должна быть восстановлена. А иначе ещё хуже: полная анархия и беспорядок. А хуже беспорядка и хаоса ничего нет на этом благословенном белом свете. Это уже, наверное, все поняли теперь и в современной России.

За этими непростыми размышлениями я незаметно добрался до армейского сектора в Ханкале. К моей радости, в огромной журналистской палатке было полно народу. Собратья по перу и видеокамере брились, извлекали кипятильники из кружек, завтракали, обменивались мнениями, шутили. В палатке стоял беззаботный шум пробуждения и начала нового дня.

Николай Николаевич Беляков, сотрудник Центра общественных связей ФСК тормошил корреспондента газеты «Сегодня», который никак не хотел разделить общую радость пробуждения. У этого молодого корреспондента было спланировано интервью в правительстве Хаджиева, он боялся опоздать и еще вечером всех просил его разбудить утром пораньше. Все его будили, но он не вставал. Тогда за это дело взялся Беляков. Для ускорения процесса Беляков осторожно привязал правую ногу корреспондента простынёю к деревянному колышку крепления палатки, а затем громко его позвал:

- Максим, Вас срочно к телефону, из приемной Хаджиева!

Корреспондент Максим открыл глаза, увидел на расстоянии вытянутой руки мобильный телефон, резко вскочил, дернулся к телефону и упал на свою кровать. Дружный смех в палатке завершил его окончательное пробуждение.

Я поздоровался со всеми и объявил, что командующий Куликов предоставляет возможность журналистам, аккредитованным в Ханкале, побывать в чеченском селе, из которого только что выбиты боевики. И в список для полёта можно включить десять человек. Список журналисты составляли сами, одно из условий командующего мною было выполнено, в этом список попали журналисты российских телеканалов и газет.

Второе условие Куликова - взять сотрудников ведущих газет - я озвучивать не стал. Понятное дело, у нас в России все газеты, бесспорно, ведущие, а все журналисты, безусловно, гениальны. И очень хорошо, что журналисты сами решили, кто полетит в Ножай-Юрт, чтобы без обид. О Ножай-Юрте, естественно, как и приказал Куликов, я не сказал ни слова. Все записывались на полет в село Инкогнито, что безусловно дразнило и будоражило безмерное журналистское воображение и любопытство.

Ровно в 8.40 уже все журналисты, согласно списку на вылет, с командующим были на вертолетной площадке. В 8.55 все формальности по вылету были завершены. Но в 9.00 ни Куликов, ни высокопоставленный представитель правительства Хаджиева на вертолетной площадке не появились. А в 9.15 появился посыльный и сообщил, что меня к себе срочно требует Куликов.

После такого сообщения я внутренне весь съежился: большего провала в работе с журналистами трудно себе и представить. Убедить журналистов лететь неизвестно куда, собрать их всех вместе под покровом таинственности на вертолётной площадке и потом объявить, что вылет отменяется?

Однако, я бодро объявил, что все в порядке, все сейчас уточним, и, стараясь не смотреть в глаза своим собратьям по перу, пошел, а точнее рысью помчался к командующему уточнять, что же произошло? За эти несколько дней совместной службы куда бы мы ни перемещались, Куликов показывал образец точности, и раз его нет, то скорее всего что-то случилось, и вылет отменен. Я представил себе все возможные ехидные реплики и комментарии в СМИ по поводу несостоявшегося массового визита журналистов в горячую точку Чечни.

Куликов встретил меня извиняющейся улыбкой:

- Вот так бывает, соберешься сделать доброе дело, и не дадут! Сам Хаджиев и его заместители вылететь в сложной политической ситуации из Грозного не могут. В общем, из правительства Чечни первых лиц не будет, а будет один представитель председателя правительства Чечни и еще два местных журналиста. Бери их на борт быстренько и вылетай. Ты – старший, охрана та же, летите одним вертолетом, второй в сопровождение дать не могу - вылетаю срочно в Грозный. Вылет в Ножай-Юрт, но приземлитесь в Дагестане, в Хасавюрте, там вас встретит генерал Рубцов. Оттуда - в Ножай-Юрт. Без бронетехники не рискуй, возьми пару БТРов, ехать по горной местности часа полтора-два, все может быть, смотри в оба. Ты пресс-секретарь и представитель командующего федеральной группировкой. За каждого журналиста отвечаешь головой. Вот и весь инструктаж.

- И еще приказ: журналисты должны привести информацию яркую и объективную.

И добавил ставшую за несколько дней уже и для меня традиционной поговорку:

- Ждем от тебя подвигов!

Это была шутка и в известной мере ирония, и поддержка руководителя, который, как тонкий психолог, менял официальный жесткий тон для того, чтобы поддержать того, кого он посылал на решение непростой и не безопасной задачи.

Через 15 минут я, представитель правительства Чечни Умаров, два журналиста и офицер из службы авиации внутренних войск были уже на вертолетной площадке. Командиру экипажа был отдан приказ на вылет и объявлена задача, что я старший представитель командующего, и только я имею право отдавать приказы в воздухе и на земле.

