В 2020 году исполнилось сто лет книге Герберта Уэллса «Россия во мгле». В 1920 году знаменитый британский писатель-фантаст, сочувствующий социалистам, посетил молодое советское государство, побывал в Петрограде и Москве, лично пообщался с Лениным.
VATNIKSTAN вспоминает, какой предстала Россия перед автором «Человека-невидимки» и «Войны миров».
Максим Горький и Герберт Уэллс в Петрограде. 1920 год
Герберт Уэллс был в России трижды. После посещения Российской империи в 1914 году он на заседании лондонского англо-русского литературного общества предложил ввести русский язык как третий иностранный в английских школах, наряду с французским и немецким. Последний раз Уэллс был в СССР летом 1934 года. О своём опыте беседы со Сталиным он записал следующее:
«Я ожидал увидеть Россию, шевелящуюся во сне, Россию, готовую пробудиться и обрести гражданство в Мировом государстве, а оказалось, что она всё глубже погружается в дурманящие грёзы советской самодостаточности. Оказалось, что воображение у Сталина безнадёжно ограничено и загнано в проторённое русло; что экс-радикал Горький замечательно освоился с ролью властителя русских дум. Для меня Россия всегда обладала каким-то особым очарованием, и теперь я горько сокрушаюсь о том, что эта великая страна движется к новой системе лжи, как сокрушается влюблённый, когда любимая отдаляется».
Но наибольшую известность получил визит по приглашению Льва Каменева в обновлённую Россию в 1920 году. Этому путешествию посвящён сборник статей «Россия во мгле».
Обложка первого издания книги
Герберт Уэллс, изложивший своё политическое видение демократического социализма в реферате «Уэллсовский план новой организации общества» в 1886 году, не мог смириться с жёсткими нападками европейских публицистов на советский строй. Ожесточённые дебаты строились на информации, которая доходила до западных стран через множественные фильтры, частично лишавшие её достоверности. Автор почти двух десятков научно-фантастических романов был готов отправиться в новую страну самостоятельно, чтобы подтвердить или опровергнуть домыслы.
История, по мнению автора, не знала ещё такой грандиозной катастрофы. На его взгляд, этот крах затмевает даже саму революцию. Насквозь прогнившая Российская империя — часть старого цивилизованного мира, существовавшего до 1914 года — не вынесла того напряжения, которого требовал её агрессивный империализм. Она пала, и её больше нет.
Петроград. Осень 1919 года
Писатель пробыл в России 15 дней. Он признаётся, что был готов к тому, как большевики будут скрывать истинное положение дел, но с горечью замечает, что подлинное состояние настолько тяжело и ужасно, что не поддаётся никакому сокрытию. В другие годы можно было бы отвлечь смотрящего шумихой приёмов, оркестров и речей — но не в 1920 году.
В первой главе, которая именуется «Гибнущий Петроград», Уэллс описывает страшные картины города, в котором он провёл почти всё время поездки. Он жил не в отеле «Интернационал», где обычно останавливались иностранцы, а у своего старого друга Максима Горького.
Петроград. Зима 1919 года
Нигде в России, кажется автору, социальная и экономическая катастрофа не видна с такой беспощадной ясностью, как в Петрограде. Во время пребывания Уэллса в Петрограде был введён бесплатный проезд. До этого билет стоил два или три рубля — сотая часть стоимости яйца. Трамваи битком заполнены людьми, многие из них срываются и попадают под вагон:
«Мы видели толпу, собравшуюся вокруг ребёнка, перерезанного трамваем; двое из наших хороших знакомых в Петрограде сломали ноги, упав с трамвая».
Если бы война на Западе длилась и поныне, отмечает Уэллс, продукты, одежда и жильё в Лондоне распределялись бы по карточкам и ордерам. Писатель вполне конкретно говорит: не коммунизм, а капитализм построил громадные, немыслимые города, не коммунизм, а европейский империализм втянул огромную империю в шестилетнюю изнурительную войну. Блокаду и интервенцию, которые вели в то время западные страны, автор порицает сильнее всего:
«Мстительный французский кредитор, тупой английский журналист несут гораздо большую ответственность за эти смертные муки, чем любой коммунист».
