Ура! Сданы последние экзамены! Впереди целое лето! Молодость бьёт ключом, жаждет чего-то необычного. Как жалко, что ты уже не маленький, когда проводил лето в пионерских лагерях. Да и хочется чего-то нового, ранее неиспытанного. Ничто не предвещало каких-то изменений, но случай вдруг представился совсем неожиданно.
Однажды прибегает ко мне подруга, Ольга Ярмолюк, и сообщает, что есть возможность поехать в колхоз на уборку хлеба, но ответ надо дать срочно. Были времена, когда предприятия, институты и даже школьные заведения по разнарядке обязаны были поставить определённое количество сотрудников, студентов, школьников в колхозы для уборки зерновых, сахарной свеклы, хлопка и прочих культур. Но некоторые предприятия "берегли" свою рабочую силу и искали её "с улицы". Преимущественно это была молодёжь. Условия найма - среднемесячная зарплата по данному предприятию, плюс то, что ты заработаешь в колхозе. Но лично нас не интересовал размер заработка, нас интересовал энтузиазм тех времён. Чувство долга и ответственности. Чувство, что твои руки нужны колхозу, давало такой заряд энергии! Какие могут быть разговоры?! Конечно же - ДА! В два-три дня группа собрана. Нас было человек 10-15. Преимущественно - молодёжь, и притом, все девчата.
Голому собраться, что подпоясаться. 2-3 ситцевых платьица, смена нижнего белья, да мыло с зубной щёткой. Готово! Поехали!
Место нашего назначения был колхоз то ли "Ильича", то ли "Лампочка Ильича", то ли "Коммунизм", то ли "Путь к коммунизму". Всё звало в светлое будущее. А район "дислокации", был Буртинский. Это в пятидесяти километрах от центра - Оренбурга. Едем, душа поёт от ожидания чего-то нового, неизведанного! Дышится легко, грудь наполняется чистым степным воздухом. По дороге изредка попадаются небольшие селения. И снова поля и поля с рыже-золотистыми колосьями пшеницы, ржи. Как велика ты, матушка - Россия! Дух захватывает!
Наконец-то мы на месте. Не помню, чтобы была торжественная встреча. Всё было чисто по деловому. Встретили нас несколько "представителей" cельсовета, может быть, и с председателем колхоза, а может быть, и без. Но встреча была тёплая, чувствовалось, что они искренне рады нашему приезду. Познакомились. Накормили, это был уже ужин. Для нас, горожан, время было уже на покой идти. Выделили нам комнату при сельсовете. Дали матрасовки и показали место, где можно взять солому. Каждый набивал себе соломой матрасовку, сколько душа желает. И получался матрац - у кого попышнее, потолще, у кого потоньше да пожиже. Уставшие от дороги, с радостью мы вытянулись на своих "пуховиках". А запах от свежей соломы так и дурманит, и уносит тебя в неведомое. Блаженство растекается по телу. Веки сладко смежаются. Что там дома...
И, вдруг, за окнами послышались трели гармошки, а молодые девичьи голоса выводили какую-то мелодию. Прислушалась. Протяжная мелодия сменилась быстрой, задорной. Точно различить слова было невозможно, далеко была компания. Потом, будто отвечая девчатам, подхватили мелодию голоса парней. Но вот всё различимее становятся слова. Как жаль, что ты не можешь выйти так поздно и присоединиться к этой группе! В городе это посчитали бы верхом неприличия. Ах, как хочется присоединиться, попеть. Я очень любила петь. Но вот вдруг полилась быстрая, быстрая мелодия. И слышно было, что молодёжь уже кружится в каком-то танце. Веки всё плотнее слипаются. Надо непременно познакомиться с местными ребятами и девчатами. Но это уже завтра. Гипноз овладевает всем твоим существом, мысли путаются, и ты сладко погружаешься в сон. Завтра на работу.