Экипаж занял свои места, и командир доложил мне, что экипаж к взлету готов. Примолкнувшие журналисты, опять ощутившие причастность к какому-то значимому, но пока неизвестному и ждущему их впереди событию, быстро заняли места на двух сиденьях по бортам вертолета.

Вертолет плавно, как бы раздумывая лететь или не лететь, стал медленно слегка раскачиваясь, подниматься от земли, набрав высоту метров 15-20 развернулся и помчал к неизвестному загадочному чеченскому селению с двойным названием: Ножай-Юрт. Через полтора часа лета на разных высотах, строго по инструкции - вначале низко над землёй, огибая высоковольтные линии и быстро скользя над пустынною местностью, а затем полетел на высоте, огибая стороной населенные пункты. А затем мы стали заходить на посадку.

Хасавюрт встретил нас совершенно испепеляющим зноем. Точнее, это был не Хасавюрт, а каменистая очень большая горная площадка, которая была неизвестно как далеко от ближайшего населенного пункта. Наличие многочисленных камней придавало эффект естественной сауны, а места где этих камней не было демонстрировали еще молодую, но уже опаленную горячим солнцем июньскую траву. Деревьев на этой площадке нигде не было. Группы кустарников и одинокие деревья были видны на значительном удалении. Мелькнула мысль, что место выбрано удачно и исключает возможность внезапного обстрела или нападения. Но после нескольких минут движения от места посадки вертолета в сторону импровизированного военного городка, состоявшего из нескольких палаток и машин, я с сарказмом подумал, что мелькнувшая мысль, наверное, у меня последняя. Потому что другие мысли вряд ли появятся в таком расплавленном жарой мозгу.

Встречавший нас офицер, майор внутренних войск, указал путь к большой палатке:

- Генерал Рубцов ждет вас, сейчас он говорит по телефону!

- Уже не говорю, - раздался чей то зычный голос, и из палатки к нам вышел высокий, подтянутый в полевой камуфляжной форме человек. Это и был генерал Рубцов. Веселые с прищуром глаза испытывающие смотрели на нас:

- Ну, с чем пожаловали, с добром и миром или с дезинформацией о нашей службе и жизни? – спросил генерал Рубцов совершенно дружелюбно.

От его невероятно загоревшего до коричневого оттенка лица веяло энергией, уверенностью, но говорил он с определённым затруднением запекшимися от многодневной жары и потрескавшимися губами. Рубцов пригласил нас в палатку, в которой было нестерпимо душно и объявил:

- О цели приезда знаю, товарищ полковник, вас лично в Ножай-Юрт отправить могу, а журналистов, извините - нет, там еще, возможно, идёт бой. А точнее, ещё идёт зачистка и обезвреживание спрятавшихся боевиков. А где житель, а где боевик, черт его знает! На днях тут мальчишка-чеченец с гранатой и со своим «Алла-акбар!» бросился под бронетранспортер. Я не знаю, не видел, но знаю, что бронетранспортер выведен из строя.

И уже успокаивающе предложил:

- А вы располагайтесь, осматривайтесь, думаю часа через три-четыре, возможно, и выдвинемся в Ножай-Юрт. Только воды много не пейте, от жары это совсем не спасет.

Говорил он просто и ясно, держался независимо и без рисовок, как держатся лучшие из русских людей в дни испытаний. Наверное, такие как он, и брали Берлин, а по жизни никогда не шли против своей совести. И таким в жизни наверное всегда непросто, потому что для них всегда найдется и забытый Богом гарнизон, и полигон в заснеженной забайкальской степи, и раскаленный кусок скалистой земли в Чечне или Дагестане, и едкое несправедливое слово депутата в мирной, сытой тиши кабинетов и залов Госдумы. Но на них, на этих офицерах и держится Россия.

Довольно скоро мы все покинули душную палатку. И в этом момент сообщили, что в расположение городка внутренних войск генерала Рубцова доставили чеченца назначенного руководителем администрации Ножай-Юрта. Представитель Временного правительства Чечни Умаров, я и журналисты знакомились с этим человеком, отважившимся дать согласие на непростую, расстрельную должность руководителя Ножай-Юрта, далёкого горного селения.

На вопрос о его планах и настроениях, о том, что его волнует, он ответил весьма замысловато:

- Думаю, ребята в горах поймут, должна быть в Ножай-Юрте какая-то власть, какой-то порядок.

Когда его пригласили и повели в офицерскую палатку пить чай, он ушёл на чаепитие, хромая на одну ногу и приседая на другую. И этим был очень похож на всю административную власть современной России хромавшую и приседавшую в политике и своих действиях на обе ноги. Было понятно, что личность и фигура назначенного главы Ножай-Юрта совсем не впечатлила и не заинтересовала наших журналистов.