Уличная торговля личными вещами в Петрограде. 1920 год
Удивительным было, что в умирающем и голодающем городе цветочные лавки работали почти на каждой центральной улице. Уэллс упоминает, что за пять тысяч рублей — примерно семь шиллингов по курсу 1920 года — можно купить очень красивый букет больших хризантем. Автор видит сильную нехватку одежды, замечает единственное, что имеется в сравнительно большом количестве — чай, папиросы и спички:
«Спичек здесь больше, чем было в Англии в 1917 году, и надо сказать, что советская спичка — весьма недурного качества. Но такие вещи, как воротнички, галстуки, шнурки для ботинок, простыни и одеяла, ложки и вилки, всяческую галантерею и обыкновенную посуду достать невозможно».
В разговорах со знакомыми Уэллс узнаёт, что в прошлом году температура во многих жилых домах была ниже нуля, водопровод замёрз, а канализация не работала: люди ютились в еле освещённых комнатах и поддерживали себя только чаем и беседой.
Отдельный комплимент от британского наблюдателя заслужил Петроградский театр. Большинство постановок были бесплатны, билеты выдавали в госучреждениях по спискам. Сравнивая увиденное с 1914 годом, Уэллс писал:
«Пока смотришь на сцену, кажется, что в России ничто не изменилось; но вот занавес падает, оборачиваешься к публике, и революция становится ощутимой. Ни блестящих мундиров, ни вечерних платьев в ложах и партере. Повсюду однообразная людская масса, внимательная, добродушная, вежливая, плохо одетая».
Герберт Уэллс наблюдал деятельность учёных, которые трудились под опекой Максима Горького. Британец беседовал с востоковедом Ольденбургом, геологом Карпинским, астрофизиком Белопольским и лауреатом Нобелевской премии Павловым. Итоги автор записал кратко и конкретно:
«Наша блокада отрезала русских учёных от иностранной научной литературы. У них нет новой аппаратуры, не хватает писчей бумаги, лаборатории не отапливаются. Удивительно, что они вообще что-то делают».
Григорий Зиновьев, Фёдор Шаляпин, Максим Горький в президиуме торжественного собрания, посвящённого празднованию 1‑го мая в Петрограде. 1920 год
Уэллсу кажется странным, что распределением продовольствия и снабжением учёных занимается писатель Горький. Автор признаёт вину империализма, предрекает гибель империй Великобритании и США, если они не остановятся в стремлении захватывать территории, как этого не сделала Россия. Британец заявляет, что расстройство денежного обращения, нехватка предметов потребления, социальный и политический развал в Англии при нынешней политике — лишь вопрос времени:
«Магазины Риджент-стрит постигнет судьба магазинов Невского проспекта, и господам Голсуорси и Беннету придётся спасать сокровища искусства из роскошных особняков Мэйфэра. Утверждать, что ужасающая нищета в России — в какой-либо значительной степени результат деятельности коммунистов, что злые коммунисты довели страну до её нынешнего бедственного состояния и что свержение коммунистического строя молниеносно осчастливит всю Россию, — это значит извращать положение, сложившееся в мире, и толкать людей на неверные политические действия».
Вполне конкретные причины революции и «мглы» Уэллс указывает в первых строках главы «Квинтэссенция большевизма»:
«Основная катастрофа произошла в 1917 году, когда чудовищно бездарный царизм стал окончательно невыносим. Он разорил страну, потерял контроль над армией и доверие всего населения. Его полицейский строй выродился в режим насилия и разбоя. Падение царизма было неизбежно».
Массовое представление в Петрограде «Штурм Зимнего». 1920 год
Автор убедительно описывает мрачную картину будущего абсолютного самодержавия для британских коллег. Обвинением в адрес соотечественников звучат строки о военном и экономическом «сотрудничестве» с Российской империей:
«Когда немцы стали прорываться к Петрограду — через Прибалтику и морем, — британское адмиралтейство то ли из чистой трусости, то ли из-за интриг монархистов не пришло на помощь России».