Первое рабочее утро. По настоящему рабочее, наравне со взрослыми. Не помню, жалели ли нас, но к работе мы относились с полной ответственностью. Утром предложили нам на выбор: или работа на комбайне на полевом стане, или в селе, но там, куда тебя поставят. Моя подруга изъявила желание работать в поле, а я выбрала село. Молодость не знает усталости. Посылали на разные работы. Что мне запомнилось? Многое. Работалось весело, дружно. Почему-то мне нравилась работа на току. Перелопачиваешь кучу зерна. Постепенно эта куча рассыпается, становится большой. Подгребаешь её лопатами, а, если есть лошадь, то грабаркой, сидя на лошади. Как красиво это животное! Сколько в нём силы и в то же время смиренности. Но бывает, когда оно проявляет и свою строптивость. Я загорелась желанием обладать этим красавцем.Однажды я вызвалась сесть на лошадь без седла и подгрести зерно на току. Села. Лошадь меня приняла спокойно. Работаю. Но вдруг ни с того, ни с сего моя лошадка помчалась. Вмиг вынесла она меня с тока на сельскую улицу. Я крепко держусь за уздечку и пытаюсь быстро вспомнить, как можно остановить лошадь. Я решила, что надо её прижать за бока и тогда она остановится, что я незамедлительно сделала. А лошадка моя уже перешла на бег рысью. Решила её остановить, дёрнув уздечку. И это я проделала. А лошадь галопом вперёд и вперёд! Скачу, куда не помню и не знаю. Ветром несусь. Куда уж там по сторонам смотреть. Скачу и думаю: за что же ещё её дёрнуть? Седла даже нет. О, Боже, наш бригадир кинулся наперерез лошади и наскоку остановил её. Говорили. что я была белая, как стена. Но, лично я, страха не успела ощутить. Забегая вперёд, скажу, что в жизни мне ещё несколько раз довелось сесть на лошадь и тоже без седла, но это другие истории.
Несколько раз я возила пшеницу то на хлебоприёмный пункт, то на элеватор. Грузовая машина до края бортов засыпалась золотистым зерном, сверху закрывалась брезентом, чтобы от быстрой езды с ветерком, да на ухабистых дорогах, зерно не терять. Бывало, приедешь сдавать зерно, а там очередища огромная. Приходилось ждать часами. Сидишь и слушаешь байки взрослых и в эти минуты и ты "взрослел".
Иногда работала при загрузке пшеницы на сельский склад. Складом служило разорённое, растерзанное Советами, здание бывшей церкви. Стены были толстые, кладка из красного кирпича. Стояли руины с зияющими глазницами окон. Сохранилось центральное помещение церкви. Угадывалось былое величие сельского храма. Революция крушила на своём пути не только здания, но и умы человеческие. Впечатление было не из приятных, даже гнетущее. Но работа есть работа, кто бы слушал мнение сопливого подростка. Времена сохраняли былой страх, прошёл только год после 53-го. Все делали отрешённый вид и работали. Работали и мы, городская молодёжь. Обычно зерно по транспортёру подавалось на склад. Работать надо быстро, чтобы транспортё вхолостую не гонять. Но он чаще простаивал, чем работал, может быть, не хватало электроэнергии от местного движка. И тогда приходилось зерно вёдрами таскать. А внутри склада кто-то один разгребал зерно по всей площади. Правда это или нет, но говорили, что бывали случаи, когда человек под своей массой проваливался всё глубже и глубже, и зерно "засасывало" человека и он погибал. Поэтому я побаивалась работ внутри помещения.