Журналисты беседовали с офицерами и солдатами, операторы снимали на видеокамеры сюжеты этих бесед у палаток и БТРов, виды горной местности с расположения городка. Рассматривали боевую технику, места бесхитростного полевого быта. Подустав под лучами безжалостного солнца, как-то незаметно вся пишущая братия расползлась по близ лежащей территории и расположилась на травке, кто где, но в местах близких к склону, где ощущалось хоть какое-то дуновение освежающего ветерка с гор. Как здорово было бы также свалиться где-нибудь неподалеку на травку, накрыть голову, как другие, газетой и погрузиться в легкую полубредовую от жары дрему в ожидании выезда в Ножай-Юрт.

Но мне нельзя, я здесь лицо официальное, представитель так сказать вышестоящего штаба. И поэтому больше по долгу, чем из особого желания продолжаю беседы и с офицерами, и с генералом Рубцовым. И эти беседы мы ведем вяло, ощущая всё возрастающую и всё подавляющую жару. Рядом с нами постоянно находился представитель правительства Хаджиева, постоянно вытирающий свой лоб носовым платком. Заметное оживление вызвало приглашение на обед к сколоченным из досок столам. Ели все также вяло и без особого удовольствия: хотя горячая пища и приносила некоторое облегчение.

Генерал Рубцов позвал меня встретиться и познакомиться с председателем местного колхоза имени Ленина дагестанцем Чапаевым, который с тремя сопровождающими привёз баранину и другие продукты. По пути к машине с приехавшими Рубцов вместе со мной зашёл в свою командирскую палатку, взял из ящика под кроватью какие-то отчётные документы, деловито приподнял и отодвинул в сторону подушку под которой лежал автомат «Малыш». Погладил ствол, будто проверил на месте ли этот автомат, и хорошо ли ему отдыхается на генеральской кровати под подушкой?

Чапаев оказался крепко сложенным мужчиной лет 50-55, среднего роста, с крупной, крепкой, располневшей фигурой, команды что и куда выгружать приехавшим с ним колхозникам отдавал властно, и эти команды выполнялись быстро и сноровисто, без заминок. Чувствовалось что и в колхозе всё его властью и серьёзным авторитетом организуется, делается и исполняется основательно, без суеты и непременно успешно. Так председатель колхоза Чапаев уж точно работал и в советское время: размеренно, с раннего утра и до позднего вечера, радуясь каждому построенному дому и новой ферме, большому приплоду ягнят и телят, горам тюков свеже состриженной овечьей шерсти, общим праздникам и с редкими, но искренне радостным, широким кавказским застольям.

В колхоз имени Ленина, в горы, к Чапаеву и его односельчанам перестройка Горбачёва с демагогией и гласностью, с шумными перевыборами руководителей так и не успела добраться. Как выяснилось, и чубайсовские ваучеры здесь в горах не появлялись, нелепого и глупого дробления колхоза на мелкие не обеспеченные техникой хозяйства тоже не случилось. Колхоз, как улей, жил своей жизнью, где каждый трудился как пчёлка, но знал, что мёд всегда будет общим, и у него есть своя, надёжная доля этого мёда.

Но горбачёвская перестройка и ельцинские демократические перемены и в горный дагестанский колхоз тоже принесли свою злую, чёрную метку этих ненужных и разрушительных перемен: исчезла система централизованных закупок продуктов и продукции колхоза, поставок техники, запасных деталей, бензина и дизельного топлива. Так что поставка продуктов для частей и подразделений внутренних войск МВД, что находились поблизости, хоть как-то выручала и помогала выжить. А молодёжь из беднеющего колхоза потянулась в города, а некоторые и в горы с оружием.

На вопрос, почему не переименовали колхоз, Чапаев ответил:

- Послушай, зачем? Ленин нам не мешает, пусть будет!

После знакомства с удивительным руководителем, сохранившимся из ушедшей эпохи колхозов и всей советской власти, я поддался всё же соблазну и прилёг на травку, положив голову на свою офицерскую сумку и накрылся газетой. Но расслабиться не получилось. Буквально через минуту ко мне подошёл Николай Загнойко, корреспондент «ТАСС», и своим восклицанием прогнал мою надежду хоть немного передохнуть, скрыться от зноя:

- Там мы увидели такое, надо пойти и Вам посмотреть!

Очень скоро мы оказались у какого-то углубления диаметром метра три, накрытого крышкой из сбитых крест накрест досок и накрытых ветками деревьев. Я хотел пошутить: не это ли дверь в пещеру с сокровищами Али Бабы? Но подвинули крышку моя шутка пресеклась на полуслове: в большой каменной яме высотой значительно выше среднего человеческого роста не ходил, а метался от стены к стене кто-то, громко бормоча, в камуфляжной форме.

Все собравшиеся со мною журналисты наперебой спрашивали и удивлялись, кто этот человек, и почему он оказался в этой глубокой яме?

Кто высказал предположение, что это захваченный в бою боевик, ждущий суда и своей участи за преступления.

Пояснение дал подошедший к нам майор внутренних войск:

- Этот наш сержант, сошёл с ума во время недавнего боя и застрелил нашего же капитана. Когда тот потребовал выполнить срочно боевую задачу. Ждём прилёта следователя и психиатора.

Только один рассудительный Николай Загнойко прокомментировал:

- Сильно перепугался, струсил и от шока сошёл с ума.