Англия, по мнению писателя, напрямую виновата в гибели тысяч русских людей. Очень жёстко Уэллс критикует европейских публицистов, которые усматривали за революцией руку тайного общества, расистского заговора, франкмасонского сговора или иезуитского подполья:
«На самом же деле нет ничего менее загадочного, чем идеи, методы и цели большевиков, и их организация меньше всего походит на тайное общество. Но у нас, в Англии, существует особый образ мышления, настолько невосприимчивый к общим идеям, что даже самые простые человеческие реакции мы обязательно объясняем деятельностью каких-то заговорщиков».
Известно, что Герберт Уэллс был активным критиком идей марксизма, хотя открыто симпатизировал европейским социалистам. Неприятие марксистской философии нашло отражение и в трудах 1920 года:
«Я буду говорить о Марксе без лицемерного почтения. Я всегда считал его скучнейшей личностью. Его обширный незаконченный труд „Капитал“, это нагромождение утомительных фолиантов, в которых он, трактуя о таких нереальных понятиях, как „буржуазия“ и „пролетариат“, постоянно уходит от основной темы и пускается в нудные побочные рассуждения, кажется мне апофеозом претенциозного педантизма».
Путиловский завод, митинг рабочих. Июль 1920 года
Применение философии Маркса в РСФСР Уэллсу заметить не удалось — пролетарий в жизни был далёк от пролетария в «Капитале». Субъективность своей неприязни автор не отрицает, подчёркивая уважение, которое у него вызывают люди, пытающиеся применить на практике учения философа. Визитёра сильно смутило повсеместное присутствие скульптурных и живописных изображений Маркса:
«Около двух третей лица Маркса покрывает борода — широкая, торжественная, густая, скучная борода, которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной жизни. Такая борода не вырастает сама собой; её холят, лелеют и патриархально возносят над миром. Своим бессмысленным изобилием она чрезвычайно похожа на „Капитал“; и то человеческое, что остаётся от лица, смотрит поверх неё совиным взглядом, словно желая знать, какое впечатление эта растительность производит на мир».
Британец участвовал в горячих политических дискуссиях в квартире Фёдора Шаляпина, где глава дома спорил с председателем Петроградской ГубЧК Иваном Бакаевым. Оба они разойдутся во мнении с основной линией партии. Оперный певец уедет в эмиграцию, а красного комиссара, ушедшего в левую оппозицию, обвинят на знаменитом Первом Московском процессе. 24 августа 1936 года его вместе с Зиновьевым и Каменевым приговорят к высшей мере наказания, а 25 августа расстреляют.
Ленин, Горький и Зиновьев (справа от Горького) на втором конгрессе Коминтерна в Петрограде. Июль 1920 года
Уэллс отмечает, что согласно учению Карла Маркса, социальная революция должна была в первую очередь произойти не в России. Это смущает всех большевиков, знакомых с теорией. По Марксу, социальная революция должна была сначала произойти в странах с наиболее старой и развитой промышленностью. Революция, кажется британцу, должна была начаться в Англии, охватить Францию и Германию. Вместо этого коммунисты оказались у власти в России, где на фабриках и заводах работают крестьяне, тесно связанные с деревней, и где почти нет особого рабочего класса — марксовского пролетариата, который мог бы объединиться с пролетариями всего мира.
В главе «Созидательная работа в России», которой предшествует пересказ диалога о Первом Съезде народов Востока с его непосредственным участником Зиновьевым, Уэллс концентрируется на советских планах модернизации, не обходя стороной минусы:
«Часть большевиков действительно упрямые, несговорчивые доктринёры, фанатики, верящие в то, что одно лишь уничтожение капитализма, отмена торговли и денег и стирание всех классовых различий само по себе обеспечит приход некоего унылого „золотого века“. Среди них есть и такие тупицы, которые способны отменить преподавание химии, если только не заверить их, что это „пролетарская“ химия, или наложить запрет на любой орнамент, как реакционный, если в нём не фигурирует сочетание букв РСФСР».