Через несколько дней после прибытия нас расквартировали по местным семьям. Я попала к женщине, у которой мужа не было, но было двое взрослых детей: сын и дочь. Сын был старше меня, а дочь, может, и моя ровесница. С ними я подружилась. Но, был такой момент, когда парень проявил "интерес" ко мне слишком напористо. Мне это очень не понравилось, и я пожаловалась хозяйке. Несколько дней я спала с ней в одной постели. А парень больше не проявлял ко мне интереса. Часто с хозяйской дочкой мы спали на крыше сарая, который вплотную прилегал к дому. До первых петухов мы шушукались о чём-то, потом замирали, а я, тихо лежа, долго слушала, как где-то вдали ещё слышались переливы гармошки, и молодые голоса выводили то одну, то другую мелодию. А в шесть часов надо вставать и, после завтрака, идти на работу. Организм молодой и хватало двух-трёх часов, чтобы восстановить свои силы. Домик у хозяйки был маленький, но было очень чисто. На земляных полах были домотканые полосатые половики. Один раз в неделю полы смазывались свежей землёй, видимо. с чем-то смешанной. А в остальные дни просто подметались веником. Мне так интересно было старательно, аккуратно наводить такой "лоск".
Кормили нас, как на убой, очень сытно и вкусно. Наша городская кухня была куда беднее. А здесь, молоко, чуть ли не из-под коровы. Борщ наваристый, столько мяса, ешь, сколько хочешь. А хлеб, как позже стали петь, всему голова. Тесто ставилось на хмельных дрожжах. Пахучий такой, пышный, румяный. Ел бы и ел бы. Но наступает время и ты пресыщаешься и кушаешь уже без жадности. Почему всё это я знаю? Да потому, что нашей поварихой была моя хозяйка. Иногда она нам и затируху на яичках делала, а мы с её дочкой помогали крутое тесто между ладонями растирать, превращая тесто чуть ли ни в крупу. Но запомнилось и отрицательное. Наши низенькие обеденные столы стояли на улице. И во время наших застолий мухи на запах слетались со всего села, а может быть и дальше. Вокруг наших чашек и плошек вился чёрный рой. Казалось, из-за своего количества, мухи мешали друг другу летать и замертво падали к тебе в тарелку. Постепенно к этому явлению привыкли. Выбросишь муху из тарелки и продолжаешь свою трапезу.
Несмотря на то, что работать приходилось тяжело и практически весь световой день, оставалось время и на развлечения. Сейчас пытаюсь вспомнить, а был ли в колхозе клуб, но что-то это не припоминается. Так что, может быть, и был, но мы, говоря современным жаргоном "тусовались" около сельсовета. Двери там не закрывались, и в дождь или ветер укрывались в коридоре этого здания. Не могу припомнить и того, что с нами дружили сельские девчата. Для села городская молодёжь была "свежим веянием культуры". Ребята переметнули к нам, а девочки от ревности с нами не стали дружить. Мальчики вели себя "прилично", без всякой "пахабщины". Но был один, Коля, который всё лез целоваться и потрогать "буфера", т.е. груди. Однажды я "съездила" ему по лицу, и ко мне с такими намерениями он больше не лез. Хорошим кавалером был наш бригадир. Часто мы с ним гуляли по сельской улице. Всегда у него был кулёк с пряниками и карамельками. Одевался он более изысканно, чем другие ребята. Мы медленно, степенно прохаживались и говорили на какие-то "умные" темы.
А вот одному хочу особо посвятить несколько строк. Среди наших "поклонников" был мальчик Ваня. Среди всех он выделялся своими благородными, аристократически тонкими чертами лица. Всегда он держался как-то особняком. Был очень скромен. Мне он очень понравился. Были вечера, когда он подъезжал верхом на лошади к сельсовету. Каким образом завязалась у нас дружба, теперь не помню. Прошло ведь уже 60 лет. Более чистого человека за свою долгую жизнь я больше не встречала. Так вот, несколько раз мы с ним вдвоём, сидя на лошади верхом без седла, уезжали далеко-далеко. Я сидела впереди, он сзади. Ехали очень медленно, шагом. О чём говорили, а, может быть, и просто молчали, не помню. Возвращались, когда полная луна поднималась высоко. Для меня это было так незабываемо романтично. Скорее всего, у меня была просто девичья влюблённость. Вернувшись домой, однажды, хотела написать ему письмо, признаться в любви, Решила напросто переписать письмо Татьяны Лариной из "Евгения Онегина". Но сама себя устыдилась. Очень и очень долго я помнила его. Кажется, что и сейчас даже могу восстановить его образ.