Остальные журналисты подавленно молчали и думали каждый о своём, но уж точно с печалью и острым пониманием, какая ужасная это вещь – война. Когда ежесекундно нужно решать, что в кого-то надо стрелять, и этот, в кого стреляешь ты в эту самую секунду, может выстрелить в тебя. И всё, тебя нет, и никогда тебя больше не будет! Всё останется также: горы и лес, где шёл бой, останутся твои товарищи, с которыми ты служил, где-то останется твоя мама, останутся твоя девушка, твои одноклассники, которые придут отметить очередной выпускной год. Но без тебя, тебя больше не будет никогда! Это легко может взбудоражить, взорвать мозг и свести с ума. Но не у каждого. Иначе не было бы героев, и не было побед.

Но на этом неожиданности не закончились. Когда мы вернулись к местам нашего отдыха на траве у склона, Загнойко громко возмутился:

- Ну что за дела, кто взял мой диктофон?

Оказалось что, когда мы стремительно выдвинулись посмотреть и разобраться, какого человека и за что поместили в импровизированное подземелье, Загнойко оставил вместе со своим журналистским блокнотом другие вещи, в том числе свой диктофон. По возвращению диктофона на месте не оказалось.

- Не знаю, что мне и делать, как работать без диктофона? Эта поездка – коту под хвост.

Кто-то из журналистов спросил:

- Скажите, Вы жили в Венгрии и Германии, неужели и там всё воруют, что без присмотра лежит?

- К сожалению, воровство - эта российская недобрая традиция, которой даже бренд давно и в Венгрии, и в Германии придумали - «русский цап-царап».

- И как вы об этом воровстве узнавали?

- Когда на КПП наших воинских частей, где довелось служить, появлялись венгры или немцы, наши командиры, офицеры напрягались: пришли жаловаться, и в большинстве случаев на воровство с загородных домов и дач, из садов и погребов.

- И как это пресекалось, что-то и вместе делали?

- Сами венгры и немцы, владельцы дач, пытались «задобрить» наших солдат - любителей чужих садов и погребов.

- И как это они делали?

- А просто: возле калитки, входа на дачу или дом, вечером выставляли большие пластиковые вёдра с отборными фруктами -яблоками, грушами, сливами.

- И какие были результаты?

- А никаких - дары не засчитывались, всё равно лезли через забор, ломали ветки фруктовых деревьев. Воровать с деревьев было интереснее, был у наших некоторых солдат всегда охотничий азарт добытчиков.

- А что Вас уж особенно удивило в Европе в проявлении честности?

- Да простые, очень простые примеры. Ранним утром ко входам в магазинам и в Венгрии, и в Германии, да и в Прибалтике подвозят в ящиках и в коробках хлеб свежей выпечки, напитки, молоко, сливки, другие продукты и оставляют без охраны и присмотра до открытия магазина. И представьте себе, никогда ничто не пропадает. А однажды довелось ехать на поезде из Дунауйвароша в Будапешт, на вокзал южный вокзал Дели.

- И что, Вы забыли купить билет, и Вам поверили и простили?

- Нет, с билетом и у меня, и майора Анатолия Франко, заместителя начальника штаба полка, с которым мы ехали в штаб Южной группы войск всё было в порядке. Но выехали мы очень рано, чтобы приехать к 7 часам, не выспались и крепко задремали. Когда уже приехали, нас попросили освободить вагон, и мы очень быстро вышли, при этом майор Франко забыл на полке в вагоне папку с годовым отчётом по караульной службе в полку.

- И что, венгерская полиция вернула папку, и Франко отдали под суд?

- Да нет, получилось по другому: майор Франко переночевал в гостинице штаба Южной группы войск, встал рано утром, поехал к приходу поезда, на котором ехал день назад, вошёл в тот самый вагон, подошёл к той самой полке и забрал забытую папку.

- Очень занимательная история, но она не вернёт мне мой диктофон,- заметил с грустью Николай Загнойко,,.

И я ему ответил-успокоил:

- Я дам Вам диктофон.

- Как он у Вас оказался?

- Вы не поняли, я на время дам свой диктофон, он со мной ещё из Германии.

И в этот момент нашего разговора поступила долгожданная команда дежурного по группировке внутренних войск генерала Рубцова:

- Товарищ полковник, товарищи журналисты срочно прибыть к бронетранспортёрам для выезда в Ножай-Юрт

Буквально через несколько минут мы все собрались и стали располагаться на одном из бронетранспортёров, определённым нам для поездки всё тем же генералом Рубцовым. Он и обрался ко всем с просьбой в пути быть предельно внимательными и осторожными, поскольку дорога дальняя и не безопасная. У журналистов сразу же возник вопрос: а где безопаснее находиться: сверху на броне или внутри бронетранспортёра? И на что получили от меня ответ, поставивший некоторых в лёгкое замешательство в выборе где же лучше ехать:

- Внутри, конечно, комфортнее, есть сидения, нет угрозы задремать и выпасть на дорогу, но есть и существенные минусы.

- И какие же это минусы?

