«Каждый день я ходила к трупу сестры и ложилась рядом». Ко мне применяли биологическое оружие

Отец Константин Трофимович с сослуживцем в красной армии

Не помню начала войны. И как отец ушел в партизаны, а затем и на фронт, тоже не помню. Все, что осталось в памяти — 225 партизанский отряд имени Гастелло и командир по фамилии Козлов. Сама я хоть и 1938 года рождения, но в документах значится, что 1939.

Наш колхоз назывался «Чырвоны Остров». Председателем был очень грубый человек, который плохо относился к людям. Во время оккупации он сотрудничал с администрацией. До начала войны наша деревня Бобровичи была достаточно большой. Оккупанты многих мужчин расстреляли. Остальные ушли в партизанские отряды и просто разбежались. Вместе со стариками, женщинами и детьми нас было в деревне 550 человек. Шел 1942 год… Помню хорошо, как однажды в сарае у соседа Маруса спрятались несколько партизан. Погреться, может, пришли. Они еще пробирались огородами, там у нас рос орешник, который отлично скрывал обзор. Я их заметила и побежала следом. В сарае они обсуждали группу бандитов, которые переодевались в партизан, а потом грабили и убивали людей. Потом и нам пришлось жить в лесу. Мы провели там большую часть времени.

Брат Иван, сестра Люба, брат Василь и Надежда Богомья

«Потом мы бежали в лес»

Помню, как нацисты заставляли маму идти работать, а она от них спряталась. Ее нашли и избили. Тогда ей было 36 лет. В лес мы убегали, когда в окружающие нас деревни наведывались каратели. В один из таких побегов я уже была большой, и меня тяжело было нести. Мама присела чтобы отдохнуть, а сестра Люба сразу заплакала и начала ножками бить. Говорила маме «не бросай только Надю». Мой отец к этому времени уже ушел в партизанский отряд.

Была свидетелем, как нацисты сжигали людей в сараях. И шел такой дым, как будто по спирали летела стая черных птиц. Мы стояли у кромки леса. Мама сказала тогда, что произошло очень страшное горе, и там были живые люди. Нацисты убивали всегда. И в деревне у клуба много побили людей. Это делали солдаты Вермахта, не полицаи. Мертвых не давали хоронить. Караулили сутки. В деревне жил человек, который так под трупами живым пролежал двое суток. Потом всю жизнь он много болел. Говорили, что из-за этого.

В лес мы шли по броду через болота. Тонкий лед под ногами трескался и проваливался. Уцелевшие укрывались в месте, известном как урочище Полюдово. Местность там была заболоченной. Но каратели добирались и туда. Уже в Полюдово мама разожгла костер, чтобы наша обледеневшая одежда отогрелась.

«В ту операцию они не убивали детей»

Мы знали заранее, когда шли каратели. Их только так называли. Когда они добирались в Полюдово, то мы убегали в Кобылье. Так назывался соседний лес. В него можно было пройти через болота, если знать тропы. Каратели туда не совались, потому что можно был риск провалиться в дрыгву и не вылезти.

Среди леса в Полюдово стояло несколько буданов. У каждой семьи свой. Буданами мы называли шалаши. Мама сказала, что началась карательная акция против партизан. В ту операцию они не убивали детей. Нас оставили троих маленьких. Мама со старшими убежала. Мне было так страшно, что я легла к стенке и подушкой закрылась. Макушка только видна. У брата Ивана спросила: «Ты боишься?». Он мне ответил, что нет. Посадила его перед собой, чтобы он закрыл собой мою макушку.

Солдаты были одеты в белые комбинезоны. Каждый из них — буквально увешан ножами, пистолетами и автоматами. Двое заглянули в наш будан и спросили, где мама, папа и остальные. На русском. Когда выходили, то говорили между собой уже на непонятном мне языке. Каждый шалаш проверять не стали. За первыми двумя зашли другие. Тоже спросили про родителей. Потом зашли еще двое в компании, женщины. В памяти осталось, как она подошла к колыбели и принялась ее качать.

Когда стало тихо, то я предложила брату собрать грибов и пожарить. Но мы были маленькими и не знали, какие грибы съедобные, а какие ядовитые. Естественно, что набрали всего подряд, затем закинули в сковороду и поставили ее на костер. Когда по нашим ощущениям все было готово, я переставила сковороду на бревно и тут брат очень сильно обжегся. Начал кричать, поганки мы так и не съели.