Дни летели за днями. Вот уже месяц, как мы в колхозе, Нам сообщили, что нас задержат ещё на 2-3 недели. Мы не возражали, т.к. кормили-поили сытно, вечера проводили весело, и ничто не тянуло домой. За этот период несколько раз виделась с своей подругой. Она продолжала работать на комбайне и неоднократно упоминала, что трудодень там пишется выше, чем в селе, но и работа тяжелее. Как-то показывала даже синяки от соломокопнителя. Но говорила, что к этому надо просто приноровиться и тогда синяков не будет. Но зато заработок выше. Неоднократно звала работать в поле, но я сначала отказывалась. Видимо, наслушавшись разговоров взрослых, я стала соображать, что вот Ольга много заработает, а чем я хуже. И решила пойти работать на комбайн. Вернее сказать, на соломокопнитель.
Комбайн косит зерно, чистое зерно тут же ссыпается в кузов машины, которое доставляется на ток. А сзади комбайна идёт соломокопнитель, т.е. отделённая от колоса часть стебля, поступает в копнитель, откуда автоматически выходит готовая копна соломы. Первое время и я ходила с синяками вокруг талии. На ходу копнитель трясёт по кочкам и ты без привычки не можешь держать равновесия, тебя болтает из стороны в сторону. Боками бьёшься о металлические поручни копнителя - синяк готов. Но постепенно приловчишься и всё, как по маслу. Но однажды мог случиться и несчастный случай. А дело обстояло следующим образом. Набрался полный копнитель соломы, а автоматика не сработала, копнитель не открывается, солома не выбрасывается. Что делать? Не кричать же комбайнёру. Да и услышит ли он тебя? Долго не думая, прыгаю я в копнитель и вилами помогаю соломе сдвинуться к выходу. В это время задняя стенка копнителя открывается, солома выпадает, но задняя стена сделана в виде решётки и заканчивается металлическими зубьями. В тот момент, когда я выпадала, вместе с соломой, задняя решётка стала опускаться и, какие-то секунды отделили меня от катастрофы. Я могла быть, как кусок мяса, насажена на зубья. Вот здесь я струхнула по-настоящему. Упасть с лошади не испугалась, а здесь почувствовала, что вот-вот потеряю сознание. Слава Богу, всё обошлось. На полевом стане было конечно скучнее, т.к. работать начинали с первыми лучами солнышка и заканчивали с наступлением темноты. А там и спать надо идти, вставать опять с лучами солнца. Пища на стан доставлялась кухаркой вовремя, так что не голодали. Начали чувствоваться ночные холода. Подруга подсказала, что спать в стоге сена очень тепло. Я не поверила. А оказалось, что даже жарко. Можно было и в дождливую ночь там проспать и нисколечко не промокнуть. Мы, горожане, были далеки от таких знаний жизни. Да, теперь смешно вспомнить, не могла я, например, отличить вилы от граблей.
Несколько раз возила сено на волах. Как в сказке, сидишь высоко, глядишь далёко. Волы медленно двигаются вперёд. Научилась покрикивать на них: "Цоп-цобе!" Но они и ухом не ведут. Плетутся себе не торопясь, хоть ты лопни! За это время и подремать успеешь, и песенку одну да другую спеть. Уф! Наконец-то доехали. Это сено в омёты складывают. Здесь своя сноровка и знания нужны. И вот кто-то мне кричит, чтобы я подала вилы, а я приношу грабли. Вот смеху то было! Горожане только хлеб кушать умеют, а вилы от граблей отличить не могут. Сразу запомнила и на всю жизнь.
Быстро, очень быстро закончилась уборочная страда. Мы, городские помощники, вернулись в "родные пинаты". Но по какому-то случаю вскоре я опять посетила этот колхоз. Обратный путь коротала вдвоём с водителем в кабине грузовика. Вдруг, откуда не возьмись, поднялся сильный ветер, набежали тучи, засверкали молнии, загремел гром, и началась сильная гроза. Нет, я грозу скорее люблю, чем боюсь. Но шофёр сказал, что лучше где-то переждать, чем застрять в грязи в степи и тогда уж никто не поможет. Видно было, что эту трассу он знал прекрасно. И сейчас не ошибся, сказав, что вот-вот будет людское жильё. Точно, метров эдак...в общем, заехали мы в одно село.