- Внутри будет душновато ехать, а если бронетранспортёр подобьют – то есть шанс сгореть заживо.

- А наверху какие плюсы-минусы?

- Плюсы: хороший обзор местности, свежий воздух и свежий ветерок.

- Понятно, а минусы, минусы какие?

- Каждый, кто наверху, может стать мишенью для снайпера боевиков.

В завершающем варианте решили, что наверху расположатся телеоператоры ОРТ и НТВ, ещё три журналиста, я и Абраменко, сержант Рычкалов, отличившийся в недавних боях и ставший «смотрящим» на нашем БТРе и ещё два спецназовца внутренних войск.

На трех бронетранспортерах мы въехали в Ножай-Юрт. Село было широко разбросано, вверх и в стороны, в радиусе нескольких километров от дороги, по которой мы осторожно и медленно ехали. На бугристой дороге, покрытой фрагментами уцелевшего асфальта, все сидевшие на броне подпрыгивали в такт движению по холмам, с интересом и тревогой рассматривая Ножай-юрт.

Расслоение по достатку или доступу к деньгам добралось и сюда, в горы Чечни. Большинство домов, которые мы видели, были построены добротно, но незатейливо, как строят во многих селах и станицах юга России: дом из местных материалов – глины и камня. Забор из редкого штакетника или сетки-рабицы, подворья со строениями для скота и птицы, полисадник, деревья у дома и сад с огородом. Но среди этих домов вразброс изредка горделиво возвышались достаточно крупные кирпичные строения с черепичными крышами.

В селе, очевидно, совсем недавно закончился бой. Скорее всего спецназ внутренних войск выкуривал возможно прятавшихся в опустевших домах боевиков. О последних штрихах недавних перестрелок и боев в Ножай-юрте говорили еще витавшие и не рассеивающиеся сгустки дыма и гари горевших домов. По злой воле непонятных обстоятельств горели дома победнее, а не кирпичные мощные красавцы. Один из домов горел совсем рядом с дорогой. На обгоревших глиняных стенах были видны обуглившиеся и белые уцелевшие длинные деревянные рейки, крест-накрест сбитые чьими-то трудолюбивыми, умелыми руками. Этот дом, как и другие горевшие по соседству, никто не тушил. Огонь безнаказанно и деловито, с сильным, мягким гулом пожирал чей-то милый сердцу и привычный родной дом, чьё-то детство и юность, достояние чьей-то семьи, уклад многолетней привычной жизни создававшийся не один год.

Село было безлюдно, ни одной живой души, нигде ни одного движения. Все живое как будто вымерло. Только где-то впереди по ходу нашего движения заунывно дико непрерывно выла и скулила не то от боли, не то от страха собака, наверное находившаяся уже совсем близко к огню. И чем ближе мы приближались по дороге к дому, где истошно выла и страдала эта собака, тем всё невыносимей было это слышать. А когда мы поравнялись с забором этого дома сержант Рычкалов и ещё два спецназовца спрыгнули на ходу, перемахнули через забор, раздалось несколько выстрелов, собачий вой прекратился. А спецназовцы появились на дороге, догнали наш бронетранспортёр, запрыгнули на него и Рычкалов доложил:

- Перестрелили цепь, с одного выстрела не получилось.

Село смотрело грустными пустынными глазницами выбитых окон, а там, где они были, как будто с укором смотрели на нас, отражая в стёклах огонь, легкий дым, другие дома, дорогу и нас на БТРах c административным и журналистским десантом. Но на наших движущихся и подпрыгивающих на бронетранспортерах не все предавались обескураживающему созерцанию Ножай-юрта после боя. Два телеоператора телеканалов хищно прищуривались, разворачивались на все стороны и снимали, снимали горящие дома и весь видимый пейзаж, рискуя свалиться с брони на дорогу.

- Хороший видеоряд получится для НТВ, к нему не надо никаких комментариев - обратился я к Александру Абраменко.

Повернулся к нему и увидел суровое нахмуренное лицо, жёстко сжатые губы и печальные глаза, Абраменко меня казалось и не слышал вовсе, всё внимание его обратилось на диарамму горящего чеченского селения. Абраменко на мою реплику никак не отреагировал и совсем не заметил её несколько ехидного оттенка. Мне стало неловко за свои слова. У известного на всю страну тележурналиста Абраменко, веселого парня и острослова, видевшего всего в горячих точках столько, что и не позавидуешь, лицо как будто окаменело. Оно застыло от взгляда на горестную и печальную картину горевшего села.

Я вспомнил слова пресс-секретаря Северо-Кавказского военного округа подполковника Якова Фирсова, что Абраменко - журналист с душой, а значит, и совесть у него есть. И еще подумал, как бы ни «давили» законы жанра НТВ, Абраменко постарается сделать честным рассказ о нашем административном десанте.