Уэллс резко критикует необъективные рассказы русских эмигрантов. По его мнению, лучшая часть русской интеллигенции осталась на родине, неохотно и медленно двигаясь в сторону сотрудничества с новой властью. Людьми особой творческой силы, с работой которых автору удалось познакомиться, Уэллс называет Ленина, Троцкого, Луначарского, Рыкова, главу торговой делегации в Лондоне Красина и революционерку Лилину «из петроградского отдела народного образования», вторую жену Зиновьева.
Сильно поразил писателя визит в петроградскую школу, который для него устроил Корней Чуковский. Оборудование, счёл Уэллс, на уровне рядовой британской начальной школы, если не выше. Когда он спросил детей о любимых писателях, то школьники все как один назвали фантасту его же фамилию:
«Опрос продолжался, и дети перечислили названия доброй дюжины моих книг».
Уэллс поспешил ретироваться с мероприятия, сильно раздражённый напускным благообразием. Каково же было его удивление, когда он, отправляясь по собственной инициативе и без сопровождающих, нашёл в случайной школе порядок и отличное общее состояние. Учителя, женщины средних лет, были опрятно одеты, дети дисциплинированы, учебные пособия в хорошем качестве. Особую похвалу заслужил обед, который Уэллс оценил выше того, что он отведал на официальном приёме в школе. Как ни искал писатель свою фамилии в библиотеке, ему не удалось обнаружить ни одной книги за авторством Герберта Уэллса. Даже людей, которым была бы знакома такая фамилия, он в школе не встретил. На страницах автобиографической книги британец слегка журит своего литературного друга Чуковского за невинную инсценировку.
В школе. 1920‑е годы
Положительную оценку автора снискала работа приёмника-распределителя, куда приводили детей родители, не имеющие возможности прокормить их. Уэллс отметил, что просветительская работа с подростками ведётся на высшем уровне, что труды Лилиной, усилиями которой потом будет издана книга «Республика ШКИД», заслуживают серьёзных поощрений. Отметил автор и Петроградский дом отдыха рабочих на Каменном острове:
«Это начинание показалось мне одновременно и превосходным и довольно курьёзным. Рабочих посылают сюда на 2–3 недели отдохнуть в культурных условиях. Дом отдыха — прекрасная дача с большим парком, оранжереей и подсобными помещениями. В столовой — белые скатерти, цветы и т. д. И рабочий должен вести себя в соответствии с этой изящной обстановкой; это один из методов его перевоспитания. Мне рассказывали, что, если отдыхающий забудется и, откашлявшись, по доброй старой простонародной привычке сплюнет на пол, служитель обводит это место мелом и предлагает ему вытереть оскверненный паркет».
7 октября Герберт Уэллс посетил заседание Петроградского совета, которое он описал в главе «Петроградский совет». Мероприятие проходило в Таврическом дворце, где при царском режиме заседала Государственная дума. Писатель уже был здесь в 1914 году, в тот раз он сидел на местах для гостей и слушал доклады. В 1920 году Уэллса поместили позади стола президиума, на возвышении, где обычно сидели члены правительства и официальные посетители. Атмосферу собрания автор сухо оценил следующими строками:
«По своей неорганизованности, отсутствию чёткости и действенности Петроградский совет так же отличается от английского парламента, как груда разрозненных часовых колесиков от старомодных, неточных, но все ещё показывающих время часов».
Группа работников Петроградского совета на субботнике. Июнь 1920 года
В начале главы «Кремлёвский мечтатель» Уэллс не скрывает, что главной целью поездки из Петрограда в Москву была встреча с Лениным. Московская атмосфера была для писателя намного более приятна, нежели давящее настроение угрюмой северной столицы. Двуглавые орлы всё ещё сверкали под осенним солнцем, а в храмы, на стенах которых висели транспаранты «Религия — опиум для народа», шли десятки тысяч верующих.