Потом становилось тихо, и мы опять возвращались в деревню. Но как только появлялись новости о том, что на нас идут нацисты, то вновь прятались. В один из таких моментов приехал отец на серой лошади. Посадил меня сзади, а брата Ивана спереди. Помню лес и молодые березки. Отряд партизан не видела, потому что была ночь и, по всей видимости, я просто уснула.

Часть II: 1944. Концлагерь «Озаричи»

Тогда еще не было осознания, что оттуда не убежишь

Перед отправкой в концлагерь нацисты зашли к нам в хату и назвали фамилию мамы, а заодно и нас всех. Потом уже узнали, что в концлагерь из нашей деревни сорок человек угодило. Нас посадили в кузов грузовика и повезли до поселка Октябрь. Тогда еще не было осознания, что оттуда уже не убежишь.

В Октябре конвой сопровождали вооруженные солдаты с овчарками. В концлагерь шли пешком. Перед отправкой у матерей отбирали маленьких детей и выбрасывали на обочину. Моей маме повезло. Солдат жестом дал ей понять, чтобы она спрятала годовалую Сеню. Она укутала ее в большой платок и привязала к себе. Со стороны казалось, будто мама в положении.

Но навсегда останется в памяти страх от того, что прямо над нами кружил немецкий самолет. Иногда он летал так низко, что мы ложились на землю. Казалось, что он просто срежет нас крыльями. Как переступили ворот лагеря не помню.

«Домой она вернулась без детей»

Узники пытались бежать из лагеря, но нацисты все вокруг заминировали. Люди взрывались. Одни сразу умирали, другим ноги отрывало. Всю территорию обнесли колючей проволокой. Нам повезло больше остальных, потому что мы сидели на бугорке у немецкой вышки. Охранники сбрасывали с нее на землю отходы. Мы в них рылись с братом, находили там рыбные кости и ели их. В памяти остался этот ужасный привкус! Селедку с тех пор никогда не ела!

В дом вернулись через два месяца после освобождения. Все было разбито и разграблено. Пришлось начинать с нуля. У нас было зеркало, которое брат на свадьбу дарил. Мама пошла его искать и нашла в здании бывшего немецкого штаба. Они у него брились. Когда она забирала зеркало, то ее побили еще и наши женщины. Не хотели возвращать обратно.

Конечно, хотелось бы своими глазами увидеть памятник на этом страшном месте. Мне писали еще в девяностых, но случилась трагедия в жизни, и я никому не отвечала на письма. Да и историю эту до сегодняшнего дня никому никогда не рассказывала.После ухода гитлеровских карателей жители отыскивают трупы родных и близких («Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии», издательство «Беларусь», Минск, 1965)

Часть III: Биологическое оружие, массовые убийства и геноцид

«Тяжелейшее преступление Вермахта против гражданского населения в принципе»

Концентрационный лагерь «Озаричи» находился вблизи одноименной беларуской деревни в Калинковичском районе Полесской области, на юге от Бобруйска.

Силами Вермахта с 12 по 19 марта 1944 было создано три взаимосвязанных лагеря для «нетрудоспособных гражданских лиц». Первый — на болоте у поселка Дерть; второй — в двух километрах северо-западнее местечка Озаричи, в редком сосновом лесу. И третий — на болоте в двух километрах западнее деревни Подосинник.

Под категорию нетрудоспособного населения попадали прежде всего женщины, старики, инвалиды и дети. За несколько дней существования лагеря там погибло девять тысяч человек. Дитер Поль¹, историк мюнхенского института истории Новейшего времени, охарактеризовал происходящее в Озаричах как «тяжелейшее преступление Вермахта против гражданского населения в принципе».

Если обратиться к немецким документам, то официальной предпосылкой для создания послужило безнадежное военное положение Вермахта в феврале 1944 года. Советский Союз уверенно наступал. Девятая армия должна была уйти на запад.

Главнокомандующий Йозеф Харпе отдал приказ принудительно рекрутировать и вывезти трудоспособных граждан. Нетрудоспособных и тех, кто не мог о себе позаботиться, ожидала депортация во «временный лагерь — поблизости населенного пункта Озаричи». Цель акции была абсолютно антигуманной. Дословно²:

«Больных эпидемиями, инвалидов, стариков и женщин, у которых более чем двое детей, возраст которых ниже 10 лет, приравнять к недееспособным и, как следствие, умертвить, так как содержать их нет смысла».