А ещё я с тоской в душе подумал, что не дай Бог, если из всей командировки в Ножай-Юрт, большинство других журналистов выберут, покажут и напишут только об этих горящих домах С грубоватым подтекстом или прямым текстом: в этом безобразии и беспределе виноваты военные и МВД. И забудут, побоятся или не смогут ярко, честно с тревогой и болью сказать о том, что гражданская война - это страшная и большая беда. И её в России породили человеческая гордыня, откровенная политическая недоразвитость политических лидеров нашей страны, и их благие намерения переустроить жизнь миллионов людей, не имея совсем никаких элементарных способностей созидать, создавать, строить и имея только алчность и жажду личной славы, наживы и получения большого политического капитала.

И пусть через месяцы, годы, но здесь тоже должен быть мир и нормальная жизнь. Может, эта затеянная при поддержке Куликова журналистская акция - одна из наивных попыток что-либо изменить у руководителей и обывателей в их сознании, мыслях, жизненных планах и задачах. Но эта, пусть и наивная, попытка, которой суждено раствориться в бурном информационном потоке всё же дорого стоит в условиях всеобщего оцепенения, безразличия, хауса и беспорядка. И хоть немного всё же повлияет на то, чтобы больше никогда в России её граждане не стреляли друг в друга, и чтобы их дома не горели никогда.

Наконец мы въехали на улицу, которая вела к площади перед зданием администрации Ножай-Юрта. У современно разбитого здания книжного магазина из стекла и бетона бронетранспортеры остановились и последовала команда генерала Рубцова:

- К машине!

И только мы все и журналисты, и спецназовцы, и гражданские чеченцы соскочили не землю, как раздалось несколько прерывистых очередей. Где стреляли, было трудно понять, эхо разносило и отбрасывало звуки выстрелов от домов, и несло их в горы. Одно можно было понять, стреляли точно впереди - у здания администрации и домов рядом с ним. Майор внутренних войск из группировки генерала Рубцова прокомментировал:

- Наверное в здании администрации засада, боевики хотят сорвать воодружение флага России. Или «зачищают» этажи и подвалы.

Реакция высадившихся с БТРов была разной: кто присел, кто спрятался за разбитое стеклянное здание или стальные машины. У кого было оружие изготовились к стрельбе. Только упрямые телеоператоры, несмотря на щипанье в их адрес и крики офицеров: «Куда вас несет, назад!» – полезли, выбежали вперед, выскочили на площадь, пытались снять стрельбу.

Генерал Рубцов обратился ко мне с предложением:

- Ну, вот что, ты привез журналистов, ты ими и руководи, тебе за них отвечать! Держи их здесь, у бронетранспортера, другой БТР я двину к администрации и определюсь, что дальше. И тебе сообщу, что можно выдвигаться.

Прибывшие с нами спецназовцы внутренних войск рассыпавшись цепью по обе стороны от бронетранспортёра и быстро двинулись к месту событий. Автоматные и пулеметные очереди ручных пулемётов утихли также внезапно, как и начались. Но мы все же осторожно осматривались и ждали обещанной команды генерала Рубцова.

Я объявил журналистской братии, что все мы пока остаемся на месте и ждем дальнейшее движение к месту подъема флага России и вступления в должность главы администрации Ножай-юрта. Начался небольшой ропот недовольства, всем журналистам хотелось уже сейчас быть с генералом Рубцовым и его спецназовцами, впрочем, вскоре все успокоились. Но на месте никто из журналистской братии не остался и все незаметно, снимая на видеокамеры, делая заметки в блокноты и надиктовывая текст на диктофоны шаг за шагом отходили от бронетранспортёра на несколько десятков метров в стороны и к небольшой площади перед администрацией.

Мы вплотную подошли к разрушенному в ходе боя большому стеклянному зданию бывшего книжного магазина, стоявшего с разрушенными, почерневшими стенами и без крыши. Прямо у входа под ногами вперемешку с битым стеклом и щебнем среди сотен книг валялось несколько десятков одинаковых книг. Из любопытства я поднял и взял в руки одну из десятка одинаковых книг, на обложке которых было одно название: «Учебник русского языка».

Книжные магазины всегда были моим личным храмом, в них всегда заходил с трепетным ожиданием встретиться с чем-то новым, великим, значимым, занимательным, очень интересным и важным, что не прочесть никак нельзя. Вспомнилось почему-то, как однажды в детстве мама вернулась из станичного книжного магазина и принесла в дом на своём пальто ощущение свежести начавшейся зимы, а открытые страницы принесённых книг пахли приятно и необычно свежей типографской краской,

Под ногами, в великом множестве, слоями валялись книги: небольшие детские, с красивыми, красочными обложками, разнообразный набор книг обо всём, что когда-то было очень важным в жизни людей, живших в этом селении. Отдельно лежали свалившиеся с разбитых полок, заветные и желанные для самой читающей советской нации подписные издания советских и зарубежных классиков. Этот упавший на пол магазина книжный мир покрывали пятнами своих обложек книги, которые точно были на самом верху книжных полок магазина: книги из серии «Жизнь замечательных людей».

Из этого множества великолепных книг я не удержался, поднял, полистал и положил к себе в полевую сумку две особенно заинтересовавшие меня книги «Географические открытия народов Древнего мира и средневековья до плавания Колумба» и «Жреческие коллегии в Древнем Риме. К вопросу о становлении римского сакрального и публичного права».