Уэллс посещал Кремль так же в 1914 году. Автор отмечает, что если раньше вход для богомольцев и туристов был открыт, то сейчас необходимо получить огромное количество пропусков и печатей. Встреча состоялась в кабинете Ленина за его рабочим столом, заваленным книгами и бумагами. Беседовали на английском языке:
«Через весь наш разговор проходили две — как бы их назвать — основные темы. Одну тему вёл я: „Как вы представляете себе будущую Россию? Какое государство вы стремитесь построить?“. Вторую тему вёл он: „Почему в Англии не начинается социальная революция? Почему вы ничего не делаете, чтоб подготовить её? Почему вы не уничтожаете капитализм и не создаёте коммунистическое государство?“. Эти темы переплетались, сталкивались, разъясняли одна другую. Вторая тема возвращала нас к первой: „Что вам дала социальная революция? Успешна ли она?“. А это, в свою очередь, приводило ко второй теме: „Чтобы она стала успешной, в неё должен включиться западный мир. Почему это не происходит?“».
Ленин беседует с Гербертом Уэллсом. Художник Роман Подобедов. 1984 год
Писатель-фантаст обсуждал снос существующих городов и возведение новых, которое потребует грандиозной работы. Соборы и величественные здания Петрограда, по его мнению, превратятся в исторические памятники, как церкви и старинные здания Великого Новгорода, огромная часть современного города исчезнет. Владимир Ильич охотно соглашался с этим. Автор не без хвастовства замечает, что Ленину было приятно беседовать с человеком, понимавшим неизбежные последствия отказа от индивидуализма, которых не могли полностью осознать даже многие его советские сторонники.
Уэллс отмечает, что Ленин во многом утопист, как и большинство марксистов. Мечтательные планы появляются у Ленина ежедневно, почти все он озвучивает, записывает. Почти все они выполнимы, необходимы в новой стране, но трудозатратны. В тот момент Владимир Ильич был охвачен идеей электрификации, поэтому он выспрашивал у писателя об опыте подобных работ в Англии и Голландии.
Ленин и Герберт Уэллс. Художник Борис Лебедев. 1980 год
Уэллс в лицо Ленину критикует резкую и жёсткую политику марксистской революции, ратуя за эволюционную коллективизацию. Собеседник британца без лишних чувств отмечает, что нынешний капитализм в его глазах совершенно глух к голосу рассудка, неспособен услышать требования рабочего класса, невыносимо алчен и невероятно жаден, что капитализм всегда будет сопротивляться использованию природных богатств ради общего блага, что он будет неизбежно порождать войны.
В тот же вечер, почти сразу после завершения разговора с Лениным, Уэллс с сыном отправился в Петроград, а оттуда — в Ревель, чтобы не опоздать на пароход в Стокгольм.
Сухаревская площадь в Москве. 1920 год
В финальной главе «Заключение» Герберт Уэллс подводит итог краткому осмотру юной советской страны. Он подчёркивает, что его путешествие было невероятно скомканным, а взгляд — чрезвычайно субъективным. Автор отмечает, что в последней главе он хотел бы подвести максимально полный итог своим мыслям:
«Единственное правительство, которое может сейчас предотвратить окончательный крах России, — это теперешнее большевистское правительство, при условии, что Америка и западные державы окажут ему помощь. В настоящее время никакое другое правительство там немыслимо. Поэтому мы должны приспособиться к большевистскому правительству, нравится нам это или нет».
Писатель отмечает, что большевики проводят очень жестокую политику, что часто действуют необдуманно, но в своих поступках они, по мнению наблюдавшего, честны.
Герберт Уэллс призывает страны-победительницы обратить внимание на новую Россию, снять блокаду и начать уважать её принципы. Для автора очевидно, что окончательное падение России в пучину хаоса, которое задержали большевики, но которому способствует блокада, повлечёт за собой гибель всех цивилизованных стран планеты.
Красная площадь в Москве. 1920‑е годы
Алексей Киреенко
https://vatnikstan.ru/history/rossiya-vo-mgle/
Свежие комментарии