Большое оно или маленькое, сквозь ливень я не разглядела. Постучался он, как мне показалось, в первую попавшуюся дверь. Это была казахская семья. С каким почтением они пригласили нас войти в дом! Провели в комнату, где почти на всю площадь был огромный помост, я бы назвала нары, застеленный ковром. Красивый он был или нет, новый был или старый, теперь это значения не имеет. А вот с каким радушием встретили нас и пригласили хозяева - это дорого стоит. Кто-то из членов семьи сразу начал раздувать самовар, какая-то снедь стала появляться на нарах. Вот уже и пыхтящий самовар красуется на середине импровизированного стола и стали откуда-то приходить люди. Народа набралось около 10 человек. Для меня было диковинкой: как это с ногами сидеть на уровне чайных чашек. Вернее, не чашки были, а пиалушки. Стали пить чай. В пиалушку наливалось немного чая и молоко. Хватало всего на два - три глотка. И к чаю подавалось жареное, по-моему, пшено. Для меня всё было необычно, а чай такой вкусный! Пила бы и пила, но стыжусь попросить ещё налить, смотрю на шофера: что делать? как вести себя в такой ситуации? А он мне тихо так поясняет, что чем меньше наливается чай в пиалу и чем чаще гость обращается повторить порцию, то сама вся процедура ухаживания за гостем, это признак, дань уважения гостя. Чай, тепло и хозяйское радушие разморили меня. Глаза слипаются. Опять взглядом спрашиваю своего сопровождающего: что делать? Оказывается, можно прямо тут же и подремать. Под тихий, монотонный говор, разморённая от тепла и уюта, я заснула. Спала не долго, т.к., проснувшись, слышала продолжающуюся мирную беседу. Гроза закончилась, и мы тепло распрощавшись с хозяевами, продолжили свой путь. Эта теплота человеческих отношений, готовность прийти на помощь, тоже запомнилась на всю жизнь.
Итак, подведём итоги нашей трудовой деятельности. Моя подруга привезла домой два мешка зерна, т.к. работала, как я писала, на комбайне, где трудодень был выше, но и работа тяжелее. А я предпочла ведь труд полегче и развлечений побольше, хотя о каких развлечениях можно говорить в те времена?! Вот я и заработала один мешок зерна. Но и это было моей гордостью, ведь я чуть-чуть помогла семье. Зерно смололи на мельнице. Получилось мешок муки, на зиму вполне достаточно. В денежном выражении мы с подругой получили одинаково. Как она распорядилась этими деньгами, теперь не помню. Я же сразу заказала через Свердловский посылторг часы, непременно "кирпичиком", и непременно "Звёздочку". Они у меня шли исправно 25 лет, а затем я их оставила, т.к. стали не модными. Криком, как теперь сказали бы "писком моды" были белые валенки. Мама их мне купила. И ещё ШЕРСТЯНЫЕ гамаши, а не простые! Так прошло лето 54-го.
P.S. В 1954 году мы закончили 9-ый класс средней школы. Ольга, моя подруга, пошла учиться на бухгалтера. Я, глядя на неё, тоже хотела было бросить школу и идти в бухгалтера. Видимо, мои родители сообщили в школу. Однажды к нам домой приходила классный руководитель и объяснила, что ведь только год осталось учиться, но зато будет "Аттестат зрелости", а это открывает двери в ВУЗы. Теперь я благодарна судьбе и всем, кто принял в ней участие. Я любила медицину, педагогику, театр, но никак не бухгалтерские цифры. А Ольга закончила курсы, уехала в сельскую местность по распределению, да так и потерялась в Летах Жизни.
Свежие комментарии