Наконец-то поступила команда от генерала Рубцова, разрешающая нам прибыть к зданию администрации Ножай-Юрта. И вскоре состоялась церемония подъёма Российского флага, чести его подъёма на флагшток удостоился сержант спецназа внутренних войск МВД России Рычкалов. Приступивший к своим обязанностям глава администрации Ножай-Юрта произнёс короткую, эмоциональную, взволнованную и от волнения путанную речь которую закончил фразой:

- Буду работать и делать всё честно, все поймут меня и помогут, помогать сегодня надо мне и всем.

Всё, что можно было снять из сюжетов церемонии восстановления федеральной власти, телеоператоры сняли, журналисты взяли интервью у собранных местных жителей. Мои попытки узнать хоть что-то о судьбе Алика Мартункаева не увенчались успехом, никто из нескольких местных жителей не смог что-либо сказать, где он и что с ним.

Мы стали спешно собираться, грузиться на БТРы и выехали в Хасав-Юрт, чтобы, пока не окончательно стемнело, быть у вертолёта и вылететь в Ханкалу. Прощание с генералом Рубцовым, офицерами и солдатами его группировки внутренних войск было кратким, но эмоциональным. За один день жизни, прожитый вместе в напряжённой работе и службе, с потрясениями и испытаниями, в жуткой жаре, все, кого мы встретили в час общих испытаний России и Чечни, стали для нас как будто давно знакомыми и не безразличными для нас людьми.

Все журналисты, прощаясь, приветливо улыбались, были в приподнятом настроении, и по всему было видно, что участием в административном десанте в Ножай-Юрт они весьма довольны.

Уже под повизгивающий шум винтов и рокот двигателя вертолёта я думал о том, что постеснялся сказать, но о чём буду всегда помнить и думать:

- Спасибо Вам, товарищ генерал Рубцов, за то, что Вы есть, за то, что без высокопарных фраз и демагогии, во времена пира демагогов, делаете своё определённое судьбой дело, служите в годы испытаний для всех россиян. Несмотря ни на что, в невыносимых для человека условиях сохраняете человеческое достоинство и офицерскую, генеральскую честь. И сохраняете вместе со многими генералами и офицерами Россию от полного разрушения.

И когда я думал о генерале Рубцове, в моём воображении появлялось его запомнившееся навсегда загоревшее до коричневого оттенка лицо, как будто высеченное для образца медали, его подтянутая мужская ладная фигура, в камуфляжной форме и ироничная улыбка при взгляде на журналистов, будто он хотел сказать :

- Вы что-то пишите про жизнь и ни хрена эту жизнь не видите, и ничего в ней не понимаете! С наше послужите и тогда поймёте, что такое жизнь!

И ещё мне думалось о том, как здорово, что и я, уже после увольнения в запас, вернулся в офицерский строй. И вспомнилось, как вместе со своими товарищами на выпускном курсе Тюменского военного инженерного училища трепетно ждал получения звания лейтенанта, чтобы встать в этот офицерский строй. Уже в последний месяц нашей учёбы, в учебном лагере училища, на озере Андреевском, в палаточном городке, где мы тренировались минировать и разминировать, подрывать фугасы и снаряды, запускать «змея горыныча» - реактивное длинное устройство для проделывания проходов в минных полях, мы курсанты придумали, чтобы дневальный по роте каждый вечер и каждое утро оповещал:

- До выпуска и лейтенанта осталось сорок пять дней!

И так по убывающей это была обязанность дневального до последнего дня сдачи государственных экзаменов. А мы строго и свято чтили традицию, неизвестно кем и как придуманную в Тюменском военном инженерном училище. После последнего экзамена по минно-взрывному делу, каждый учебный взвод просто был обязан найти веник, привязать его на верёвке к заднему борту машины, в которой учебный взвод уезжал с полигона в зимние корпуса училища в Тюмени. И надо было так рассчитать, чтобы привязанный веник точно постоянно касался земли или асфальта и как бы заметал дорогу на полигон минно-взрывного центра. Была примета, что мы, заметая эту дорогу, закрываем возвращение в качестве курсантов, и уж точно сдадим и все теоретические экзамены, будем представлены к получению звания лейтенанта и получим это звание.

А потом, после сдачи всех государственных экзаменов, наступал ещё один очень томительный период ожидания подписания приказа министра обороны СССР о присвоении звания лейтенанта выпускникам военных училищ. Длился этот томительный период не менее двух недель и назывался «золотой карантин». То есть выпускники уже не были курсантами, так как уже закончили курсантское обучение, но ещё не стали лейтенантами поскольку приказа министра обороны ещё не было.

Командир нашей учебной роты, белорус капитан Юревич Андрей Фёдорович, беспредельно требовательный, всегда аккуратный и подтянутый, отменно вышколенный в годы службы в Группе советских войск в Германии, снижал планку требований и обращался к нам на утреннем подъёме в шутливом тоне:

- Подъём, лейтенанты, строиться! Вместо зарядки сегодня как всегда в «золотом карантине»: уборка территории, наведение порядка на полосе препятствий, спортивном городке и три лейтенанта-добровольца убирать в сортире и умывальной комнате!