Подготовка к этому военному преступлению детально описана в военном дневнике девятой армии.

Военный дневник 9 армии, от 8 марта 1944 года³:

«Запланировано вывести из прифронтовых зон все нетрудоспособное местное население в подготовленное место и оставить его там при взятии фронта противником, особенно бесчисленных больных сыпным тифом, которые до этого были размещены в отдельных деревнях, чтобы исключить гигиеническую угрозу для подразделений. Верховным армейским командованием рассмотрено и принято на контроль решение в отказе недееспособных в питании».

До 12 марта 1944 года существовало три лагеря, обнесенных колючей проволкой. На территории не было никаких зданий, в том числе и санитарного назначения. Все располагалось в редком лесу на болоте и под открытым небом. В работах по созданию лагеря армия задействовала несколько пехотных дивизий. Конкретно: 35-ю пехотную дивизию под руководством генерал-лейтенанта Йохана-Георга Рихерта и зондеркоманду 7a из СС-Айнзацгруппы Б.

В Зондеркоманду 7a из СС-Айнзацгруппы Б. Ее возглавлял оберштурмбаннфюрер ( подполковник — прим. редакции) Хельмут Лоосс. Ими было схвачено 40 тысяч человек. Смертность при транспортировке в лагерь была гигантской:

По меньшей мере 500 человек были застрелены конвоем из-за невозможности передвигаться самостоятельно».

Наличие айнзацгрупп в этом районе было связано с внушительным партизанским движением. Партизаны представляли ощутимую силу. Илья Кожар со своими бригадами воевал с нацистами под Речицей. Между опорными пунктами Паричи и Озаричи проходили так называемые партизанские ворота. Именно через эту брешь в немецкой обороне противника в партизанскую зону перебрасывались грузы с оружием.

Послевоенное фото. На снимке: бабушка Степанида, Иван (появился на свет после войны), Ксения, Анюта (дочь дядьки Василя), брат Коля, Коля (сын тети), сестра Нина

46 тысяч обреченных на смерть

По данным немецкой службы безопасности, лагерь насчитывал 46 тысяч человек, обреченных на смерть. Верховное командование⁴ посчитало это успехом:

«Акция по захвату принесла нам всем существенное облегчение. Жилые области наконец освобождены. Удалось избежать ненужных продовольственных затрат на пищу. Посредством депортации больных эпидемиями удалось значительно сократить очаги инфекции»

Не только при транспортировке, но и после охрана 35 пехотной дивизии «за малейший проступок или вовсе без причины стреляла по пленным, в том числе детям (...), даже за попытки пить болотную воду».

О нормальном обеспечении продуктами питания речи не шло. В Озаричи постоянно прибывало большое количество больных тифом. Как много людей умерло от тифа и обморожений — неизвестно. К 31 марта советская следственная комиссия установила, что среди выживших было 1526 случая⁵ заболевания сыпным тифом.

Искусственная эпидемия

Практически сразу после освобождения была создана комиссия по расследованию преступления в Озаричах («чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков» — примечание автора). В заключительном докладе от 6 мая 1944 года Вермахт был обвинен в намеренной депортации больных тифом в лагерь. Так нацисты планировали искусственно создать эпидемию. Позже доклад был представлен на Нюрнбергском процессе против военных преступников. Он шел как документ под номером СССР-4 «об истреблении гитлеровцами советских людей путем заражения их сыпным тифом»⁶.

В документе указано, что 19 марта 1944 года наступающие части Красной армии в районе местечка Озаричи Полесской области Белорусской ССР обнаружили на переднем крае немецкой обороны три концентрационных лагеря, в которых находилось свыше 33 тысяч детей, нетрудоспособных женщин и стариков.

Лагеря представляли собой открытую площадь, обнесенную колючей проволокой. Подступы к ним были заминированы. На Нюрнбергском трибунале также обратили внимание на то, что в марте в Беларуси очень сильные морозы, а разжигать костры было запрещено:

«Заключенные размещались прямо на земле. Многие из них, потерявшие способность двигаться, без памяти лежали в грязи. Узникам запретили разводить костры, собирать хворост для подстилки. За малейшую попытку нарушения этого режима гитлеровцы расстреливали советских людей».

