Советская власть вернула верующим возможность отмечать свой главный праздник в самый разгар Великой Отечественной войны.
Нынешние дети и подростки с трудом, наверное, могут себе представить, что каких-то три десятка лет назад Пасха была праздником скорее для маргиналов. Отмечать ее не запрещалось, но такое поведение точно не приветствовалось. Тем же, кто родился и вырос в Российской империи, после революции, напротив, казалось диким ее не отмечать.
До 1917 года Пасха была не просто праздником — она была государственным праздником! Более того, согласно закону 1897 года, к Пасхе были приурочены пять выходных дней. Нерабочими официально объявлялись пятница и суббота Страстной недели, а также понедельник и вторник пасхальной недели. Если верить свидетельствам современников, «царская» Пасха была действительно народным праздником. Хотя, конечно, не без присущего российскому характеру разгула и отрыва…
До начала 1920-х годов в атеистической Советской России не слишком ущемляли права верующих — разве что отменили прежние законы и, соответственно, пасхальные выходные дни. Но во второй половине 1920-х большевики начали серьезное наступление на церковь, и это немедленно вылилось в запрет открыто отмечать любые православные праздники. Исключение делалось разве что для стариков, которые не рассматривались новой властью как существенный человеческий резерв. Люди же среднего возраста, и особенно молодежь, нуждались в какой-то замене привычных праздничных гуляний. Так появились «Красные пасхи», «Комсомольские пасхи» и другие идеологические мероприятия, призванные отвлечь население от пасхальных торжеств.
Противостояли празднованию Пасхи активно: комсомольцев и коммунистов, а также активных беспартийных стали вовлекать в блокирование подступов к сохранившимся церквям в субботу и пасхальное воскресенье. Помимо чисто физического отсечения людей, стремившихся на торжественную службу, эти «мероприятия» имели и психологическое влияние: стоявшие в оцеплении замечали знакомых, появлявшихся среди богомольцев, и сообщали их имена в партийные и комсомольские ячейки. Последствия таких сообщений могли быть самыми неприятными.
Перелом в официальном отношении власти к празднованию Пасхи, как и к церкви вообще, случился после начала Великой Отечественной войны. Формально днем признания права верующих на отмечание важнейшего православного праздника можно считать 4 апреля 1942 года. До этого дня верующие могли посещать пасхальные всенощные службы лишь с опаской, с риском для себя и родных.
Весной 1942 года и вовсе стало непонятно, как можно будет прийти поздним вечером на пасхальную службу. Ведь в Москве действовал режим светомаскировки, а с осени 1941 года — еще и комендантский час, когда появление на улицах ночью сурово каралось. И вдруг 4 апреля, как гром среди ясного неба, прозвучало радиообращение коменданта Москвы, который официально разрешил в ночь на 5 апреля находиться на улицах в течение всей ночи!
В архивах ФСБ России хранится красноречивый документ — донесение начальника управления НКВД СССР по Москве и Московской области, старшего майора госбезопасности Журавлева о праздновании Пасхи «во всех действующих церквах г. Москвы и Московской области». Из него следует, что праздничные службы в столице посетили по меньшей мере 85 тысяч человек, причем в некоторых московских храмах их было по 4-6 тысяч! В том же донесении приводятся слова верующих (заботливо записанные, понятное дело, присутствовавшими на службах агентами), которые совершенно искренне благодарят власть и лично «товарища Сталина» за это решение!
Правда, кое-кто из современников заметил, что в самых известных храмах на службах присутствовали неизвестные фотографы. И возможно, были правы, заключив, что власть пошла на послабление не только ради того, чтобы получить поддержку у народа, но и ради, как теперь сказали бы, пиара в глазах союзников. Не исключено, что так оно и было — но большинству рядовых верующих до этого не было никакого дела: они получили право легально отмечать свой самый главный праздник!
В послевоенном СССР — пожалуй, годов до 1970-х — Пасха так и существовала: не признанная властью, но и уже не запрещаемая. Как и прежде, на службы старались не допускать молодежь и людей среднего возраста, как и прежде, вокруг храмов дежурили дружинники и бойцы оперативных комсомольских отрядов, как и прежде, комсомольцу, замеченному внутри церковной ограды, грозили существенные неприятности.
Все стало удивительным образом меняться к началу 1970-х. При всей прежней внешней жесткости реакции официальных органов на церковные праздники в булочных и магазинах вдруг под каждую Пасху стали продавать «Кекс «Весенний». Несмотря на столь невинное название, обмануть этот кекс никого не мог: и по виду, и по структуре, и по форме, и по вкусу это был классический пасхальный кулич! В то же самое время, как ни удивительно, государственные издательства типа «Искусства» и «Планеты», а за ними и региональные типографии, начали выпуск пасхальных открыток, которые официально были запрещены с начала 1930-х годов.
Правда, при этом усилилось идеологическое сопротивление со стороны государства. Именно на пасхальные дни стали назначать самые крупные дискотеки в провинциальных городах. Вечером в Страстную субботу на центральных телеканалах непременно была запланирована демонстрация какого-нибудь сверхпопулярного западного фильма — как правило, боевика или комедии, обычно французского производства. Там, где телевизоров было мало, на тот же вечер объявлялся подобный киносеанс в местном клубе. Но все-таки не заметить, что Пасха все меньше и меньше сопровождается запретами, было невозможно.
Особенно ярко это проявлялось, как ни странно, в Москве. Автор этих строк, в конце 1970-х — начале 1980-х учившийся в средней школе, своими глазами видел пасхальное столпотворение на улицах в районе станции метро «Бауманская». Именно там располагается Патриарший Богоявленский собор, в просторечии — Елоховская церковь, до восстановления Храма Христа Спасителя бывший местом, где служил предстоятель Русской Православной церкви. Вечером в субботу, например, даже отменялись маршруты троллейбусов и автобусов, проходивших мимо храма: туда собиралось так много верующих, что они не умещались в стенах церкви и участвовали в службе, стоя внутри ограды и даже на проезжей части за ее пределами.
О том, насколько широко и прочно был укоренен обычай праздновать Пасху даже в обычных, невоцерковленных семьях, автор тоже может судить по собственному детству. В семье, где бабушка была убежденным коммунистом, вступившим в партию в начале 1930-х, а ее старший сын работал в государственном информационном агентстве (издавна служившим «крышей» для сотрудников внешней разведки СССР), весной непременно красили яйца и после радостно обменивались ими друг с другом. Другое дело, что смысл этих действий стал публично обсуждаться куда позже, уже в конце 1980-х, когда отношения власти и церкви потеплели настолько, что Пасху перестали запрещать.
О том, как этот главный православный (да и общехристианский тоже) праздник стал отмечаться в постсоветской России, можно судить по пасхальным службам нынешнего времени. Пусть не сразу, но начались прямые трансляции патриаршей службы и крестного хода, в которых непременно участвуют первые лица государства и местной власти. Число верующих, приходящих на эти службы, существенно выросло, и уже никто не пытается перехватить их на подходах к церкви или записать в книжечку. Но бабушки в темных платках, которые непременно найдутся в каждом приходе, по-прежнему ворчат, что-де раньше, когда отмечать Пасху было немодно, да и попросту опасно, в храм приходили только те, кто по-настоящему верил в Воскресение Господне. Возможно, в чем-то эти слова справедливы: времена гонений, и любая церковь хорошо это знает, всегда служат к укреплению и очищению веры…
Татьяна Рублева
Свежие комментарии