И мы, наконец-то, получая от членов государственной комиссии на училищном плацу дипломы, смотрели друг другу на плечи и косили глазами на свои плечи, где отсвечивали золотом погоны парадной формы.

И ещё под шум винтов и моторов вертолёта думалось о том, что в Советском Союзе, да и теперь в России, офицеры и обыватели-мещане - это два разных полюса отношения к смыслу жизни. Отсюда и не совпадение взглядов на события при смене эпох и потрясениях в стране и войнах.

Современный обыватель, лёжа с газетой на диване, у телевизора или с тарелкой еды, упираясь своим животом в стол, каждый день самореализуется в просмотре светской гламурной хроники, футбольных матчей, боксёрских поединков, долгих тягучих приторных как патока сериалов, внутренне глубинно ощущая себя героем и участником событий.

И грезится обывателю, ничего не сотворившему значимого в своей жизни, что это он эффектно забивает мяч в ворота противника и это ему рукоплещет стадион и разносит эхо гула одобрения подобно взволнованному гулу обывателей древнего Рима у арен сражений гладиаторов. И это после его неотразимого нокаутирующего удара рефери открывает счёт поверженному на пол сопернику в замершем от волнения огромном зале у белого ярко освещённого квадрата ринга и именно ему по объявлению победы — шумные волнующие аплодисменты восторга.

И это именно он на экране даёт звонкую пощёчину подлецу и негодяю, восстанавливает справедливость, спасает, чарует своей улыбкой и манерами, целует и ласкает изысканную, для всех других неприступную гордую красотку. При этом обыватель не понимает, что он попал под власть и господство виртуального мира потребления и пережёвывания, где как сладкий дурман живут призрачные мечты о прошлом, о несбывшемся, оживляя в подсознании извечное «Да я бы мог стать… Да просто как-то не сложилось!».

Офицеры – это всегда соль, опора и надежда государства нашей страны. Большинство офицеров и их семьи, всегда жили и живут другой, реальной и значимой, отличной от мечтательно сонной жизни обывателей жизнью, жизнью полной тревог, ожиданий и стремительных событий. Офицеры делают свой дерзкий первый шаг в жизнь в своём качестве, принятием присяги, которая как прививка, даёт навсегда чувство долга и понятие чести, неизбежно втягивает офицеров с Петровских времён в водоворот главных событий страны и во всём мире, даёт право сказать своё веское слово в истории.

Ни один офицер, отправлявшийся добровольно в Испанию, на фронт самой страшной и жестокой Великой Отечественной войны с великим и самым высоко организованным злом - нацизмом, нагло и безрассудно заявившем всему миру о своей непобедимости, не говорил высокопарных слов. Офицеры не говорили громко о своём долге, а просто и буднично самоотверженно служили, выполняя своё предназначение.

Не говорили громких слов советские офицеры, отрывающимся в горах Афганистана от явно превосходящей наседавшей массы душманов, своим подчинённым, сержантам и солдатам, они говорили просто и ясно:

- Отходите, я прикрою!

У взорванного человеческой гордыней, глупостью и экспериментами реактора в Чернобыле, возглавляя группы ликвидаторов и за штурвалами вертолётов в зонах со смертельной дозой радиации, офицеры решали невыполнимые задачи, и своими делами и поступками говорили своей стране, всему миру:..

- Живите, мы прикроем!

И в собственной стране, в горячих кровопролитных точках, созданных безумием и бездарностью отечественных перестроечных политиков, в борьбе с терроризмом, с бандитскими, преступными группировками в мегаполисах и малых городах, в сёлах и горных селениях, в борьбе со всем злом ворвавшимся в прежде безопасную, безмятежную и светлую жизнь граждан, их защищают, как и прежде, не щадя жизни офицеры армии и МВД. Нередко отдавая в борьбе со злом самое дорогое – жизнь. И не громкими словами, а поступками и подвигами они говорят:

- Не дадим развалить Россию, мы её прикроем!

За этими непростыми и долгими размышлениями я и не заметил, что мы уже подлетели к Ханкале, После приземления мы с журналистами тепло прощаемся друг с другом, со всеми участниками административного десанта, благодарим экипаж вертолёта и торопясь уходим решать новые задачи. Журналисты - готовить и отправлять видеорепортажи и статьи в свои редакции, я –доложить командующему о выполнении поставленной задачи.

К чести журналистов, участвовавших в административном десанте, никто не сделал сенсации из трагедии в Ножай-Юрте с сошедшим с ума сержантом и убитым им капитаном.

После моего доклада Анатолий Сергеевич сказал устало улыбнувшись:

- Я рад, что полёт с журналистами в Ножай-Юрт завершился благополучно. Результаты оценим после телерепортажей и статей.

______________________________________

ПОЛЕТ С БРАТЬЯМИ БАСАЕВА В БУДЁННОВСК. ВОСПОМИНАНИЯ УЧАСТНИКА

Картина дня

наверх