Также из документов Нюрнбергского трибунала можно узнать, что освобожденных из этих лагерей детей до тринадцатилетнего возраста было 15 960 человек, нетрудоспособных женщин — 13 072 и стариков — 4 448.

В Озаричи вошли солдаты 65-й армии. Ей командовал генерал-лейтенант Павел Батов. Увиденное в Озаричах он охарактеризовал как «одно из самых гнусных преступлений». Он так описал момент освобождения концлагеря⁷:

«37-я гвардейская с боями подходила к деревне Дерть. Разведчики донесли комдиву, что в окрестностях, на болотах <...> колючая проволока, за ней на холоде, без всяких укрытий, женщины, ребята, старики. Страшно смотреть. Командир дивизии генерал Е. Г. Ушаков послал несколько подразделения — стремительным ударом отбить людей...».Генерал вспоминал, что практически все узники концлагеря были заражены тифом и было сложно локализовать эпидемию «сыпняка»:

«Все силы были брошены, чтобы ликвидировать эпидемию. Радецкий полностью взял дело в свои руки. 25 госпиталей отдано под больных тифом. Нужно воздать должное врачам».

Кто виновен в геноциде?

В СССР должны были судить немецких военных преступников Харпе и Рихерта. Рихерт, в отличие от Харпе, попал в советский плен. Его осудили в 1946 году в Минске и приговорен к высшей мере. Обвинение в «намеренном использовании биологического оружия» ему не предъявлялось⁹. Харпе же взяли в плен американцы.

В исторической научной литературе создание концлагеря характеризуется как «самое большое преступление при отступлении; убийство измученных мирных жителей в эвакуационных лагерях около местечка Озаричи», в которое «была косвенно вовлечена полиция безопасности». Уже упомянутый историк Дитер Поль называет лагерь «эвакуационным» для гражданских. Но его коллега, историк и специалист по Восточной Европе Ханс-Хайнрих Нольте назвал Озаричи концентрационным лагерем.

Он указал на то, что помимо смертей от эпидемий и голода, многих узников расстреляли. Произошедшее в лагере Нольте назвал «кровавой баней». С этим определением согласился швейцарский историк, профессор университета Берна Кристиан Герлах¹⁰. Он определил Озаричи местом, которое кроме как «лагерем смерти» назвать нельзя.

На официальном сайте памяти трагедии в Хатыни есть отдельная страница, посвященная лагерю Озаричи. Там его называют «лагерем смерти»¹¹. Ханс-Хайнрих Нольте резюмирует¹²:

«Преступление целиком отражает отношение Вермахта к советским военнопленным зимой. Оно имеет явное сходство с геноцидом еврейского населения и людей, которые «не годились для работы».

***

Воспоминания, озвученные Надеждой Богомьей, во многом пересекаются со свидетельскими показаниями, описанными в книге «Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии»¹³.

Там же говорится о том, что перед «эвакуацией» немецкие власти ввели жителей в заблуждение, разрешив им взять все свои вещи. Затем их всех ограбили, не оставив хлеба даже для детей. В пургу, мороз и ненастья люди умирали под открытом небом. Надежда Константиновна упоминает, что ее мама смогла выхватить булку хлеба, а остальных «раздавили машинами». Описанное находит подтверждение в книге: нацисты привезли в лагерь одну машину хлеба. Затем заключенные окружили ее. Из машины хлеб «кусками раскидывали, как собакам». Когда узники подходили ближе, их давили.

Раздетые и голодные заключенные не имели права разводить костры и ходить в ближайшее болото, чтобы «достать хотя бы несколько капель болотной воды». Умерших не хоронили, они лежали там же, среди живых, распространяя трупный запах и эпидемии.

Все это послужило поводом для того, чтоб обвинить Вермахт в применени биологического оружия. Согласно одной из версий, искусственная эпидемия тифа должна была остановить наступление частей Красной армии. Но этим планам было не суждено сбыться, хотя полностью избежать заражения не удалось. В мемуарах генерал-лейтенант Батов упоминает, что «эпидемия вспыхнула в дивизиях 19-го корпуса».Оренбургская область, станция «Профинтерн», начало 60–х

***

Концлагерь «Озаричи» — место скорби и УРОДЛИВАЯиллюстрация геноцида. На месте концлагеря «Озаричи» сегодня установлен памятник.